Десять лет походов спустя. Размышления над походным фотоальбомом

Источник доброжелательности вскоре обнаружился. Во-первых, Света Маленькая никак не могла решить, перед кем же распускать хвост. Хвост один, мальчиков трое. Проблема. Она металась от одного к другому, то хорохорилась, то подлизывалась, то дурила не в меру, и с исчезновением одной кандидатуры ей, кажется, полегчало. Потяжелело менту-старлею, проходившему по составу в сопровождении двух угрюмых младших сержантов. Маленькая зазывно угостила его боржомом, подчеркнув, что поят тут только офицеров. Офицер расцвел и выпил боржом – воду! – за здоровье и молодость восхитительной незнакомки. Неофицеры понурились. На обратной дороге старлей получил на закусь шоколадку из набора сластей Светы Большой, от чего цвел до самого Сосногорска и приветливо раскланивался с дамами, выходя погулять на крупных станциях.

Во-вторых, бока у сумки, как уже было отмечено, раздувались. Завхоз наметанным нюхом учуяла оттуда запах бананов, и судьба лишнего клюва птицы Марабу решилась сама собой: нафиг его. Кроме бананов в сумочке обнаружились и другие фрукты с прочими морковками, так что час-полтора бодрствующая часть общества отнюдь не скучала. Лёша Маленький изучал фотоаппарат; девушки изучали содержимое сумки. Изучили. Притомились. Разбежались. Повалились.

2

Андрей появился последним. Узрев его помятую одиннадцатичасовым сном физиономию в дверном проеме, заржали все. Он сделал надутые губы и присел рядом на корточки, спиной к стенке.

Проводница расщедрилась и позволила, чтобы мы, бедные, несчастные, лишенные нижних мест и порядком доставшие её митингами в коридоре, немного посидели на лавочке в служебном купе. Мы и сидели, галдели и ждали, пока один из нижних соседей не сойдет. В открытое окно щедро несло дизельной гарью: второй вагон – не пятнадцатый. На улице жарило солнышко. Для полного счастья не хватало только завтрака, но с этим решили повременить до собственной сидячей полки.

Скука в дороге толкает людей на самые разные выкрутасы. На чтение книг. На игру в карты. На сон. На покупки.

Весь поход меня грызла мысль, что у нас не хватит денег. Не совсем зря, как впоследствии оказалось. Турьё же, как сговорившись, всё жаждало чего-нибудь купить. Особым разнообразием и обилием желаний отличалась Маленькая. Все финансово-распределительные стрелки сходились на мне, и выглядел я этаким бессмысленным жмотом, скрягой, которому жалко тыщу[4 - Дело происходит до деноминации, поэтому тысяча соответствует одному нынешнему рублю.] на стаканчик семечек. Да! Жалко! Плохой я! А кто нынче хороший? Вот к нему и обращайтесь.

Тем не менее, семечки, купленные через мой труп, грызли все. И я, конечно. Жвачку, купленную через второй мой труп, жевали почти весь поход, и жалели, что кончилась. И я жалел. Только несчастный деликатный Маленький оказался обездоленным: его не профинансировали на покупку сушено-заветренной ватрушки на какой-то из станций. Пирожки с крысятиной и картошкой купили, а ватрушку завхоз не хотела, а потому руковод денег не дал. Вот и решайте, у кого в группе власть де-юре, и у кого де-факто. Правда, в де-юре входит также возможность де-fuckто наказывать ослушников, да вот беда – добр я не в меру…

В Ухте вывалился почти весь вагон, и за оставшиеся до Сосногорска десять минут нас едва не вымыли наружу шваброй. Хорошо, рюкзаки не всплыли. Вот промелькнула по левому борту очередная зона, по правому – величественная голова Ильича, выставленная на потеху на высоченном яру, и поезд встал на втором пути у Сосногорского вокзала.

