Спортивное пиратство для начинающих

– С Тем-кого-нельзя-называть? – переспросил Роллинз.

– Почему нельзя? – переспросил конунг. – Моя твоя его называть. Моя называть его Тот-кто-всё-называет.

– Так, давайте потом с названиями разберёмся, – сказал я. – Меня интересует, что будет, если мы этого того-кого одолеем?

– Ваша побеждать – ваша плыть куда пожелает. Ваша не побеждать…

Конунг хотел развести руками, но ему помешали цепи.

– Вы долго ещё болтать собираетесь? – спросил Макроджер. – Меня, знаете ли, эти дикари, развешанные на мачтах, что твои ёлочные игрушки, раздражают. Давайте ваше чудовище, я его голыми руками порву, лишь бы от них избавиться.

– Ваша ждать одну минуточку. Моя только от штурвала отковаться, – сказал конунг, берясь за молот.

Деревня викингоиндейцев стояла на берегу пальмового фьорда. На песке золотистого пляжа лежали наполовину вытянутые из воды драконоглавые пирогодраккары. Рубленые бревенчатые вигвамы являли собой характерный образец помпезного дикарского минимализма.

Но было в этой мирной картине нечто странное. Что-то было не так. Пустые и безлюдные улицы открывались нашему взору. Не дымились очаги саун, не стучали тамтамы скальдов. Никто не вышел встречать мерно вздымающий вёсла пирогодраккар конунга. «Макфьюри» уныло плёлся в его кильватере, хотя буксир ему уже и не требовался: снова поднялся ветер и туман наконец-то рассеялся.

Мы высадились на берег. Конунг хмурился, выглядел обеспокоенным. От крытого пальмовыми листьями величественного трапезного чертога к нам бежал смуглый викингоиндеец в пончо и широкополой шляпе.

– Беда!.. Беда приходить в твой дом, Бьорн Олафсон, сын Олафа Свенсона, сына Свена Торвальдсона и так далее!.. Тот-кто-всё-называет появляться опять! Тот-кто-всё-называет опять называть!

Конунг схватил его за плечи, с ужасом заглянул в глаза.

– Твоя быстро-быстро говорить моя… Хильдурбок?!..

Тот печально кивнул. Испустив вопль горя и ярости, конунг устремился вглубь селения. Дружина его следовала по пятам. Проводив их взглядом, смуглый викинг повернулся к нам.

– Привет, пираты. Я бы сказал – добро пожаловать, но у нас тут сейчас не очень добро, сами видите.

– Хвала богам, вы без акцента умеете говорить, – с облегчением сказал я.

– Да, меня, признаться, это тоже раздражает. Всё время их убеждаю: учиться, мол, надо, языками овладевать, сознание расширять, горизонты разума… Ни в какую!.. Предки, видите ли, твоя-моя, ну и мы туда же… Тьфу!..

Он вытащил из-под пончо мясистый кактус, откусил от него кусок и принялся угрюмо жевать. Лицо его постепенно разглаживалось, вновь обретало беззаботное выражение. Он вдруг спохватился.

– Из головы ж совсем вылетело, уж извините… Дон Карлоссон, берсеркошаман. Буду вашим духовным наставником в битве с Тем-кто-всё-называет.

– А как вы догадались, что мы для этого приплыли?

– Один милосердный, да знали бы вы, сколько вас таких здесь перебывало, с тех пор как эта черепашья война началась!..

– И что, никому того-кого победить не удалось?

– Шутить изволите? Как же его победишь, если он непобедимый?

– А подробнее?

– Нет, подробнее нельзя. Предки наши были настолько великими и отважными воинами, что подробности испытания считали нужным сообщать испытуемым лишь в момент его начала. И нам так поступать завещали. У них, как по мне, вообще много странных идей было, – он мрачно захрустел кактусом. – С другой стороны, оно, может, и правильно. Так испытуемые заранее не перепугаются. И не сбегут. Но есть и позитивный момент. Перед испытанием предки завещали пировать до упаду.

