США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Ленивыми считали не только креолов, но и индейцев. Молодой капеллан миссии коммодора Перри (1819) Джон Хэмблтон (1798–1870) полагал коренных жителей Венесуэлы «самым праздным и бездейственным народом в мире; вместо возделывания земли они круглыми днями качаются в гамаках»[211 - Baker М. The Voyage of the U.S. Schooner “Nonsuch” up the Orinoco: Journal of the Perry Mission // HAHR. Vol. 30. № 4 (Nov. 1950). P. 484 (запись от 16 июля 1819 г.). «Индейцы, впрочем, врожденно праздны до предела», – писал анонимный корреспондент, объясняя нелюбовь к труду малыми потребностями – Views of Colombia [letter from Carthagena, August 22, 1826] // National Intelligencer. November 2, 1826.]. Иедидия Морзе считал индейцев Новой Гранады «почти целиком ленивыми и бесчестными»[212 - Morse J. Op. cit. Vol. I. P. 772.].

Знакомая триада «изуверство, предрассудки, праздность» звучит и в письме техасского колонизатора Стивена Остина брату, где он описывал свои первые впечатления от Мехико[213 - Стивен Остин – Джеймсу Брауну Остину, 8 июля 1822 г. – Austin Papers. Vol. II. Pt. 1. P. 531. Эта цитата приводится тж. в: Weber D. J. Myth and History of the Hispanic Southwest. Albuquerque (N.M.), 1988. P. 157.]. «Ленивыми» и «праздными» считал мексиканских индейцев, метисов и креолов будущий посланник в этой стране Джоэль Пойнсет, замечая, впрочем, что «рабочий (labouring) класс» трудолюбив[214 - [Poinsett J. R.] Notes on Mexico: Made in the Autumn of 1822. L., 1824. P. 37, 161–163.].

Хеман Аллен полагал, что находящимся в «грубом и необразованном состоянии» чилийцам требуется «рука цивилизации», чтобы они заслужили «гордое именование свободных людей». Но, увы, эта страна «без денег, кредита или способностей», но со столь свойственной всем слоям народа (classes of people) врожденной апатией, кажется, «склоняет их [людей] скорее к праздности и сну, нежели к усилиям тела или разума, особенно второго»[215 - Хеман Аллен – Джону Куинси Адамсу, 23 октября 1824 г., 9 февраля 1825 г. Цит. по: United States – Latin American Relations, 1800–1850. The Formative Generations. P. 235. Те же слова в: Хеман Аллен – Джареду Спарксу, 4 февраля, 4 апреля 1826 г. – Harvard University. Houghton Library. Jared Sparks collection of American Manuscripts. Part II. Jared Sparks Papers. MS Sparks 153.].

Капитан принадлежавшего крупнейшему бостонскому купцу Томасу Хэндэсиду Перкинсу (1764–1854) корабля “Packet” Сэмюэль Хилл писал о чилийском «тщеславии» (vanity), «роскоши и экстравагантности», «врожденной гордости и праздности»[216 - New YorkPublic Library. Samuel Hill Papers. Запись в судовом журнале от 7 октября 1821 г.].

Во всех этих свидетельствах звучат, во-первых, типичное для просветительского сознания представление о взаимозависимости физических и нравственных качеств, корни которого лежат еще в античной философии, а во-вторых, не менее древняя мысль, что политический деспотизм порождает разврат и апатию в обществе. А вот третья идея, стоящая за словом «праздность», принадлежит исключительно миру Просвещения – это прогресс, модернизация. Ведь сами авторы зачастую понимали, что «праздность» и «невежество» связаны с традиционной экономикой, не ориентированной на рынок. Если некуда сбыть излишки, зачем стараться произвести больше, чем нужно для удовлетворения минимальных потребностей? Для англо-американцев такой образ жизни был отрицанием самого смысла эпохи, посягательством на основы собственного мировоззрения[217 - Яркий пример: Александр Хилл Эверетт, противник рабства, любивший подчеркнуть достоинства африканской расы и веривший в прогресс Азии, тем не менее искренне полагал, что судьба индейцев – раствориться в цивилизации, – и считал такой ход дел правильным и справедливым – [Everett А. Н] America… Boston, 1827. Р. 212–225, 360.].