Лёшек я направил в диспетчерскую пошукать попутный товарняк до Печоры – сэкономить деньжат. Абрис дал не совсем точный, и через сорок минут забеспокоился – видать, далеко ушли. Выполз на темный перрон, поглядел влево-вправо – вакуум. Высоко над путями сияют два искусственных солнца, озаряя вереницы безжизненных вагонов. Хвосты составов тонут во мраке. На юге, ближе к депо, взрыкивают могучие дизеля. С севера холодный ветерок то и дело доносит нестерпимую вонь местного сортира. Сзади, в вокзале, очередь неспешно гоношится за билетами на Москву. Всё в порядке, но где же Лёшки?

Вернувшись, Большой меня чуть не затоптал. Они и вправду ушли далеко, но потом сообразили и отыскали искомый домик. Там сказали, что в без двадцати полночь пойдет порожняк до Печоры с тра-та-та-дцатого пути. Поскольку время было ещё детское, с розысками порожняка постановили подождать, и двинули в вокзал.

Обратите внимание: Света, Света и Андрей сидели в вокзале и беседовали. Не дошло, на что обращать внимание? Вот и славно. Просто отложите это сообщение, первое по ходу дела, в банк данных и защитите от перезаписи. Потом дойдет.

Маленькая, с моей точки зрения, вела себя странно. Дома она привычно исполняла роль хозяюшки, самую трудную из домашнего репертуара, была взрослая, спокойная и самостоятельная, а тут из неё так и посыпались различного рода нытики. Девяносто шесть раз на дню у неё успевал заболеть и перестать болеть какой-нибудь орган. Четыреста сорок два раза в час настроение менялось на противоположное. Полтора миллиона с хвостиком раз за поход она бурно выражала свое недовольство кем-нибудь. Классическая её реплика «Ты чё неспокойный такой? Спокойно-то посидеть не можешь?» – долго являлась всем в ночных кошмарах[5 - Кажется, сейчас такое принято называть «мемом».]. Представить только: раз за ночь Большому, вечно крайнему в спальнике Маленькой, вздумается перевернуться с боку на бок, и вот он уже объявлен неспокойным, зашуган, построен и возвернут на предыдущий бок. И поделом: спокойно-то полежать не может?

В Сосногорске, хорошо помню, у неё болела печень. К нашему удивлению, в вокзале оказался действительно круглосуточный медпункт, куда Света Большая не без помощи моего пинка Маленькую заволокла. Там её пощупали, потюкали, помяли, задали десяток наводящих вопросов и объявили, что болит совсем не печень, и вообще надо срочно ложиться в больницу. А пока, до больницы, попить сульфаниламиды. Здорово! Ехали мы, ехали и, наконец, приплыли. Команда инвалидов. Отит, разбитая коленка, а Маленькая, оказывается, и вовсе не жилец. Что ж, кажется, пришла пора брать билеты на Лабытнангский поезд, но только не в сторону Печоры, а домой.

Я с подозрением оглядел чересчур цветущих Свет. Заткнул ухо ваткой с отинумом, чтобы грелось и ерунды не слушало. Сопоставил вопросы и ответы, доносившиеся из медпункта.

– Здесь болит?

– Да-а…

– А сюда отдает?

– Отдает…

– А вот тут колет?

– Колет…

Мысленно два раза перекрестился и плюнул через левое плечо на все заболевания. Пошли в поход – потерпят. Не потерпят – выйдем аварийно. А то мужики меня разотрут в порошок. И что ж, что при таких жалобах всеми правилами прямо предписывается отказаться от похода? Ну их, эти правила…

С поездами в Сосногорске не повезло. Порожняк в Печору так и не собрался. Прицепные к двадцать второму поезду ярославские вагоны, в отличие от прошлого года, объявлены фирменными и дорогими. Один из поездов Сосногорск – Воркута отменен. Так что до Печоры с нашими финансами можно добраться только Лабытнангским, отходящим отсюда в пять утра, там бегом-бегом слетать за разрешением и вернуться к часу дня на местный до Сивой Маски. Не успел – сиди до ночи.

