Времена философов

– Зато вы принадлежите самому себе. Обладая многими талантами, человек может заиграться. Впрочем, это не совсем корректно звучит, ведь гений и есть игрок, игрок с большой буквы. Он может играть со многими вещами, но тем самым будет упускать нечто очень важное. Именно это произошло с моим другом профессором. Он – превосходный игрок, но это превосходство заточило его в мир форм, лишённых важного содержания. Вам удалось вернуть ему утраченное содержание, по сути дела вы напомнили, что люди – неслучайны в этом мире, неслучайны, ибо способны чувствовать, а не только говорить о чувствах, мыслить, а не только блуждать в мыслях, и на самом деле могут быть более восприимчивы. А удалось потому, что важнее всего для вас – это принадлежать самому себе. Амбиции, охоту за внешними объектами вы ощущаете в себе как нечто негативное, поскольку чётко осознаёте: всё это может лишь увести вас от самих себя.

– Если вы никуда не торопитесь, мы можем присесть, – предложил он затем, и указал на скамейку, усыпанную листьями.

Я никуда не спешил и был только рад продолжить знакомство.

– Осень – волшебная пора года, – и, находясь здесь, особенно это ощущаешь, – с вдохновением произнёс он, глядя на верхушки старых деревьев. – Время, когда истории подходят к своему завершению…

– Мистер Минрой… – начал было я.

– Очень прошу, обращайтесь ко мне просто: Уилл.

– Хорошо… Уилл, эти люди в парке, их стало… не знаю, может быть, во мне говорит сейчас чувство ревности, но их стало чересчур много. К тому же складывается странное впечатление… как будто все они здесь что-то ищут.

– Они ищут то, чего им не хватает в себе. Прежде такого наплыва охотников за чудесами не было, это так… Но, если поконкретней, они хотят увидеть, (и, вероятнее всего, увидят) двоих детей, девочку и мальчика с хищной внешностью, в лохмотьях древних людей. Периодически они появляются среди посетителей, – возникают из ниоткуда, пробегают мимо и удаляются в неизвестном направлении, могут подпрыгнуть до самых верхушек деревьев, а потом вдруг исчезнуть, либо просто исчезают.

– Очень интересно… и что по-вашему это может означать?

Уилл ненадолго задумался.

– Это только моё предположение, но я уже сталкивался с чем-то подобным в волшебных аллеях Далмака – как раз в пик сезона. А в них, как вы, наверное, знаете, всё, что ни происходит, так или иначе связано с нами.

– То есть вы хотите сказать, что эти… странные дети имеют прямое отношение к нам? – спросил я о том, в чём сам был почти уверен.

– Я думаю, они являются порождением этой самой массы людей, что озабоченно бродит по территории парка. Юные дикари с иступлёнными лицами есть сущность толпы.

Знаете, Вил, многие таинственные явления – это что-то вроде всходов растений, – представьте, что люди засевают их семена в сию благодатную почву, не ведая о том, что они это делают. Впрочем, я, наверное, подобрал не самое удачное сравнение.

– А, по-моему, удачное.

Уилл посмотрел на меня; поняв, что я во всём с ним согласен, внёс долю сомнения:

– И всё-таки, это лишь моё допущение. Посетители здешних мест в большинстве своём вряд ли бы одобрили подобные рассуждения.

Пока я думал над словами Уилла, на территорию парка вошла группа лиц, оснащённых съёмочной аппаратурой. Заметив их раньше меня, мой собеседник встал со скамьи, улыбнулся и приподнял шляпу в знак прощания.

– Эльза, ко мне! – бросил он собаке. – Идём, дорогая. Рад был знакомству, Вил!

Я тоже встал, и, переводя взгляд с него на этих, явно целенаправленно идущих в нашу сторону людей, произнёс:

– Вы так неожиданно… Доброго пути, мистер Минрой, прошу прощения, Уилл!

Не успел я договорить, как Уилл и его собака исчезли, буквально растворились в воздухе – на виду у нескольких десятков прохожих.

– Очередной трюк! Браво! – тут же раздалась чья-то восторженно-ироническая реплика.

Я обернулся на голос. К тому месту, где я стоял, приближалась шумная компания молодых людей. В ней выделялся высокорослый, худощавый парень – в полосатой кепке и с полосатым шарфом, одетый во всё чёрное. На лице его светилась улыбка, а во взгляде лёгкая насмешка над толпой. Реплика, разумеется, принадлежала ему.

В ответ на возмущение в свой адрес кого-то из пожилых людей он громко, зычно произнёс:

– Вы разве до сих пор не знаете?.. Все эти писаные чудеса – на самом деле фокусы! Мастерски выполненные? – бесспорно, – но фокусы!

Люди, до которых донеслись его слова, обращали на него внимание, останавливались, переговаривались.

– Последние новости не слыхали? – обратился он к ним. – Это – представления – как то, на что вы смотрите в театре! Здесь тоже есть режиссёр-постановщик, актёры! Всё это время вас разыгрывали!

– Что?! А как же… – раздражённо начал кто-то.

– Эти исчезновения и прочее там – иллюзия, – вышел вперёд другой паренёк из компании молодых людей. – Работа мага-иллюзиониста, да, разумеется, далеко не простого. Он, к тому же ещё, и учёный-конструктор, и художник, одним словом великий мастер. Вот он и его прелестная компания и замутили чудеса в заброшенном парке, на которых все помешались.

И оба парня одновременно выдали усмешку, говорившую об их явном перевесе в споре.