Но юмовская вера в возможность перемены национального характера и природный оптимизм североамериканцев давали надежду на радикальную трансформацию Латинской Америки после обретения ею независимости. Ведь и революционеры 1776 года также находили много недостатков в собственном народе, но верили в моральное перерождение сограждан в условиях республики[218 - См.: Wood G. Op. cit. Р. 91 – 124. Кстати, «праздность» и «возрождение» – важные понятия итальянского Рисорджименто, восходящие к Макиавелли и Монтескье. См.: Patriarca S. Indolence and Regeneration: Tropes and Tension of Risorgimento Patriotism // AHR. Vol. 110. Ж 2 (Apr. 2005).]. «Особый агент» на Кубе и в Мексике, новоанглийский купец Уильям Шэйлер (1773–1833) еще на рубеже 1811–1812 гг. замечал, что свободное общение с иностранцами начинает менять нравы кубинцев, «откидывая тот мрачный полог, наброшенный на их умы варварским правительством и суеверной Религией». Господство европейских испанцев ставится под сомнение, а священный сан «более не обороняет [монахов] от насмешливых и сатирических выпадов (shafts of ridicule and satyre)»[219 - Shaler W. Essay IV. Notes on Manners and Society in Havana Cuba [после ноября 1811 г. и до 7 янв. – 9 марта 1812 г.] – Stagg J. С. A. The Political Essays of William Shaler 11 William and Mary Quarterly. 3

series. Vol. 59. № 2 (Apr. 2002). Web supplement (http://oieahc.wm.edu/wmq/apr02/stagg.pdf).].

Генри Брэкенридж признавал, что многое из того, что пишут иностранцы о морали латиноамериканцев, верно, но «они по природе ничем не лучше или хуже других народов», а причина «огромной части их пороков» лежит в колониальной системе, невозможности найти применение своим силам. «У меня нет сомнений, что мы сейчас более добродетельный народ, чем были до революции», – заключал Брэкенридж, веря, что подобная перемена произойдет и с южными соседями[220 - Brackenridge ?. М. Op. cit. Vol. II. P. 294.].

Открыто споря с Монтескье, Брэкенридж утверждал, что «подлинное достоинство человеческого характера зависит не от климата или почвы, а от свободы (liberty and freedom) правления», что «человек повсюду существо благородное и возвышенное»[221 - [Idem] South America: A Letter on the present state of that country to James Monroe, President of the United States… Wash., D.C., 1817. P. 14–15.]. Даже если латиноамериканцы хуже готовы к независимости, чем их северный сосед, любой, пусть поначалу не столь совершенный, как в США, политический строй, будет лучше абсолютного деспотизма[222 - Ibid. P. 17.].

Многие авторы, начиная от Риса и заканчивая Пойнсетом, понимали историческую обусловленность трудовой этики. Географы Вудбридж и Морзе, как и другие наблюдатели, верили в конечный успех независимых «Мексики и наций Южной Америки». Вудбридж, впрочем, отмечал, что из-за смут (confusion) и плохого развития «искусств и улучшений» пройдет еще много времени, пока эти страны займут «важное место на политическом небосклоне (scale)»[223 - Woodbridge W. Ch. Op. cit. P. 247, 279; Morse }. Op. cit. Vol. I. P. 774, 837–838, 863.].

Убежденный в блистательном будущем Нового Света, анонимный памфлетист подчеркивал уникальность революции в Южной Америке: «Мы увидели, как народ, погруженный, думали мы, в праздность и медлительность – естественные последствия их правления, внезапно поднимается с энтузиазмом во имя дела свободы и независимости, встречая все опасности и страдания ради их защиты»[224 - Appeal to the Government and People of the United States, in behalf of the Independent South American Provinces. N.Y., 1818. P. 2.].

Корреспондент “National Intelligencer” из Сантьяго писал, что креолы «честны, благожелательны и гостеприимны – горячи, но праздны и не наделены той энергией ума, необходимой для постоянства (stability).

Их суеверия и предрассудки сдерживали прогресс умственного роста, но теперь люди меняются»[225 - National Intellligencer. July 2, 1818 (письмо от 9 февраля 1818 г.).].

Многие возлагали надежды на экономическую необходимость, которая поборет старые привычки: «Если бы труд был естественен для человека, Колумбия скоро бы расцвела, как пальма; но эта привычка неизбежно развивается скорее в холодном, а не жарком климате… Ничто не ускорит перемену скорее, чем стремление к прибыли. Жадность есть заклятый враг праздности»[226 - Colombia // N.Y. Evening Post. В: National Intelligencer. August 30, 1825.].

К проблеме национального характера вплотную примыкает обсуждение расового состава населения Латинской Америки. Сразу подчеркнем, что преувеличивать расизм североамериканцев в оценке южных братьев – значит, попасться на презентистский крючок. В те годы еще сильна была традиция просветительского универсализма, и расизм еще не стал таким важным фактором в общественном сознании США, как это сложится к середине XIX века.

