Оценить:
 Рейтинг: 0

Выживания не гарантирую

Год написания книги
2018
1 2 3 4 5 ... 19 >>
На страницу:
1 из 19
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Выживания не гарантирую
Андрей Лазарчук

Очередной том Новой Библиотеки Фантастики (НБФ) полностью посвящён произведениям замечательного писателя-фантаста Андрея Геннадьевича Лазарчука. Сюда вошли «Все, способные держать оружие», «Штурмфогель» и «Абориген». Сложно было бы определить точно фантастическое направление, в котором они написаны, если бы сам автор не помог своим читателям: это – турбореализм. «Турбореализм подразумевает следующее: наш мир, в основном, представляет собой коллективный вымысел или, по меньшей мере, описание, текст, информационный пакет. Непосредственно в ощущениях мы получаем малую толику информации о нём (да и ту, зная кое-что о механизмах восприятия, можем ставить под сомнение), значительно же больше – в виде сообщений, прошедших через многие руки. Можно сказать так: турбореализм есть литература виртуального мира, в котором мы существуем». Все три романа, вошедшие в сборник, довольно разноплановы и весьма оргигинальны, даже для такого направления, как турбореализм. В романе «Все, способные держать оружие», действия происходят в 1961, 1991 и 2002 годах. И это при наличии, как минимум, двух параллельно существующих миров. В «Штурмфогеле» – это два мира, в которых идёт вторая мировая война. И где в нижнем победа вот-вот произойдёт, а в верхнем – ещё совсем неизвестно, чья возьмёт. И, наконец, в «Аборигене», родная планета человечества Земля предстаёт в не очень хорошем свете по отношению к своей же бывшей колонии – планете Эстебан.Что объединяет такие разные книги, кроме имени автора? Очень простой, и одновременно крайне сложный для любого писателя момент: во всех трёх романах судьба всех обитаемых миров зависит от одного единственного человека – главного героя. Герои Андрея Лазарчука – довольно скромные, малозаметные люди. Зачастую, они или напрасно оклеветаны, или вынуждены скрываться практически от всех – и врагов, и друзей. Но только благодаря их не показным, а самым настоящим чувствам – искренней смелости, самоотверженности, способности идти на самопожертвование, всё вот это вокруг ещё существует и, надеемся, будет существовать.Поэтому-то этот том Новой Библиотеки Фантастики так и называется – "Выживания не гарантирую"

Андрей Лазарчук

Выживания не гарантирую

Все, способные держать оружие

Это будет страх, какого ты еще не знала. Твое мужество станет разменной монетой. Ты будешь тратить и тратить, а в один прекрасный вечер заглянешь в свои карманы и обнаружишь, что ты – банкрот. И вот тогда придет настоящее мужество.

    Дэвид Корнуэлл

Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, – а потом умывают руки и отворачиваются с негодованием от того, кто смел взять на себя всю тягость ответственности.

    М. Лермонтов

Год 1961. Зден

31.08. 02 час. 30 мин.

Станция Шатилово, в/ч 671/38 (учебная часть).

Сразу после полуночи переменился ветер, луну забросало быстролетящими тучами, и температура начала падать стремительно. И если в час ночи, когда я заступал на пост, под ногами хлюпало, а с неба кто-то пригоршнями бросал очень холодную воду, то через полтора часа моего унылого топтания под грибком на земле вокруг уже обнаруживался слой рыхлого льда, а со стороны леса доносился треск и грохот ломаемых сучьев (кошмар часового) – потому что было много ниже нуля, а дождь так и не превратился в снег или град: падал мелкими каплями. Естественно, намерзая на все твердые предметы тяжелой коркой. Не помню, чтобы я когда-то попадал под столь мерзкую погоду. Такое нужно пережидать в доме с надежной крышей и толстыми кирпичными стенами. И чтоб камин, в котором пылают дубовые поленья. Или горячая печь.

Ног я уже не чувствовал. Цокал на деревянных ступнях, как японская танцовщица.

Лагерь спал, нечувствительно обрастая во сне ледяной коркой. Еще часов пять такого дождя, и потом можно будет ходить с пилой и всех выпиливать из палаток, исполняя свой христианский долг. Но так, чтобы потом по «гильзочке» с носа. За приложение усилий.

Я вытащил из заднего кармана свою старую и уже изрядно помятую фляжку. Жалкие последние капли…

Тем не менее какую-то иллюзию внутреннего тепла они создали.

Пить, ребята, надо самогон. Добротный деревенский польский бимбер.

Ну, все: осталось полчаса народных танцев.

В караулке тепло. Снять мокрую шинель, ботинки, носки, и – ноги к печке: благодать, кто понимает.

Подлинная благодать. Как в детстве: приходишь с полей, сдираешь с ног опорки и – протягиваешь ноги к печке. Блаженство, пока тебя не отгонят такие же желающие насладиться. Сорок, холера, второй. Лагерь для беспризорных детей под городом Смоленском. Не вспоминал столько лет. Эх, Горелый. Расковырял ты во мне эту болячку. Капитан Горелов, командир нашей учебной части. Мой когда-то сосед по нарам. Он попал в лагерь в октябре сорок второго и сразу же, без передышки, стал деловито готовиться к побегу. Был он невероятно тощий, серый, слабый – и ничего не боялся. Рванули мы вместе и, возможно, ушли бы… но в Берлине как раз грянул очередной переворот, вся полиция встала на уши, так что неполную неделю спустя нас благополучно сдали с рук на руки коменданту Альтрогге. Как я потом, выросши и слегка поумнев, стал понимать, Альтрогге был хорошим человеком и делал все, что в его силах, чтобы уберечь нас от голода и эпидемий. Другое дело, не все было в его власти. Ну, и нечего говорить, что ценить мы этого там и тогда не умели и не желали.

