Запах псины

– Неужели вы мне не верите?

– С какой стати мне вам верить?

Оксана закатила глаза, шевельнула губами. Наверняка матернулась в адрес моей подозрительности.

Доставать Оксану подозрениями и расспросами я счёл лишним. От того, что я завалил бы Оксану кучей вопросов, Оксане бы не добавилось ни алиби, ни обвинений. Из того, что Оксана рассказала, улик не нацедишь и на напёрсток. Если Оксана виновна, то мне преподнесла заготовленную, продуманную сказку. Оксана наверняка придерживалась бы того, что сочинила, и вытянуть из неё лишнее слово было бы нереально. К тому же кроме Оксаны на пост заказчика эсэмэски метили и другие претенденты, с куда большими шансами.

Я обратил внимание Оксаны на приступ астмы, которым закончился визит Серого. Ведь, зная о такой мамашиной реакции на нервное потрясение, Серый мог запросто заказать эсэмэску из чувства досады: мол, “не съем, так хоть понадкусываю”. Вдобавок Серый приезжал к мамаше на машине. Значит, добраться от мамашиного дома до неткафе Серому раз плюнуть.

Мои слова Оксана обдумала за пару секунд, затем сказала, что согласится с версией “заказчик – Серый” только после того, как я объясню, почему Серый поехал именно в то неткафе, а не в любое другое. Почему Серый выбрал неткафе, до которого надо добираться – если Оксана поняла меня правильно – около получаса на машине, когда рядом, в пяти минутах ходьбы, таких неткафе полным-полно?

Я жестом выразил восхищение полётом оксаниной мысли: мол, я до такого и не додумался. Оксана комплимент приняла как должное. Даже не зарделась, не загордилась.

На оксанин вопрос я так и не ответил. Пообещал подумать. Хотя что там было думать? И так было ясно, что Серому мотаться за тридевять земель куда накладнее, чем заказать эсэмэску в ближайшем неткафе. Ответить на этот вопрос мог только Серый, а спрашивать такое не станет даже дурак, ведь Серый ответом подпишет себе приговор. Поэтому ломать голову над ответом на вопрос Оксаны я передумал сразу после того, как пообещал Оксане над вопросом подумать. Однако версию “заказчик – Серый” я отбрасывать не стал.

Затем я сказал, что Серый и Димон если эсэмэску и заказывали, то наобум, без жирного мотива и уверенности в смертельном эффекте от эсэмэски.

Оксана после коротких раздумий согласилась, затем отоварила меня взглядом из серии “и к чему вы это сказали?”.

Я обошёлся без выкрутасов. Сказал, как думал.

– Оксана, я подозреваю Лёву. Похоже, эсэмэску заказал ваш брат. Проверю и остальных, но Лёва…

Оксана мотнула головой, словно отгоняла наваждение.

– Ян, почему? Почему он? У вас есть… улики?

– Вы знали, что Лёве на учёбу в Париже срочно понадобились деньги?

– Знала.

– Заплатить за учёбу девяносто тысяч долларов Лёве надо до этого августа. Это мотив, Оксана. Это жирный мотив. А вы его скрыли. Почему?

– Ну… Мне надо подумать.

– Заодно подумайте над тем, что неткафе, в котором заказали эсэмэску, стоит на углу Никольской и Наваринской. На том же перекрёстке – колледж Лёвы. На втором этаже, над неткафе, есть магазин. Камеры наблюдения того магазина засекли Лёву всего через полминуты после того, как заказана эсэмэска.

Под конец моей тирады Оксана напряглась. Я замолчал, дал Оксане переварить то, что наговорил. Затем я добавил, что Оксана, если ей есть что рассказать о Лёве, может не стесняться. Я выслушаю всё, и указывать на Оксану пальцем “она сдала родного брата!” не буду. А вот Оксана сэкономит, причём немало, если я не буду тратить оплаченное Оксаной время на то, чтобы искать факты, известные всем.

Оксана жестом взяла тайм-аут, ушла в раздумья.

Через пару минут Оксана очнулась, заговорила.

Да, Оксана о письме от мсье Дидье говорить не хотела. Да, Лёва говорил, что пришло письмо из Парижа, и в письме поторапливают с оплатой за учёбу. Да, Оксана сумму знала.

Но в то, что Лёва ради учёбы во Франции способен заказать мамаше эсэмэску, Оксана поверить до конца так и не смогла. Потому Оксана и скрыла всё, что связано с мсье Дидье. Мол, если я инфу о Франции найду, то так тому и быть, и дальше всё зависит от меня. Если б я о лёвиной нужде в сотне штук баксов не узнал, то Оксана сдавать брата и не собиралась. Если б узнал, но не уцепился, то Оксана вздохнула бы с облегчением: мол, брата подозревала зря.