Так, Уильям Дуэйн говорил о своем уважении к «красивому мулату» генералу Гомесу (1783–1853)[227 - Заметим, что генерал Франсиско Эстебан Гомес мулатом не был. Судя по сохранившимся портретам, кожа Гомеса была светлее, чем у Боливара.]. Один виденный им весьма процветающий колумбийский городок, заселенный исключительно свободными неграми, ничем не отличался от соседних[228 - Duane W. Op. cit. Р. 332, 343. Тж.: Ibid. Р. 568.]. Спутник Дуэйна Бэйч с удовольствием слушает танец и музыку мулатки и негра и восхищается беседой с офицером-негром. Бэйч признавал в себе определенные расистские предрассудки, с которыми стремился бороться: «Те, кто видели африканскую расу только в Соединенных Штатах, где ее, ожесточенную невежеством и деградацией, полагают средним звеном между свободным человеком и низшими животными, не могут подумать о связях с ними, кроме как с чувством отвращения; и возможно, то же чувство передалось мне, когда я пишу о встречах с людьми этой несчастной расы, чьей дружбы мне следовало искать»[229 - [Bache R.] Op. cit. P. 19, 141.].

Джон Милтон Найлс (1787–1856) хвалил просвещенную политику колумбийского правительства, законодательно отменяющего рабство и расовое деление[230 - [Niles J. MJ Op. cit. Vol. И. P. 26.]. Говоря о Чили и Боливии, филадельфийский купец Бенджамин Чеу (1758–1844) опасался, что укоренившиеся расовые предрассудки еще долго просуществуют в Латинской Америке, несмотря на правительственную борьбу с ними, а ведь там, где господствует «превосходство белых над другими расами (colours)», не может быть «демократического равенства»[231 - [Chew В.] A Sketch of the Politics, Relations, and Statistics, of the Western World… Philadelphia, 1827. P. 123, 125, 132–136.].

Безусловно, расизм был основой жизни Юга США. На общенациональном уровне он проявлялся, когда под угрозой оказывалось единство Союза. Наиболее ярко это показала реакция на события 1817–1818 гг. на флоридском острове Амелии, который был захвачен разношерстными борцами с Испанской империей, объявившими об освобождении рабов, – но продолжавшими, кстати, подпольную работорговлю. В испуганном воображении североамериканцев сразу замаячил призрак успешной революции рабов на острове Сан-Доминго (1791–1804), завершившейся провозглашением независимого Гаити, изгнанием французов с острова и резней тех белых, кто не успел бежать.

Расистские предрассудки выплеснулись на полосы вашингтонского “National Intelligencer” – издания столичного, общенационального, либерального, но одновременно южного. Так, корреспондент из Саванны, Джорджия, говоря об Амелии, писал, что, несмотря на все его горячее желание независимости Южной Америки, он предпочтет, чтобы те навеки оставались в подчинении Европе, чем видеть их освобождение «дикарями Сан-Доминго» – этими «самыми неподходящими соседями»[232 - National Intelligencer. July 24, 1817.].

В письме в редакцию “National Intelligencer” автор, явно южанин, боялся, что обученные в «школе Боливара» (тут цитировались антирабовладельческие прокламации Освободителя) «цветные патриоты» Амелии захотят спровоцировать всеобщее восстание рабов ближайших к Флориде штатов и легко примут «пришельцев, даже самого темного сложения»[233 - To the Editors // National Intelligencer. March 3, 1818.]. Впрочем, даже либеральная филадельфийская “Democratic Press” опасалась, что захваченная пиратом Луи Ори (1788? – 1821?) и «его бандитами из Сан-Доминго» Амелия станет приютом беглых рабов из Джорджии. В той же статье подчеркивалось, что независимое правительство Венесуэлы окажется в руках «Черных или Цветных»[234 - Democratic Press. В: National Intelligencer. November 25, 1817.].

Даже в 1825 г. на пике оптимизма по отношению к южным соседям в газетах могло появиться расистское высказывание. Корреспондент из Ла-Гуайры сообщал, что в Венесуэле «цветные касты» «буквально налагают темный отпечаток на дела». Косвенное избирательное право «может на много лет сохранить олигархию и всю ее гниль, но и то и другое предпочтительнее, чем худшее зло… Дикари неспособны к политической власти, и правильно сократить их права настолько, насколько это может быть благоразумно сделано. Кто-то верно сказал, что медведей не следует расковывать, пока они не укрощены»[235 - National Intelligencer. August 1, 1825]. Расистские выпады будут звучать из уст южных сенаторов и членов Конгресса в ходе борьбы будущих джексоновцев против участия Соединенных Штатов в деятельности межамериканского Панамского конгресса 1826 г.[236 - Cm. c. 263–264, 266]

Заметим, что антииндейские настроения не были столь выражены, как антиафриканские. Если в индейцах видели, на худой конец, ленивых и пассивных крестьян, то негров боялись – помня о собственных рабах и гаитянской революции. Но более всего североамериканцы сомневались в качествах смешанных рас – согласно представлениям того времени, потомки разных кровей наследовали не лучшие, а худшие черты предков[237 - Подробно об этом см.: Johnson J. J. A Hemisphere Apart: The Foundations of United States Policy toward Latin America. Baltimore (Md.), 1990. P. 70–73.]. Так, “Southern Patriot” сомневался, что смешанное население Южной Америки готово воспринять дар «хорошо регулируемой свободы»[238 - Southern Patriot. B: National Intelligencer. May 29, 1817.].

