Капкан для пилигрима

– И то верно, – согласился тот и коротко выдохнул – точно перед рюмкой. Легко взмахнул рукой и огромную тушу звероподобного вожака откинуло назад, словно тряпичную, безвольную куклу. Здоровяк попятился, потом качнулся вперёд, рухнул на колени, повалился на бок и вдруг взвыл неожиданно тонким, бабьим голосом. Массивные ноги в безразмерных сапогах задёргались, точно их хозяина кто-то взялся пытать беспощадной щекоткой; голова запрокинулась, а из широко раззявленного рта потекла бесконечной струйкой вязкая слюна. Остальные разбойники, успевшие забраться в корзину, перестали перетряхивать разноцветное тряпьё и замерли с раскрытыми ртами. Матвей действо затягивать не стал, махнул рукой и в их сторону. Посыпались в корзину, точно перезревшие фрукты.

Трубочку нейробича зажал в кулаке, усмехнулся криво.

– У каждого живого существа совесть имеется. Только будить надобно уметь.

Глянул на сжавшегося, оробевшего мальчонку, улыбнулся ободряюще.

– Я умею.

Женщина единственная не получила разряд нейробича. Замерла, глазёнками мутными таращится, рот беззвучно разевает, точно рыбёшка в кулаке удачливого рыбака. Гадский голос, похоже, пресекло напрочь.

– Что это с ними, дядя Матвей? – недоумённо протянул пацанёнок, осмелел и даже шею вытянул – получше обездвиженных разбойников разглядеть. – Ты их убил?

– Ещё не хватало, – недовольно поморщился тот. – Проучили их просто, сейчас в себя придут, встанут. И не я их проучил, а Белый Дух. По моей, правда, просьбе.

– А эту чего ж не проучил? – удивился Миха. – Самая зловредная же, шире всех тут орала.

– Будет и ей наказание, – твёрдо заверил Матвей. – Не знаю какое, но будет обязательно. Заслужили-то все, это ты верно подметил.

Как и предполагал Матвей, первым тяжело завозился в траве вожак. Икнул, уселся, запустил пальцы во всклоченные космы на голове и уставился на Матвея осоловевшими, точно со сна, глазами.

– Чем это ты меня так, монах?

– Это не я, – с готовностью пояснил Матвей. – Это совесть твоя. Она всегда с тобой была, спала только. Вот, проснулась.

Разбойник тяжело помотал огромной башкой, икнул ещё раз.

– Чего ей не спалось? – протянул недоуменно.

С оханьем и кряхтеньем вернулся к жизни ещё один разбойник. Тяжело перевалился через край корзины, брякнулся в траву, словно безвольный мешок. Следом второй и третий, а женщина вдруг сорвалась с места, бросилась к ним, сбивчиво зашептала что-то тихим, свистящим голосом. Умет и шептать, оказывается, не только верещать оглушительно. Один из её товарищей поднялся на колени и вдруг, сочно и влажно, шмякнул боевую подругу кулаком по лицу. Та сложилась вдвое, беззвучно осела в траву и затихла.

Вожак поднялся на слабые, дрожащие ноги, хрипло дух перевёл, словно крутой подъём только-что осилил.

– Что ж ты, божий человек, не предупредил, что в тебе сила такая? – промычал едва понятно, как будто слова во рту приходилось сквозь густую кашу языком пропихивать. – Разве ж мы… Я… Ведь и в голову бы не пришло!

– Какая сила? – наигранно удивился Матвей и нейробич незаметно в кармашек запихал. – Умение совесть пробуждать?

– Она, – сокрушённо покачал вожак лохматой башкой. – Страшная сила. Уж лучше оглоблей по хребту получить, чем такая напасть в кишках заведётся. Не уснёт, говоришь, теперь?

– Нет, – безжалостно подтвердил Матвей.

– Конец мне, – горестно выдохнул разбойник и рухнул задом в траву. – Не жилец отныне.

Матвей подошёл, присел рядышком, по обвисшему плечу мягко похлопал.

– Брось! Ты сейчас только жить начинаешь. Скоро самому противно будет вспомнить, каким мерзавцем до этого был.

– Да что мне делать-то теперь? – в отчаянии воскликнул детина. – Я ж не умею ничего!

– Жить, – твёрдо отрезал Матвей и плечо бывшего вожака стальными пальцами крепко сжал. Тот поморщился, но не отодвинулся и не дёрнулся даже. Так и остался сидеть, голову повесив.

– По совести жить, коли уж проснулась. И всё у тебя будет хорошо.

Подумал, головой покачал и честно поправился.

– Вернее, совести твоей будет хорошо. А жить не очень, по совести-то. Уж так заведено.

– Эй, божий человек!

Матвей резко встал, развернулся сразу всем телом, пригнулся и напрягся, точно перед броском. Тут же спохватился, расслабился. Чуть не выдал себя, балбес! Поведение-то не монаха, а хорошо натасканного бойца. Ладно, все в расстроенных чувствах, не обратили внимания, не подметили прокол.

– Чего тебе? – спросил недовольно и царапнул острым взглядом подошедшего лесного брата. Тоже крепко сбит, но до предводителя далеко, конечно. Иначе сам попытался бы предводителем стать. Стоит, моргает и глядит, точно виноватая псина. Ладно хоть ножкой не шаркает.

– Мы бабу наказали, – забормотал сбивчиво. – У самих-то ведь и в мыслях не было. Всё она, змеища! А мы и не помышляли даже.

Матвей глянул на край поляны, отшатнулся, в глазах потемнело. Показалось: передумал вожак, по совести жить, за старое взялся, и засветил огромным топором прямо Матвею в лоб. Круги фиолетовые в глазах расползлись, мир собой заслонили. Спасибо, хоть рассосались быстро.

На ближайшем дереве, на самой нижней ветке, безвольно повисло женское тело. На шее петля, руки за спиной разлохмаченной верёвкой стянуты, ноги болтаются. На одной ноге сапог чудом удержался, а со второй обувка слетела и по кривым, грязным пальцам стекает на землю тоненькая, желтоватая струйка.