– Но разве же полный желудок не притупляет остроту реакции в бою и не клонит в сон?

– Много ты понимаешь, – оборвал меня Крюк. – Слушай предков, предки мудры. Плохого не посоветуют… Ну, Карлоссон, где тут у вас таверна?..

Главный зал чертога украшали златовышитые ткани и стеклянные бусы. На стенах его были развешаны грозные боевые топоры, боевые молоты и другие боевые инструменты. Пиршественный стол самообслуживания ломился от яств. Уставив подносы разнообразной снедью, присоединились мы к конунгу Олафсону, с отрешённым видом макавшему бороду в чашу маисового эля.

– Как там есть Хильдурбок? – участливо спросил его Карлоссон, вновь переходя на викингоиндейский диалект. – Её сильно переживать?

– А как твоя думать?.. Её много-много страдать. Её плакать.

– Что, всё есть настолько плохо?.. Её твоя сказать, как его её называть?

Конунг покосился на нас. Склонился к уху Карлоссона, что-то прошептал. Берсеркошаман едва не подавился кактусом. Несколько секунд просидел в оцепенении, встрепенулся и предложил кактус Олафсону. Тот, не глядя отмахнувшись и расплескав эль, вскочил на ноги и выбежал из чертога в слезах.

– А можно мне эту штуку попробовать? – спросил Крюк.

Карлоссон пожал плечами и протянул ему кактус.

– Ы-ы-ы!.. – сказал Крюк, остервенело вытаскивая из языка иголки. – Ы-ы-ы?!..

– Да, путь воина нелёгок и полон испытаний, – согласился с ним Карлоссон. – Хм… Это, пожалуй, надо будет записать.

– Извините, но не могли вы пояснить, кто такая Хильдурбок и что с ней приключилось? – спросил Патрик.

– Хильдурбок, чьё имя означает «очаровательная в любую погоду», – брачный партнёр Бьорна…

– То есть жена?

– Да, но предки завещали, что так говорить невежливо… Третьего дня она неосторожно задержалась тут, в чертоге, после заката солнца, в тот самый час, когда сгущаются ночные тени, протяжно ухают попугаефилины и Тот-кто-всё-называет выходит из своей тайной норы… Ну, он её и назвал, ясное дело.

– Как назвал?

– А вот этого я вам не скажу. Сами услышите. А до тех пор, если все наелись, предлагаю ложиться спать. Ночь нам предстоит долгая.

– Нам? – спросил я. – То есть вы остаётесь здесь? И чудовища не боитесь?

– Нет, конечно же. Мне-то чего бояться? Я же берсеркошаман. Умею при необходимости впадать в состояние яростного отрицания реальности и полной нечувствительности к боли, горестям и тяготам вещественного мира. Ну, того мира, что считается вещественным…

Карлоссон повалился на скамью и сразу же захрапел. Хотя и подозревал я, что укладываться спать в преддверии встречи с опасным и неведомым врагом было не лучшей идеей, но храп берсеркошамана звучал столь убаюкивающе, а пиршественные яства в желудке наделяли веки такой тяжестью, что проснулись мы уже только от…

– Что это было?.. Пушка? – спросил Патрик, вскакивая на ноги.

– Вероятно, судари мои, уже полночь, – сказал д’Арманьяк. – Я когда ещё мушкетёром работал, Его Величество завсегда повелевал ровно в двенадцать ночи палить из пушек. Он, знаете ли, страдал бессонницей и в превеликой милости своей не желал лишать добрых парижан счастливой возможности разделить с любимым монархом сию прискорбную кондицию.

– Ты что делаешь? – спросил я Макроджера, который почему-то спешно и деловито стягивал с себя всю одежду.

– Я… гм… Обещал же я это чудище голыми руками порвать… А капитан Макроджер привык держать свои обещания! – он воинственно подтянул разрисованные черепами и костями чёрные ситцевые кальсоны. – Теперь слушайте меня внимательно…

– РУЛИГАТРУСОР!