Виргинский “Richmond Enquirer” Томаса Ритчи последовательно поддерживал борьбу Латинской Америки, не упоминая о ее расовом составе. Очевидно, лишено расистских предрассудков было одно из влиятельнейших периодических изданий, выходившее, кстати, в южном Балтиморе, – “Niles’ Weekly Register”. Его редактор Иезекия Найлс хвалил венесуэльского генерала Хосе Антонио Паэса (1790–1873), которого он считал негром, осуждал бразильское рабство и просто восторгался реформами гаитянского президента Жан-Пьера Буайе (1776–1850)[239 - Niles’ Weekly Register. Vol. 13. P. 222 (November 29, 1817); Vol. 21. P. 64, 273–274 (September 21, December 29,1821). Тж.: Ibid. Vol. 14. P. 189 (May 9,1818); Vol. 21. P. 273–274 (December 29, 1821); Vol. 29. P. 384 (February 11, 1826).]. Но даже эта газета опасалась негритянской революции на Кубе как потенциальной угрозы стабильности южных штатов[240 - Ibid. Vol. 21. P. 223 (December 1, 1821).].

Определенную неготовность латиноамериканцев к республиканской независимости вынужденно признавали и они сами. Так, крупный колумбийский политик Педро Гуаль (1783–1862) подчеркивал, что испаноамериканским революционерам приходится одновременно сражаться с врагом и учить соотечественников «азбуке свободы». Им следует «подражать добродетелям и любви к Родине [североамериканцев]»[241 - Педро Гуаль – Уильяму Торнтону, 20 августа, 7 октября 1815 г. – LC. William Thornton Papers. Reel 2.]. Анонимный корреспондент из Буэнос-Айреса (возможно, это был Дэвид Кертис Дефорест или кто-то из его круга), убеждая читателей в неизбежности победы революционеров, должен был признаться: «Нашей физической силы, так же как и военных средств, вполне хватает, чтобы разгромить все попытки Испании подчинить страну, но мы не привыкли к самоуправлению и обладаем лишь в крайне недостаточной мере упрямой добродетелью и решительным патриотизмом североамериканцев»[242 - Columbian Centinel. May 15, 1816.].

Необходимость идейно оправдать восстание против власти метрополии заставляло мыслителей испаноамериканской революции рисовать три века европейского владычества как непрестанный поток насилия, унижений, грабежа и беззакония, создавая свой, креольский национализм[243 - О классическом республиканизме и креольском национализме в Испанской Америке см.: BradingD. A. Classical Republicanism and Creole Patriotism: Simon Bolivar (1783–1830) and the Spanish American Revolution. University of Cambridge, 1983. Cp.: Rivoluzione Bolivariana: Istituzioni – Lessico – Ideologia / A cura di Mario Sabbatini // Quaderni Latinoamericani. Vol. VIII (1981).]. Они обратились к хорошо известному арсеналу «черной легенды», о которой мы уже говорили в начале главы. Но тем самым они, потомки завоевателей, ставили под вопрос собственную политическую культуру.

Арсенал «черной легенды», ссылки на Лас Касаса используются в важнейших документах революции – в «Письме к американцам испанского происхождения» (1791) перуанца Вискардо и Гусмана (1748–1798), «Письмах одного американца» (1811–1812) мексиканца Хосе Сервандо Тересы де Мьера, «Письме с Ямайки» (1815) Боливара[244 - Русский перевод первого и последнего текстов см. в: Штрахов А. И. Война за независимость Аргентины. М., 1976. С. 354–371; Боливар С. Избранные произведения, 1812–1830. М., 1983. С. 49–65. В 1812 г. Тереса де Мьер издал в Лондоне «Кратчайшее известие» Лас Касаса со своим предисловием – эту книгу перепечатали в Боготе в 1813 г. и в Филадельфии в 1821 г.]. Аргентинец Бернардо Монтеагудо (1789–1825), один из вождей восстания 1809 г. в Верхнем Перу, писал в «Диалоге Атауальпы и Фердинанда VII на Елисейских полях» (1809): «Среди наций вы не найдете столь жестокой и тиранической, как испанцы»[245 - Цит. по: Щелчков А. А. Восстания в Верхнем Перу в 1809 году. К 200-летию начала войны за независимость в Испанской Америке // ННИ. 2009. № 4. С. 49.].

