Кровавый пир

– Ну, ин будь по – твоему! – с усмешкой сказал Барятинский. – Ты – воевода!

– Ничего не будет! – сказал он, вернувшись домой.

Таруханов опустил голову.

– Значит, пропали наши! Не отсидеться нам. Ни запасов, ни людей!..

Слезы показались у него на глазах.

– Злодей князь ваш! – запальчиво сказал Усамбеков. – Про него на Москву отписать надоть!

– Тсс! – остановил его Барятинский.

Прошло еще три недели, и уже не на воеводский двор, а к князю Барятинскому пришел Гультяев. Он пришел босой, с окровавленными ногами, потому что дорогой изорвались его сапоги; одежда на нем висела лохмотьями. Он был худ, бледен и весь покрыт грязью.

– Стой, стой! – остановил его князь. – Погоди вести рассказывать! Сперва я тебя умою да накормлю. Эй, люди!

Князь с немым почтением смотрел на дворянского сына, когда тот рассказал ему про свой поход до Казани. Потом ужас и стыд охватили князя, когда Гультяев передал ему о страданиях осажденных.

– Не допущу более! – стукнув кулаком, крикнул Барятинский. – Довольно! Завтра же выйду!

Гультяев повалился ему в ноги и заплакал. Барятинский ураганом ворвался к князю Урусову.

– Ну вот, – заговорил он, – в Симбирске уже конину едят, цингой болеют, защищаться не могут. Воевода прислал еще гонца. Он едва прошел меж воров. Дашь или не дашь помочь?

Урусов растерялся:

– Как же это?.. Так сразу…

– Дашь или не дашь? – повторил князь.

– А не дам! – ответил Урусов.

– Тогда я сам возьму и пойду на Симбирск, а в Moскву государю челобитную пошлю. Не могу я, – вдруг закричал он, – сидеть, коли людям конец приходит! Не могу!

Урусов совсем опешил. Князь немалое лицо. Царский окольничий! Поди с ним! Еще правда на Москву пошлет, тогда не оберешься худа.

– Ну, ну, – примирительно сказал Урусов, – дадим подмогу. Сколько дать, да с кем, да когда идтить?

– Завтра идтить, – ответил князь, – а пойду я, да брат Данила, да князь Прилуков. И возьму четыре полка, да две пушки, да казаков триста!

– А я с чем останусь? Побойся Бога! – закричал Урусов и опять ласково заговорил: – Пожди до завтра. Сосчитаем и все по – хорошему сделаем. А послезавтра пойдешь!

– Ну, ин будет по – твоему! – согласился князь. – Чур, от слова не пятиться…

Князь Прилуков больше других радовался этой вести и веселый вернулся домой после беседы с Барятинским.

– Готовься, – сказал он Дышлу, – завтра в поход идем!

– Да я еще и людей не набрал!

– И не надо! Князь мне полк дает, да еще с собой три поведет, да пушки, да казаков.

– Вот так здорово! – радостно воскликнул Дышло. Сборы были недолги.

Княгиня отстояла с сыном раннюю обедню, благословила его образом, и на другой день в полдень князь уже ехал впереди своего полка далеко от Казани.

Трудно было идти князю Барятинскому.

Все вокруг горело огнем. Пространство между Окою и Волгою до самых степей саратовских, от Рязани до Воронежа – все волновалось как море в бурю. Холопы жгли усадьбы, вешали помещиков, сбирались шайками и брали города. На север от Симбирска поднялись язычники, сами даже не зная чего ради, и нестройными толпами шли к Стеньке Разину. Окрест все ему подчинилось. Города: Алатырь, Корсунь, Кумыши, Арзамас, Саранск, Пенза, Цивильск, Чебоксары, Козьмодемьянск, Ядринск и множество других, более мелких, все уже расправились с воеводами и приказными, ввели казачество и поставили атаманов. Как вода в половодье, мятеж разливался все дальше: и уже по Москве ходили воровские прелестники, говоря: «Идет, идет батюшка, Степан Тимофеевич!». Даже в тихих монастырях побывали воры и мутили Соловецкий монастырь, забредали в Белозерскую пустынь, смущали самого Никона.

А в это время сам Стенька Разин тщетно бился из последних сил взять Симбирск, а Барятинский спешно шел со своим войском на его воровские шайки.

По дороге то и дело попадались нестройные толпы мятежников, заграждая дорогу.

– А ну?ка, Алексей Петрович, – слал на них Барятинский князя Прилукова, и тот одним натиском рассеивал их. В другой раз князь посылал брата своего Данилу, иногда сам бил, но эти схватки отнимали дорогое время.

– Поспеем ли? – тревожно спрашивал он у Гультяева, который ехал с ним вместе.

– Помилуй Бог, ежели запоздали! – в ужасе отвечал Гультяев, и все за ним повторили» помилуй Бог»!

Наконец появились и воровские казаки на пути.

– Други, воры близко! – объявил войску князь, и все повеселели. Один из казаков достал языка.

– Сила вся у Симбирска, – сказал он, – города еще не взяли, и батюшка о тебе тревожится. Готовиться зачал.

– Так не взяли Симбирска? – радостно воскликнул Гультяев. – Слава Богу!

– Аминь! – подтвердил Барятинский. – Завтра бой дадим. А сегодня роздых сделаем.

Несомненно в нем был дух истинного полководца, потому что войско оживало только от одного его слова, и теперь, когда князь объехал все полки, увещая постоять за государя и веру православную, все в голос отвечали:

– До самой смерти побьемся!

– Помните, други, что там, в Симбирске, наши братья страждут. В гладе и бессоннии борются они с вором и не уступают ему ни пяди стен своих. Выручим же их!

– Вызволим! Выручим! – кричали кругом. Князь позвал в палатку старших начальников.

– Пойдем дружно, – сказал он, – я с двумя полками пешими в середине стану и пушки возьму с собою. Ты, Данило, возьмешь полк и казаков и на правую руку от меня крылом станешь, а ты, Алексей Петрович, со своим полком и тоже казаками – на левую руку тоже крылом. Так и пойдем!

Наутро князь выстроился и двинул войско.

– Идут! – вдруг закричали передовые отряды.

– Стой! – приказал князь.

Войско остановилось верстах в двух от стана Разина. Князь поехал по рядам.