Длительное ожидание вновь породило проблему: как убить время?

Известно, что студента (аспиранта, инженера, доцента, профессора) МГТУ им. Баумана отличают от прочих два пристрастия: к пиву и к преферансу. Пива я не пью[6 - Было же такое время, а.], в преферанс до этого похода играл только с компьютером – хорош бауманец! Но когда мужики засобирались расписать пулю, виду не подал, сел сдавать. По невежеству вистанул навстречу Большому на семерной, в результате чего Маленький уволок лишнюю взятку, а больше крупных ляпсусов, вроде, не допустил. Молодые, Маленький с Марабу, сделали нас с Бегемотом, как хотели. Так и повелось на весь поход. Садимся играть – Маленький выигрывает, Андрей тоже выигрывает, но меньше, а нервничает больше. Большой проигрывает и ржет, я проигрываю больше всех. Впрочем, последние места четко не закрепились, и кабы не сделал мне однажды Железный Дровосек паровоз из трех на мизере… Впрочем, всему свое время.

Беда заключается в том, что в покер, например, сражаться можно – от двух до шести, а вот в преф больше четырех игроков никак не сядут. Что остается сделать двум оставшимся, если эти двое – дамы? Правильно, надуться как можно пузыристее и бойкотировать играющих. В этот раз нас спасло то, что и девушки, не только мы, проголодались. После получаса игры они, всё ещё насупленные, полезли в дежурную сумочку, напластали колбасы с батоном, развели «Zuko» и принялись потчевать. Сытое же брюхо к раздражению глухо, и атмосфера несколько восстановилась.

Пулю не дописали, потому что нестерпимо потянуло спать. Самый опытный, Алексей Владимирович, просто откинулся и захрапел. Маленький, менее опытный, решил усесться поудобнее, опершись головой на стенку, но оказался лицом к лампочкам. Впрочем, они ему не мешали. Маленькая побродила, решительно уселась рядом с Алексеем Борисовичем и уклалась на него. Железный подлокотник между сиденьями они сначала игнорировали, потом угнездились на одну сидушку, потом… Что только не вытворяли, но всё с закрытыми глазами. Во сне.

Мне спать было нельзя – выжидал трех часов до нашего поезда. Фирменный уже просвистел. Пошатался по перрону, списал расписание, затаив дыхание, посетил клозет и вернулся в зал. Света с Марабу беседовали на боковой скамейке, поотдаль от груды рюкзаков и сонных туристов. Подошел, сел рядом… беседа притихла. К счастью, долго эту афонию терпеть не пришлось – около двух ночи одиноко поплелся в кассу, обрел билеты, вернулся в зал, устроился поближе к Бегемоту и захрапел. Нехай беседуют.

К поезду проснулись с трудом. Ночная прохлада нисколько не согнала сонную дурь. Напротив, приходилось прилагать все усилия, чтобы не шататься сильно под тяжелым рюкзаком на долгом пути к хвостовому вагону, а уж как разбирались по полкам, кто там с кем спал и кто с кем болтал – мне, лично, было до фени.

И тут выспаться не дали! На какой-то станции, часа за полтора до Печоры, в вагон набилась уйма народу, даром, что плацкартный. На головах у нас не сидели, но нижние полки заняли все, а уж языками чесали… Что ли они не знали, что мы спать хотим? Зато при подготовке к выходу мы вволю оттянулись, картинно сбрасывая сверху рюкзачищи на скамейки рядом с побледневшими зайцами. Несмотря на то, что народ здесь ушлый и ко всему привычный, когда два пуда ухаются с размаху в трех сантиметрах от тебя… Неприятно.