Среди многочисленных деклараций, провозглашенных в ходе освободительных войн в Латинской Америке, наибольшее распространение получил обращенный к народам мира Тукуманский манифест 1816 г. – не собственно декларация независимости, но объяснение ее причин. Его перевод был приложен к отчету комиссионера в Южной Америке Сизера Родни и книге Генри Брэкенриджа, обширно цитировался спикером Генри Клеем. Обращался к его тексту в своей книге и рабочий-типограф Генри Брэдли[246 - Motion and Speech on Recognition of the Independent Provinces of the River Plata, March 24–25, 1818 // PHC. Vol. 2. P. 528–529; Brackenridge ?. M. Op. cit. Vol. II. P. 359–372; [Bradley H.] Op. cit. P. 66.].

Тукуманский манифест повествует о трех веках беспрерывного «губительного опустошения» Испанской Америки, отсутствии «того прогресса, какого культурные нации в века просвещения достигли в… искусствах». Власти хотят «вырождения» американцев, «Испании не нужно, чтобы вырастали ученые, она боялась, что разовьются гении и таланты, способные служить интересам своей Родины, содействовать быстрому прогрессу цивилизации, нравов и развитию прекраснейших способностей, которыми одарены ее сыны»[247 - См. перевод в: Штрахов А. И. Указ. соч. С. 372, 373, 374–375.].

В Декларации независимости США виновником бедствий объявлен правящий английский король, но не британская нация в целом. Известно, что отцы-основатели не только не стремились порвать с английским наследием, напротив, подчас хотели подчеркнуть свою, так сказать, «английскость». В Испанской Америке дела обстояли ровно наоборот: креолы обвиняли не только короля Фердинанда VII (1808, 1813–1833) или систему власти метрополии, но и вообще «испанцев» или «Испанию».

В подобном духе Педро Гуаль утверждал в письме главе патентного ведомства Уильяму Торнтону (1759–1828), что на протяжении трех столетий Южной Америке приходилось исполнять любые прихоти поработителей: «Испанцы были Рабами Короля, в Южной Америке мы были Рабами Рабов»[248 - Педро Гуаль – Уильяму Торнтону, 20 августа 1815 г. – LC. William Thornton Papers. Reel 2.].

С не меньшей, а порой и большей силой антииспанская риторика отразилась в произведениях латиноамериканских революционеров, рассчитанных на англоязычную публику, в первую очередь, в книгах Мануэля Паласио Фахардо и Висенте Пасоса Канки.

Венесуэлец Мануэль Паласио Фахардо (1784–1819), министр иностранных дел и финансов в одном из кабинетов Боливара, анонимно издал свой «Очерк революций в Испанской Америке» в Лондоне и Нью-Йорке в 1817 г. Уже в следующем году книга вышла по-немецки под более откровенным названием – «Борьба за свободу в Испанской Америке», а в 1819 г. увидело свет французское издание. Испанский перевод вышел лишь в 1953 г.[249 - [Palacio Fajardo M.]. Outline of Revolutions in Spanish America; or An Account of the Origin, Progress, and Actual State of the War Carried on between Spain and Spanish America; containing the Principal Facts which have Marked the Struggle. By a South-American. London: Longman, et al., 1817 – 362 pp.; N.Y.: James Eastburn, 1817 – 219 pp.). Американское издание, как всегда, в полтора раза тоньше, а значит, доступнее английского за счет экономии на полях и величине кегля. Тж.: Der Freiheitskampf im Spanischen Amerika. Hamburg: Hoffmann und Campe, 1818 – 254 pp.; Revolutions de PAmerique espagnole, ou Recit de lorigine, des progress et de Petat actuel de la guerre entre LEspagne et PAmerique Meridionale. 2

ed. P.: Mongie Paine, 1819 – 430 pp. (перевод с англ., но с дополнением о событиях после 1816 года); Bosquejo de la revolucion en la America Espanola. Caracas, 1953.] В качестве предпосылок революции Паласио Фахардо приводит жалобы креолов на злоупотребления властью чиновников, ущемление их прав, отсутствие представительства в высшей власти. Широко стал известным пример, когда на петицию об открытии университета в венесуэльской Мериде испанский чиновник ответил, что развивать образование в Америке бессмысленно, так как ее жителям «природой суждено работать в шахтах»[250 - Outline of the Revolutions… L., 1817. P. 20–21.]. Заметим: даже если все это правда, слова на самом деле принадлежали одному чиновнику, а не, допустим, королю Фердинанду VII, которому их часто приписывали. Нельзя забывать, что именно в Испанской Америке расположены старейшие учебные заведения Нового Света: университеты в Мехико и Лиме были основаны в 1551 г. Приведенные в работе примеры жестокости испанцев широко разошлись по самым разным книгам, памфлетам, газетам. Паласио Фахардо писал свою книгу в годы войны и, конечно, описывал лишь зверства противной стороны, вице-короля Новой Испании в 1813–1816 гг. Феликса Кальехи (1753–1828) и генерала Пабло Морильо (1775–1837). Самый жуткий пример автора – казнь Кальехой 14 тысяч стариков, женщин и детей в Гуанахуато – факт, кстати, совершенно недостоверный[251 - Ibid. Р. 43–45, 66. Рассказ о действиях Кальехи попал в прессу США: Fuentes Mares J. Genesis del expansionismo norteamericano. Mexico, 1980. P. 42.]. Книга Паласио Фахардо была одной из основных в арсенале сторонников борьбы Испанской Америки за независимость. На нее постоянно ссылаются Брэкенридж, Джон Милтон Найлс, Джаред Спаркс, генерал Уильям Миллер (1795–1861). Знакомы с материалами книги были Джон Куинси Адамс[252 - Cm.: Adams J. Q. Observations on the Memorial, and Documents addressed by Don Vicente Pazos, to the President of the United States [1818] – MHS. Adams Family Papers. Reel 445. F. 232b.] и Джеймс Монро[253 - Родни выслал Монро книгу, кратко изложив взгляды автора: Сизер Родни – Джеймсу Монро, 31 октября 1817 г. – LC. Papers of James Monroe. Reel 6.].