Раз уж я всё знаю, то что Оксана может добавить? Разве что лёвины просьбы взять кредит на обучение под залог дома, да мамашины отказы.

Я сказал Оксане, что нового не узнал. Оксана сказала, что большего не знает и она.

С минуту мы посидели в тишине.

Затем я спросил, где мамашина больничная карточка. Та, которую, если не ошибаюсь, ещё называют историей болезни, и которая обычно хранится в поликлинике того района, где больной прописан.

Мамашина история болезни оказалась у Оксаны дома. Когда мамаша слегла, тот частный доктор, что мамашу наблюдал и заодно прописывал дорогущие пилюли, попросил предоставить ему мамашину историю болезни. Оксана историю из поликлиники принесла, да так и оставила дома.

Я попросил историю болезни одолжить. Оксана согласилась, даже встала, чтобы принести. Я попросил, чтобы Оксана даром туда-сюда не моталась, захватить с собой и бабушкины дневники. Оксана грохнулась в кресло с такой скоростью, что можно было подумать, будто у неё от страшной новости подкосились ноги. Глаза Оксаны чуть не выпрыгнули на стол.

– Ян, вы… Вы собираетесь читать бабушкины дневники?! Это ж дневники! Читать дневники всё равно, что письма. Это некрасиво, вы не знали?

– Если искать убийцу вашей мамаши некрасиво…

– Но это же личное! Это же дневники!

– Когда именем закона вам прикажет следователь казённый, вы принесёте ему не только бабушкины дневники, но и свои любовные письма. Но я не следователь. Я не приказываю. Не хотите – не надо.

– Я принесу. Но что можно найти в дневниках? Кстати, откуда вы о них узнали?

Я сказал, что о дневниках узнал от Кати. Мол, когда Катя сидела с лёвиной бабушкой, то читала старушке дневники вслух. На вопрос, что можно узнать из дневников, я разразился пространным ответом.

Для начала посоветовал Оксане почаще читать детективы. Там нередко говорится, что причина убийства, как правило, кроется в личности жертвы. Когда знаешь, кем была жертва, убийцу искать куда проще. Бабушка могла написать такое, что сразу откроет глаза всем. Может, в дневниках какая-то страшная семейная тайна? Или найдётся древний враг семьи, которому мамаша в бесшабашной юности насолила, оставила незаживающую сердечную рану… О том, что я хотел лишь подтвердить инфу Кати об аллергии, я умолчал.

Закончил я словами: “Считайте это моей блажью, но без бабушкиных дневников я не уйду”.

Оксана пожала плечами, ушла в дом. Вернулась с тонкой книжицей и виновато-растерянным выражением лица. Книжицу положила передо мной.

– Ян, с дневниками я поторопилась. Вот, возьмите, это история мамашиной болезни. А с дневниками… Я и не думала, что их так много. Сама я их не утащу.

– Вместе осилим?

– Думаю, хватит и вас одного. Просто их там столько… Когда же вы будете их читать? Там надо минимум месяц. Так вы все мои деньги потратите на…

– Не волнуйтесь. Буду читать по-диагонали, быстро.

– Тогда пошли.

Я захватил с собой историю болезни мамаши, прошёл вслед за Оксаной в дом.

В коридоре нос к носу я столкнулся с заспанным Лёвой. Мне показалось, что Лёва так и не понял, с кем разминулся – настолько сонным выглядел. Во всяком случае, приветствия от Лёвы я не услышал. Оксана взглядом показала мне, что удивляться нечему, обронила: “Сиеста!”, продолжила путь. Я последовал за Оксаной. Лёва всласть зевнул, потопал к ванной комнате.

В комнате бабушки Оксана достала из-под кровати чемоданище, в который поместилось бы полное собрание сочинений Ленина, уложила туда дневники – пухлые тетради в клеточку. Поначалу я подумал, что столь немаленькую ёмкость Оксана приготовила зря, и чемодан останется наполовину пустым.

Ошибся. Оксанина бабушка накатала дневников столько, что здоровенного чемодана едва хватило. Оксана на чемодан ещё и села, чтобы придавить крышку. Иначе замки застёгнуться отказались. Чемодан весил столько, что у меня затрещала спина. Я похвалил себя за то, что приехал на машине, хотя собирался прошвырнуться пешочком.

Уже после того, как погрузил чемодан в машину, меня посетила умная мысля из тех, что приходит опосля: чтобы не рвать чемоданом спину, можно было взять только те дневники, что написаны в годы, когда мамаше было от трёх до пяти. Вслед за умной мыслёй пришла ещё более умная: как бы я Оксане объяснил интерес к конкретным годам в мемуарах бабушки, если об аллергии до поры до времени говорить не хотел?

Когда я вернулся во двор после погрузки чемодана в багажник, Лёва уже продрал глаза, выглядел вменяемым. Сидел в тени ореха, в компании запаха детского крема, хлестал минералку.