В марте мы с Горелым ушли во второй раз – успешно. Мы почти не колебались, куда идти. Конечно же, в Сибирь: воевать и мстить. Нам было, за что. И мы пошли в Сибирь…

Уже и пальцы перестал чувствовать. Летом перчатки часовым не положены. Считается, что летом у нас тепло.

В нарушение устава я сунул руки в рукава. «Симонов» болтался на ремне. Хорошая машинка, идеальное оружие часового. Почти ничего не весит.

За спиной вдруг грохотнуло громко, но тупо, как в сырые бревна. Я оглянулся. Ни черта не было видно в ночи сквозь пелену дождя. Но потом обрисовался на миг размытый гребень невысокой лесистой горушки с ласковым именем Манька, и высветились рваные края облаков, совсем придавивших бедную Маньку к земле. Через двадцать секунд ударило так же тупо и нераскатисто. Гром вяз в дожде.

Гром… Или я чего-то не понимаю, или это не гром. Неправильный гром. Его делают неправильные молнии…

Я выпростал руку из рукава (ох, как холодно-то!) и снял с рычага трубку. В далекой теплой караулке раздался зуммер, и подпоручик Стас Разумовский, протяжно помянув в весьма необычном контексте некую часть тела эрцгерцога Фердинанда, взял трубку.

– Начальник караула.

– Пост номер два, курсант Валинецкий. Господин подпоручик, наблюдаю вспышки пламени в направлении урочища Ульман.

– Какие еще, елы, вспышки?

– Две вспышки, сопровождаемые звуками взрывов. Расстояние порядка семи километров.

– Хорошо, курсант, – откашлялся. – Продолжайте вести наблюдение.

Чпок.

Сейчас он позвонит… куда? Впрочем, все. Это уже не мое собачье дело. Мое собачье дело – достоять положенные двадцать минут, потом прийти в теплую караулку, снять ботинки и выставить ноги к печке.

Потом – лицом вниз на топчан. Два часа не кантовать. Мне еще стоять под грибком с шести до восьми.

Вадька Захаров, с которым мы когда-то играли в волейбол за сборную города и который с тех пор успел, в отличие от меня, сделаться доктором двух наук: медицины и криминалистики, – говорит, что мои сны являют собой самый что ни на есть неблагоприятный прогностический признак. Такие сны бывают только у параноидально-шизоидных типов, которые, если не помирают вовремя от естественных причин, переступают в себе какой-то рубеж и превращаются в серийных убийц. Говорит он мне это все десять лет, что мы знакомы.

Сны мои, с моей же точки зрения, ничего особенного собою не представляют. Просто я в своих снах не делаю абсолютно ничего и никаких эмоций не испытываю. Как правило, я чувствую себя лежащим в той позе, в которой лежу на самом деле. Но вокруг меня может происходить все что угодно. Хоме Бруту такое не представало пред очами даже на третью ночь. При этом я абсолютно равнодушен ко всем этим невиданным чудовищам и дивам. Есть они, нет их – ледяное спокойствие, какого я в посюсторонней жизни никогда и ни по какому поводу не испытываю…

Сейчас, например, я будто бы лежал на черном прозрачном льду – лицом вниз – и созерцал дьявольское, в стиле Босха, пожирание маленьких некрасивых людишек маленькими шустрыми химерками. Химерки нагоняли их, окружали и начинали откусывать ручки, ножки, головки… Химерки были крысо-крокодильчиками с крылышками. Они могли летать, хотя не быстро и не далеко.

Потом лед вдруг пошел трещинами…

Меня подняли за шиворот и поставили на ноги. Благо, это сделать очень легко: я вешу пятьдесят два килограмма при ста семидесяти сантиметрах роста. Шомпол – так меня звали еще в школе. Лампа слепила. Я крепко зажмурился и проснулся.

– Курсанты Аздашев, Валинецкий, Врангель, Зданович, Куцевалов, Хомченко, Поротов, Яковлев! Шаг вперед.

Я сделал шаг. Вместе с остальными поименованными.

– Приказом командира части капитана Горелова снимаетесь с несения караульной службы и поступаете в распоряжение непосредственных начальников. Р-разойдись. Бегом – марш!

Куда именно бежать, понимаю уже под дождем. На линейке застыл темный строй, дальше за ним фары грузовиков, в свете фар несколько начальственных силуэтов. Все в красивой сверкающей ледяной корке. Занимаю место во второй шеренге, сержант Косичка краем глаза видит меня и удовлетворенно кивает.

– …повторяю: это не учебная тревога. Оружие и боеприпасы…

Кто-то шумно вздыхает рядом.

– Вася, – тихо зову я Косичку. – Что происходит?

– Не знаю, – отвечает он так же тихо. – Выдвинуться к американской базе и занять оборону.

Так.

База расположена в урочище Ульман. Сверхсекретная. Позавчера в шатиловском трактире мы в очередной раз дрались с охранниками этой базы. Пожалуй, мы знаем о ней все.
1 2 3 4 5 ... 19 >>
На страницу:
1 из 19