Большим влиянием в США пользовались и сочинения Висенте Пасоса Канки (1778–1851) – выходца из уважаемой семьи кечуа в Верхнем Перу (Боливия), получившего образование в университете Куско и ставшего яростным противником Испании[254 - О популярности его книги о Южной Америке см.: Генри Клей – Висенте Пасосу, 27 июля 1819 г. – РНС. Vol. 2. Р. 701.]. Его судьба полна неожиданных поворотов: став доктором богословия, он разочаровался в традиционном образовании, изучил канон европейского Просвещения, перевел Тома Пейна на испанский, издавал радикальные газеты в Буэнос-Айресе, провел несколько лет в Европе, состоял в правительстве пиратской республики острова Амелии, затем представлял латиноамериканских революционеров в Вашингтоне, а уже после окончания борьбы за независимость переселился в Лондон, где для Библейского общества перевел на кечуа евангелие от Марка, принял англиканскую веру, служил посланником Боливии при Сент-Джеймсском дворе, а перед смертью вернулся в Буэнос-Айрес[255 - Bowman Ch. Н., Jr. Vicente Pazos Kanki: Un Boliviano en la Libertad de America. La Paz, 1975.].

Его главным трудом стали посвященные Генри Клею «Письма о Соединенных Провинциях Южной Америки», в основном повествующие о Верхнем и Нижнем Перу и Ла-Плате[256 - Pazos [Kanki] V. Letters on the United Provinces of South America / Transl. by Platt H. Crosby. N.Y: Seymour; L.: Miller, 1819. В те годы Пасос еще не подписывался своим вторым, индейским родовым именем – Канки. За эту книгу автор был избран в Нью-Йоркское историческое общество. Вплоть до 1840-х гг. он оставался единственным южноамериканцем – почетным членом общества – Bowman Ch. Н., Jr. Op. cit. P. 191.]. Рисуя широкую картину жизни испанских колоний, автор последовательно подчеркивает способности и успехи местного населения и обвиняет метрополию во всех смертных грехах.

Особую ненависть Пасоса (напомним, доктора богословия!) вызывала официальная католическая вера, которая в испанских странах «стала ничем иным, как кучей суеверных церемоний и орудием жадности и подавления». Некоторые выражения в книге Пасоса взяты, кажется, из какого-то антиримского памфлета времен Реформации, которая, кстати, как полагал автор, служит «в огромной степени причиной прогресса света и свободы в мире»[257 - Pazos [Kanki] V. Op. cit. P. 83.].

Пасос обвиняет испанцев в разрушении языческих храмов древнего Перу, насильственном крещении не только инков, но и мавров – этих двух «самых милосердных (charitable) народов мира». Европейские испанцы плохо образованы, и «их религия есть слепая изуверская (bigotted) преданность папизму»[258 - Ibid. P. 248–249, 115.]. Автор ненавидит не только официальный испанский католицизм, но и католическую веру вообще. Так, он называет целибат «варварским законом»[259 - Ibid. P. 102.]. Либерал Пасос отвергает идею официальной религии как таковой[260 - Ibid. P. 83–84.]. А ведь даже либеральный гарвардский унитарий Спаркс, скрепя сердце, соглашался с необходимостью государственного католицизма в Латинской Америке. Впрочем, не только государственный католицизм вызывает ненависть Пасоса, даже привычную испанской культуре корриду зовет он «варварским и деморализующим развлечением»[261 - Ibid. Р. 113.].