В Печоре тепло и солнечно. Старый вокзал закрыт, его замещает наскоро собранный железный амбар-18[7 - Аллюзия на широко известный тогда фантастический фильм «Ангар-18».]. Быстрее! Времени нет. В вокзал. К расписанию. Ура – поезд на Сивую Маску не отменен. К рюкзакам. Взять деньги, паспорт, записнушку… Что ещё? Ах, да, документы по турфирмам и карты – показать Валере[8 - Печорскому предпринимателю, помогавшему нам советами и оформлением разрешения в нацпарк.], он в прошлом году просил. Теперь за жетоном и – к телефону.

Позвонил, назвался, попросил какую-то девушку приморозить нашего благодетеля, буде он до моего прихода покажется, и рванул в подошедший автобус. Абрис расположения конторы Валера мне по телефону продиктовал, но, надо сказать, я очень долго её искал. Ушел совсем в другую сторону, а улицы пустынны, спросить не у кого, два встреченных дряхлых деда и названия улицы не помнят, не то, что – где такой-то дом…

Валерий Александрович меня снова не признал, как и в прошлом году. Когда вспомнил, посидели, поболтали о деле и просто так. Он сбегал, выписал мне хитрое разрешение за полцены (там сказано: «часть маршрута проходит вне заповедника»… Какая часть? Где проходит? В какие именно дни? Здорово, так и надо писать, ни один инспектор не подкопается). Рассказал об изменениях в расположении изб. Поведал, что числа двадцать второго должен идти борт с Озерной, и, если мы там окажемся, то нас подхватят бесплатно. Если борт вообще полетит. А нет – выходите через Сыню вот так-то и так-то, там ерунда – километров сорок… Нет, вот до сюда ещё двадцать семь… И ещё тридцать… М-да, уже не ерунда получается… Надо же, а зимой на «Буране» так близко кажется…

Сводил меня к себе домой – уточнить схему этого буранного выхода. Уточняли в подвале дома, где у него оборудован склад снаряжения. Надо сказать, для предприятия, специализирующегося на туристических услугах, не много там барахла. Одну группу оснастить – и то с трудом. На прощание дал мне одну цветную фотопленку, попросив нащелкать на неё красивых закатов и прочих прелестей и прислать ему – открытки печатать.

Самое ценное, что я вынес из этого визита – телефон и фамилию мужика из Кожим-Рудника, промышляющего забросом туристов в горы на собственном «Урале». Дозвониться ему не смогли, но Валера пообещал сделать это, пока мы будем ехать в поезде. На том и расстались.

На вокзал я прилетел, подобно буре в рюмке. Подъем! Едем! Везут! Я был бодр. Я был энергичен. Я был весел, черт побери! Дело катилось на мази и шло к тому, что сегодня к вечеру мы окажемся аж на Базальте[9 - Руднике на хребте Обе-Из.], сэкономив целые сутки от графика! А ещё я наэкономил денежек, вот я какой! Омрачить моего настроя не могли ни теснота в вагоне, где я предсказывал полный вакуум, ни отсутствие воды к коржику, любезно оставленному для меня товарищами, ни дико тесные ботинки, к коим я умудрился забыть стельки…

Как всё-таки здорово кидаться в приключения на подъеме настроения!

3

Нестер – это фамилия шофера – к поезду немного опоздал. Я чуть было не услал Лёшек за водой километра за два к Кожимскому мосту, но опомнился и вернул. Пока звонил со станционного телефона, узнавал, куда он запропастился, зарычал мотор, и вот она, машина. Специально для нас.

Торговаться я не умею. Впрочем, мне не кажется, что мы слишком много заплатили за подвоз. До Желанной Нестер берет миллион, туда сто двадцать пять километров. До Базальта – тридцать, как раз четверть. Хотел заплатить двести тысяч, сошлись на двухстах пятидесяти. Залезли. Поехали!

Перед тем, как машине тронуться, Маленький успел нас щелкнуть. Замечательная картинка. Солнышко, легкий ветерок колышет волосы. Большой снял очки, наивно полагая, что так он симпатичнее. Большая перед аппаратом всегда делает неестественно-похоронное лицо, если успевает тщательно изготовится к съемке. Я довольный, как сметаны нахлебался, в руке новенькая видюха наизготовку[10 - Это был первый наш поход, в котором я снял VHS-видеофильм.]. Все хорошие. Все красивые. Все довольные.