– Прессу иногда читать надо, новостями интересоваться. Словом, жить надо нормально, а не гонятся за всякими призраками, таинственными зверьками и прочим, – прозвучал ещё один голос из той же компании, на удивление, не насмешливый, а вполне серьёзный.

Однако нашёлся кто-то, кто скептично пробурчал в ответ: «Какой дурак поверит какой-то газетёнке». И этот кто-то, вероятно, с чувством понимания того, где правда, где ложь, преспокойно пошёл дальше своей дорогой.

Мой же разум на все эти слова отреагировал не сразу, так как я был под сильным впечатлением от исчезновения моего собеседника. Однако вскоре они переросли для меня в серьёзную задачу. Характер моих рассуждений мог бы стать более беспокойным и поверхностным после того, как высокорослый парень в кепке, распознав, очевидно, на моём лице озабоченность, обратился ко мне с ухмылкой:

– Что, парень, веруешь в чудеса?

Наверное, мне хотелось, чтобы в его голосе прозвучала насмешка. Так было бы для меня проще? Но это было скорее снисхождение.

– Сочувствую, – обронил он.

Однако, раздражение, желание спорить, возникли во мне лишь на миг, ибо на ум тут же пришла светлая мысль: «Благосклонность… естественная благосклонность к своим оппонентам и противникам. Если я ещё не научился этому, то мне определённо стоит. Каждый заслуживает благосклонного к себе отношения. И такое отношение говорит о подлинной уверенности в себе».

По дороге из парка, я продолжал думать об этом: «На самом деле, когда кто-то говорит вещи, с которыми ты не согласен, вовсе не возникает повод выходить из себя, суетливо отстаивать свою правоту. Просто часто так бывает, что мы в этот момент ослеплены и не видим другого пути. Благосклонность… как она возникает? Она возникает из понимания того, что наиболее значимо, а что второстепенно, иными словами: из нашей объективности, которая тем больше, чем меньшее значение мы придаём личностным суждениям и оценкам, и в первую очередь, конечно же, своим собственным. Наибольшую ценность имеет человек в своём естестве и всё то, без чего жизнь его потеряла бы смысл. Всё прочее – преходящее. Нашими мнениями, принципами, а вместе с тем и гордостью, что придаёт им важность, вполне можно поступиться во имя чего-то большего, общего или надличностного. Коль скоро всех возможно примирить, то благосклонность и есть путь к примирению».

Придя домой, я разложил перед собой всю прессу, пришедшую за последнее время, и почти сразу же наткнулся на искомый материал. Статья называлась: «Иллюзии на смену чудесам». В ней содержалось интервью с человеком, который и был тем самым магом-иллюзионистом, создателем чудес в заброшенном парке. Без сомнения, каждый, кто читает эти строки, знает, о чём повествовалось в данной статье, поэтому многочисленные её подробности можно опустить. Великий мистификатор не сомневался: странные явления имели место в Вильском парке. Однако он также был убеждён в том, что недавно они полностью ушли из нашей жизни. Как-то раз во время наблюдения за ними у него возникла идея: почему бы ему самому не попробовать создавать их? Ведь таким образом он сможет лучше понять, что и почему происходит в заброшенном парке. «Создавать иллюзии, разумеется. Но стремиться к тому, чтобы они походили на настоящее волшебство». В завершении интервью он сказал: «Я не хотел никого провести, всё, что я делал, это укреплял вашу, а заодно и свою веру в чудо. И сейчас, говоря об этом, продолжаю верить, верить в искусство. Во мне нет сожаления. Я по-настоящему счастлив, как счастлив художник, претворивший своё искусство в жизнь».

Во время чтения статьи я едва не разрыдался – разделяя чувства этого человека, веря ему и веря вместе с ним.

Причиной того, что спустя столько времени он решился рассказать об этом, послужили растущие сомнения и чувство тревоги. Он сказал: «Каждая история рано или поздно подходит к концу. Пришла пора завершиться и моей истории, – в противном случае она будет лишь утрачивать свою определённость, тогда как я – веру в чудо». Меня буквально ударило током – сразу же вспомнились слова Уилла Минроя: «Осень – волшебная пора года, – и, находясь здесь, особенно это ощущаешь. Время, когда истории подходят к своему завершению…» Я перевернул страницу, и моё подозрение подтвердилось: на фотографии был не кто иной, как мой недавний собеседник.

С роем мыслей в голове и воспоминаний я снова отправился в Вильский парк. Я не знал, удастся мне разыскать мистера Минроя, или нет, но в любом случае другой дороги для меня в тот вечер не было.

Шагая то быстро, то медленно, в зависимости от того, какие мысли меня одолевали, я практически не замечал (не хотел замечать) ничего вокруг, и так дошёл до самых ворот. Когда понял, что пришёл поздно, испытал (оставленное, казалось бы, в прошлом) чувство уныния.

Я бродил вдоль забора парка до тех пор, пока не начало темнеть.

– Думаете, не пора ли возвращаться? – раздался голос за моей спиной, который не сложно было узнать.

Только что у меня была мысль: случись мне сейчас встретить мистера Минроя, я не найду, что ему сказать (слишком много передумал, слишком устал). И вот, он тут как тут.

– Или вы всё же не торопитесь? Впрочем… я, кажется, немного виноват перед вами. Но я знал, что вы придёте, честно говоря, даже рассчитывал на это. Я не лжец, и не строю никаких планов. Всё, что я говорил вам, правда.

– А то, что вы сказали всему городу?

– Правда и это. Только здесь есть ещё кое-что… Присядем? – предложил он, указывая на скамейку.