Общественный идеал Пасоса – это англосаксонские свободы и прогресс, недаром он напишет для южноамериканского читателя историю США. Путь к этому идеалу состоит в учении у иностранцев, следовании «просвещенным институтам братьев на Севере», «вечном запрете религиозной нетерпимости, этого гибельного испанского наследства»[262 - Ibid. Р. 122–124. См. тж.: Pazos [Kanki] V. Compendio de la Historia de los Estados Unidos de America. N.Y., 1825; P., 1825.]. Пасос видит перемены к лучшему: если на богословском факультете в Кордове (Ла-Плата) все образование пока состоит в «изучении папистских святош», то юристы университета в Чаркас (ныне Сукре, Боливия) уже «восхищаются Вольтером, как граждане Парижа»[263 - Idem. Letters on the United Provinces of South America. P. 106–107.].

В целом по прочтении книги складывается впечатление, что жизнь Южной Америки после Колумба заключалась только в борьбе коренного населения с разлагающим, безнравственным влиянием необразованных испанцев – народа, весь вклад которого в мировую историю состоит в геноциде мавров и инков. Католические священники – сплошь негодяи и кровопийцы, Пасос даже ни разу не упоминает одного из создателей той самой черной легенды – прославленного защитника индейцев епископа Бартоломе де Лас Касаса. Весьма провинциально боготворя Вольтера, он не говорит об испанских просветителях.

Разумеется, Пасос надеялся исправить положение самым коренным образом, перечеркнув испанское прошлое и создав просвещенными реформами новый народ. Неудивительно, что в другом своем сочинении Пасос высказал убеждение (в общем, юмовское), что даже самое разнородное содружество обретает единый «национальный характер» и становится единой нацией, если жители «признают единую власть» и подчиняются «одним и тем же законам»[264 - Idem. The Exposition, Remonstrance and Protest of Don Vincente Pazos, Commissioner on Behalf of the Republican Agents established at AMELIA ISLAND, in FLORIDA, under the Authority and in behalf of the Independent States of South America. Philadelphia, 1818. P. 26.].

Так рождался латиноамериканский антииспанский либерализм, нашедший свое законченное воплощение в «Евангелии Америки» (1864) чилийца Франсиско Бильбао (1823–1865) с его чеканным: «Прогресс состоит в том, чтобы перестать быть испанцами (desespanolizarse)»[265 - Цит. по: Carbia R. D. Historia de la Leyenda Negra Hispano-Americana. Buenos Aires, 1943. P. 163. Сходные взгляды высказывал в те же годы соотечественник Бильбао Хосе Викторино Ластаррия (1817–1888).]. Под «прогрессом» здесь, очевидно, подразумевается прогресс в англосаксонском духе.

В латиноамериканских трактовках «черной легенды» крылась очень опасная для революционеров ловушка: за исключением Пасоса, все создатели этого мрачного образа были креолами, то есть, собственно, потомками испанцев, родившимися на чужой земле. Отказ от корней во многом подрывал доверие мира к их собственным действиям. Ведь если испанцы столь чудовищны, то чем креолы – их прямые потомки, лишь перенесенные на другую почву, но воспитанные в той же религии и культуре, говорящие на том же языке, – лучше своих предков?! Можно ли доверять наследникам столь тяжкого бремени? Получается, что единственным путем к республике, «разумной свободе» и общественному развитию является отказ от собственной культуры. А чем еще, например, является переход Пасоса в англиканскую церковь, как не сознательным разрывом с взрастившим его миром, подобным, скажем, переходу молодого В. С. Печерина в католичество. Пауэлл назвал такое поведение «матереубийством»[266 - Powell Ph. W. Op. cit. P. 113–127. Cp.: Adelman J. Sovereignity and Revolution in the Iberian Atlantic. Princeton (N.J.), 2006. P. 211.].

Революционеры потратили немало сил, живописуя зверства испанцев в ходе войны. Но и роялисты, естественно, тоже стремились представить миру свою версию событий, сообщая о верности королю мирного населения и жестоких рекрутских наборах революционеров. И то и другое только укрепляло старую традицию «черной легенды», одинаково вредило образу иберо-американского мира в глазах англосаксов.

Североамериканцы восприняли и охотно повторяли антииспанскую революционную пропаганду, что неизбежно рождало сомнение в будущности молодых стран: если создатели латиноамериканских государств сами не видят в прошлом ничего, достойного уважения, каким же образом у них получится создать устойчивую власть на столь зыбком человеческом фундаменте?! Такой вопрос наверняка задавали себе многие. В инструкциях первому посланнику США в Великой Колумбии Джон Куинси Адамс называл независимость Латинской Америки одним из величайших событий мировой истории, но замечал, что века «испанской тирании» не могли породить в местных жителях «никакого духа свободы», «никакого общего принципа разума»[267 - Джон Куинси Адамс – Ричарду Андерсону, 27 мая 1822 г. – Writings of John Quincy Adams / Ed. by Worthington Ch. Ford. 7 vols. N.Y., 1913–1917. Vol. VII. P. 442–443.].