Светка ругалась – разобьешь камеру, не помилую. Поскольку я не прореагировал должным образом на замечание, она насупилась и уперлась взглядом в невидимые горизонты. Так и стояла у переднего борта кузова, пока окружающий мир не расшевелил её.

Очень трудно описать впечатления человека, впервые проезжающего на машине по Кожимскому тракту. В самом деле, я ведь ехал уже в третий раз, но не мог и не пытался преодолеть чувство глупого восторга, наблюдая стремительную карусель перспектив.

Вот с обеих сторон проплывают необъятные пустоши. С них тянет своеобразным кисло-сладким духом, присущим только моховым болотам. Сильно тянет, сильнее, чем в прошлые годы. Ровная буро-желтая поверхность местами щетинится чахлыми кустиками, редкие деревца умудряются выжить среди топей.

Вот машина взобралась на увал Сылбок-Чугра. Справа гряда высоких скальных сбросов, и один утес слева от дороги, у самого Безымянного ручья.

Вот мы на водоразделе перед рекой Сывь-Ю. Горы впереди ощутимо приблизились. Северная, дальняя, часть хребта Малды-Изукрыта серым, кажется, там идет дождь. Обе-Из сияет под вечерним солнцем. За ним большая по здешним меркам вершинка Пальник-Из усердно кутается в кучевые облака. Южный скат вершины обрывается круто, чуть-чуть приоткрывая вдали огромную красную стену Салед, верх которой тонет в дождях. На юге, на западе и на севере висит пронизанная солнышком зеленоватая мгла – признак хорошей погоды на ближайшие сутки.

Вот машина с размаху ухается в кристально прозрачную воду Сывь-Ю. Колеса молотит по донным бульникам. Алексей Владимирович одной рукой вцепился в борт, другой – в меня, чтобы я, увлекшись съемкой, не отправился искупаться. Словно могучий корабль, «Урал» рассекает и баламутит воду, брызги так и летят во все стороны. Внизу по течению на гладь спокойной воды прилегла крошечная радуга, как низенький мостик, перекинутый через речку.

За Сывь-Ю следует тяжелый даже для машины подъем на Малиновую Горку, где пихты растут так плотно, что, говорят, через их частокол непросто протиснуться. Лента дороги чернеет, виляет, крутит в предгорье хребта и, наконец, выводит на широкую площадку, усыпанную белым щебнем, где отворот к Базальту. Тряска усиливается, на ногах трудно устоять. Ещё несколько минут, и лес внезапно обрывается.

Здесь уральское плоскогорье предстает во всей красе. Увалы покрыты цветными мхами, то зелеными, то белыми; острова густой желтой травы перемежаются с серыми нагромождениями курумника; местами вздымаются крупные останцы, невесть как оказавшиеся на довольно ровном месте. Слева причудливая группа камней, напоминающая дракона: длинное тулово, нависающая крупная голова, перепончатый гребень на спине, два уха торчком…

Снимаю почти безостановочно, хотя машину кидает всё сильнее и за качество съемки ручаться трудно. Ещё бы – это первый для половины из нас взгляд на близкие горы, и какой же красивый! Впереди постепенно прорисовывается высокий осыпной лоб, под ним база[11 - Скорее, все же рудник.] Базальт. Серые россыпи уступают место бордово-красным, под стать названию базы. Шофер аккуратно пробирается колесами между особенно крупных камней, разбросанных по дороге, круто заворачивает и останавливается. Приехали. Выгружаемся, расплачиваемся. Машина, неспешно пофыркивая двигателем, убредает за линию местного горизонта. Рык мотора медленно угасает, постепенно сменяясь другим до боли – в буквальном смысле – знакомым звуком: комариным писком.