Иллюзия

В семьсотвосьмой жили ребята из Соликамска с кафедры ГПА – Газоперекачивающие аппараты. Изредка брянцы встречали щетинистых бритоголовых за утренним умыванием. Вечерами за стенкой – гулянки, ор, бьющаяся посуда, постоянные зёмы из соседних общаг. Неоднократно изрядно набравшиеся барабанили в соседскую комнату – просили транзистор, послушать музычку. Частенько пьянки заканчивались драками в крыле, – взбрыкивало алкогольное геройство, зудели кулаки.

– Совершенно невозможно заниматься, – сокрушался Забаровский за раскрытым учебником.

– Сходи, попроси потише, получи по шее, – философски рассуждал Олег, зарабатывающий пролежни на койке с подложенной дверью. Такое усовершенствование в сравнении с вечно проваливающейся сеткой считалось верхом комфорта, доставалось по блату на старших курсах.

– А почему сразу по шее?

– Это ж Соликамск гуляет.

– И что?

– В Бердянске про «Белый лебедь» не слышали?

– Слышали. «А белый лебедь на пруду качает падшую звезду». – Руслан зачитал первые строчки песни.

Старшекурсник расхохотался, но объяснил:

– «Белый лебедь» – это колония строжайшего режима. Туда сажают, обычно, отъявленных авторитетов, воров в законе. Они там душат друг друга в войне за власть. В общем, мы-пермяки – отморозки, а соликамские, ваще, жесть.

– Ты ж меня защитишь? Ты – пятый курс.

– Я никогда не дерусь. Принцип такой.

Забаровский с жалостью посмотрел на соседа, призадумался. Он ранее догадывался: агрессивность кунгурца – маска, точно яркая окраска у насекомых, с виду – кремень, копни глубже – песок.

«Достоевский FM» спорило по истории.

– …изучать Западную цивилизацию по «Зимним запискам о летних впечатлениях» Федора Михалыча, все равно, что по «Запискам» Казановы изучать историю России, – гнусавил голос с докторской степенью со времен СССР. – Но обращает на себя тотальное соглядатайство, так красноречиво выведенное затем у Набокова. И беспричинная слежка в поезде, и детальные расспросы в гостиницах с последующим докладом «куда следует». Мы-то думали, это чисто наше изобретение, а оказывается, цивилизованные европейцы использовали задолго до Сталина.

– Интересное наблюдение, коллега, – подключился либеральный голосок, обросший тщеславием. – Если отталкиваться от вашего тезиса, мы бы никогда не стали всерьез относиться к писательским жизнеописаниям нашего великого соотечественника, а вот Европа, до сих пор считает нас варварами, зимой нападающими друг на друга, чтобы растереть снежок на носу незнакомца…

– Чтобы спасти его от обморожения, – уточнил первый.

– Конечно! Или хлещем себя вениками, закрываясь в жарких помещениях…

– Откуда европейцам знать и понимать русскую баню?

– Здесь я с вами согласен. Но, когда Казанове предлагают купить девочку-ребенка и пользовать, как хочешь, что это? Разве это не правда? Разве мы должны лакировать нашу историю в угоду сегодняшней конъюнктуре?

– Сегодняшняя конъюнктура, наоборот, предполагает полное очернительство, покаяние за несовершенные преступления, взятие вины других на себя. А чем маленькая девочка в грязных отрепьях, вынужденная выходить в Европе на панель, лучше нашей? Но там это преподносится, как легкое недоразумение, а у нас, как норма жизни.

Дверь распахнулась, нагло ввалились гости соликамских соседей.

– Пацаны! – Под тяжестью алкоголя гнулся белобрысый парень третьего курса с осоловевшими глазами. – Дайте транзистор погонять!

Сзади подтолкнули, проситель чуть не завалился на Глеба, удержался в последний момент. В комнату вошли двое дружков: толстяк с глупой улыбкой и хмурый с опухшим лицом. Дукаревич с Сашкой молчали, будто посторонние, Малышев напрягся в ожидании падения шатающегося молодца. Пьяные бесцеремонностью часто пугают трезвых.

– Извините, ребят, сами слушаем, – пролепетал Руслан.

– Ну чо ты жидишься? – Первый доплелся до стола, поискал розетку для отключения.

– Я же сказал! – вскрикнул хозяин и вскочил.

– Ты не прав. – Приблизился хмурый, начал крутить пуговицу на рубашке. Поднять взгляд до лица мешала пьянь. – Ты где живешь? В общежитии. В обще.... житии… Общее проживание… Нужно всем делиться.

Третий глупо улыбался у двери, зашел явно до кучи, на случай потасовки. Белобрысый отчаялся обнаружить розетку, ухватился за шнур, рука по кабелю поползла к плинтусу. Одно неосторожное движение, и транзистор повалился с подоконника. Забаровский дернулся, успел подхватить. В руке хмурого осталась пуговица.

– Ну вот, – сильнее расстроился Руслан, – мало того, что чуть транзистор не разбили, еще и пуговицу оторвали.

– Ничего страшного… – увещевал хмурый, пытаясь приделать обратно. – Все путем.

– Да чо ты с ним возишься, Ильич?! Дать по морде и успокоится!

– Он хороший парень… с пониманием… – Пальцы с пуговицей тыкали в солнечное сплетение.

Хозяин «яблока раздора» растерянно взирал на бесплодные попытки, наконец, надоело.

– Давай сюда, я пришью.

– Правильно… Иначе не получается… Чо, даешь транзистор?

– Нет. – Забаровский сделал неимоверное усилие для твердого отказа.

Хмурый нашел силы поднять глаза, встретился с робким взглядом, тут же опустил.

– Пойдем, выйдем. – Ильич мотнул тяжелой головой, поплелся к выходу.

– Все, песец тебе! – бросил в лицо белобрысый. Ладонь хлопнула по кулаку, изображая смятие в лепешку. – Илюха тебя по стенке размажет. Ждем в переходе!

Последним ушел толстяк, громко икнув, глупо ухмыляясь.

Руслан поискал поддержку у Олега, тот развел руками, обнадежил:

– Дал бы им – отстали бы. А теперь иди, получай люлей, а то они все тут разнесут. Не сопротивляйся – быстрее закончат.

Хозяин транзистора покосился на кришнаита.

– Можно добежать до вахты, вызвать милицию, – ответил на взгляд лысьвенец.

Забаровский направился к выходу, хотелось раззадориться до злости, но страх парализовывал. Глеб затрусил следом.

Глава III

Халява

В замкнутом пространстве перехода кругом стояло человек шесть-семь. Хмурый в центре.

– Пришел, – констатировал белобрысый, будто ждали целую вечность. – Ильич, можно я ему нос сломаю?