Латиноамериканские революционеры хотели, чтобы в них видели не креолов-католиков, а космополитичных либералов. Они не ставили целью заинтересовать мир (и Соединенные Штаты как его часть) своей складывавшейся самобытной традицией, привлечь внимание к наработанным за столетия испанского владычества культурным ценностям. Здесь лежит одна из причин, почему внимание североамериканцев к «южным братьям» окажется столь поверхностным и преходящим: важен был только «республиканский эксперимент», а все остальное заведомо лишено всякого интереса.

В 1826 г., на пике внимания к Латинской Америке, англичане впервые открыто издали четыре тома составленных в середине XVIII в. «Тайных заметок об Америке» Хорхе Хуана (1713–1773) и Антонио Ульоа (1716–1795). Текст был несколько сокращен, а разоблачительный пафос усилен. Так секретное расследование официального Мадрида, целью которого было обосновать проведение просветительских реформ, использовалось как очередное доказательство пороков испанской власти[268 - Cm.: Hanke L. Dos Palabras on Antonio de Ulloa and the Noticias Secretas H HAHR. Vol. 16. № 4 (November 1936). P. 507–514; Powell Ph. W. Op. cit. P. 111. Примечательно, что в США сокращенное, по сути, пропагандистское издание «Тайных заметок» вышло в Бостоне в 1851 г. – явно в рамках борьбы против католической ирландской эмиграции.].

Создатели картины Латинской Америки в Соединенных Штатах хорошо знали репертуар «черной легенды». Так, редактор “North American Review” Джаред Спаркс ссылался на Лас Касаса, исследователя мексиканской истории иезуита Франсиско Хавьера Клавихеро (1731–1787) и латиноамериканские трактовки «Законов Индий»[269 - [Sparks/.] Mr. Poinsett’s Notes on Mexico; Idem. South America [рец. на: Observaciones sobre les Leyes de Indias, у sobre la Independencia de America. Por Luis Soper Mendez. Publicadas en La Biblioteca Americana. Londres, 1823] // NAR. Vol. XX. № 46 (Jan. 1825). P. 86–89; NAR. Vol. XIX. № 44 (July 1824). P. 158–208.], дипломат Джоэль Пойнсет – на «Тайные заметки»[270 - [Poinsett J. R.] Mexico // AQR. Vol. VIII. № 14. (Mar. – June 1830). P. 452.].

В 1810-е – 1820-е гг. среди бостонских интеллектуалов весьма неожиданно зародилось глубокое увлечение культурой Испании[271 - См.: Jaksic I. The Hispanic World and American Intellectual Life, 1820–1860. Houndmills, 2007.]. Наиболее известными представителями этого движения стали первый гарвардский профессор французского и испанского языков, составитель фундаментальной истории испанской литературы, собиратель рукописей Джордж Тикнор (1791–1871) и писатель, автор до сих пор популярных книг по завоеванию Нового Света Уильям Прескотт (1796–1859). Примечательно, что эти деятели не проявляли совершенно никакого внимания к современной им Латинской Америке ни в годы освободительной революции, ни впоследствии.

А вот самые преданные энтузиасты борьбы Латинской Америки за независимость, такие как Генри Клей, Уильям Торнтон, Уильям Дуэйн, были совершенно лишены как знаний, так и интереса к иберийской культуре. Редким исключением является здесь разве что один Генри Брэкенридж, несколько лет проживший в Новом Орлеане, который в 1763–1800 гг. принадлежал Испании и управлялся ею вплоть до 1803 г. – практически до передачи Луизианы Соединенным Штатам. «Второе открытие Америки» не только не способствовало борьбе с «черной легендой», скорее напротив, дало ей новое рождение. Латиноамериканская версия иберийской культуры оставалась странной экзотикой, по мнению большинства комментаторов, мешающей строить здоровое радостное республиканское будущее.

Зато в сознании североамериканцев развивалась «идея Западного полушария» – представление о внутренней близости Северной и Южной Америки, основанной на антиколониальной борьбе и республиканизме[272 - Cm.: Whitaker A. P. The Western Hemisphere Idea: Its Rise and Decline. Ithaca (N.Y.), 1954. P. 1–40.]. Латиноамериканцы также часто подчеркивали значение примера США. «Особый агент» Превост надеялся, что Чили и Соединенные Штаты составят «единую великую американскую семью» и с радостью констатировал: «[И]мя “американский” обладает магией, которая смешивает нас с ними; налицо склонность к Соединенным Штатам, сочетающаяся с желанием подражать нашим институтам»[273 - Джон Превост – Джону Куинси Адамсу, 13 февраля, 8 марта 1818 г. – цит. по: Pine J. С. The Role of United States Special Agents in the Development of a Spanish AmericanPolicy, 1810–1822. Ph.D. University of Colorado, 1955. P. 391, 400. Второе письмо было также анонимно опубликовано в: National Intelligencer. July 2, 1818.].