Десять лет походов спустя. Размышления над походным фотоальбомом

Так и не нашел ничего лучшего, как направить окоченевших Светок вперед и дать им волю, ограниченную общим направлением. Ей-Богу, минут восемь они чесали, как нахлестанные. Потом удобная полочка кончилась, а в буераках по неопытности выбрать правильный проход сложно. Вскоре я, не ускоряя движения, оказался из арьегарда в авангарде. Потом далеко оторвался вперед и вдруг понял, что мне ужасно хочется бивака. Сейчас же. Немедленно!

Зашарил полным надежды взглядом по ближним склонам. Тщетно. Ручей остался далеко внизу справа, и что толку от замечательных площадок с дровами, когда до воды семь верст по вертикали, и всё раком? Сказал Большому, идущему следом: «Подожди», – бросил рюк и рванул бегом вперед и вниз – а вдруг да сыщется что? Черта с два. Также бегом вернулся, оглядел недовольные физиономии, на кои откуда не возьмись вдруг слетелись кровососы, и мысленно дал зарок далее по возможности дергаться как можно меньше. Нам куда? К перевалу. Правильно. Вот и шлепай туда, пока шлепается, бивак сам собой отыщется.

Взял влево и поднялся немного выше на плоское место. Смотри-ка, угадал! Длинное, ровное и в нужном нам направлении. Пролетели в момент, а затем начался спуск к ручью, текущему из-под перевала. Тут отставший Маленький сделал сзади неброский снимок, который мне очень нравится. Мы со Светой уже снижаемся, остальные ещё на ровном месте, обходят изуродованную ветром лиственницу у каменистой россыпи на краю обрыва. Звено Малды-Иза впереди едва проглядывает в облаке. Четко видно, как в верховьях ручья крутые борта долины выполаживаются, и намечается граница леса.

Почти до неё мы и дошли. Внизу обнаружилось нечто вроде слабенькой тропки, удачно огибающей заросли и россыпи. Ею мы и воспользовались. А минут через пятнадцать в верхушках деревьев ощутимо запел ветер, и впереди посветлело. Верный признак: ещё пять минут, и жечь придется карликовую березку. Нет. Не улыбается. Стоп!

Сколько у нас всегда отыскивалось желающих пошукать место под бивак! Ведь неблагодарнейшее же занятие. Ползаешь, как ежик, по всяким заколдобинам и перебуеракам, еле-еле отыскиваешь пятачок два на два с половиной, с гордо надутой мордой ведешь туда ближних своих… Приходит завхоз и начинает кривиться: мокро, неровно, наклон большой, к костру не подойти… И вот уже остальные, довольные было безо всякой меры хоть каким-то пристанищем, начинают поглядывать с неодобрением: эх ты, валенок, что, получше сыскать не сумел?

Так и хочется протявкать в ответ: «Чё неспокойные такие? Спокойно-то переночевать не можете?»

На этот раз вверх по течению направились два Андрея, вниз – один Алексей. Второй по причинам, указанным ниже, лежал на рюкзаке и тихо тащился от ощущений в правой ноге. Мы поколесили изрядно, минут пятнадцать, и неожиданно встретились на уютном закутке у самой воды, где нам всё понравилось. И вид, и площадка, и костровое место, и обильные дрова. Кроме того, раз уж трое не сговариваясь выбрали одно место и так настырно пёрлись к нему издалека – это что-нибудь да значит!

В довершение ко всем прелестям дня я ухитрился заблудиться на тех трехстах метрах, что отделяли павшую смертью храбрых группу от земли обетованной, и проволок всех через такие тальники… Вволю поматерились.

И вот вам результат: пятеро участников у финальной лиственницы. На Светах ещё написаны переживания по поводу тальников и Сусанина-руковода. Большой – он и в Африке Большой: стоит себе, руки в брюки, как ни в чем не бывало. А два искателя стоянок веселятся себе: ура, приехали! Дождя нет. Облачность вдруг начала подниматься, верхний обрез хребта четко виден на заднем плане. Скоро потеплеет, но пока все, кто могут, в перчатках, даже Большая, хоть она их и терпеть не может.

6

Трудно описывать приятные походные события. Ещё труднее, правда, отсидки: там вообще не удается вспомнить ничего путного, что могло бы хоть как-то оживить повествование. Легко даются всякие неприятности и беды: стремительный водоворот событий накрепко приковывает внимание и не дает расслабиться вплоть до счастливого разрешения ситуации. Или до несчастного.

Но здесь не тот случай. Всего по две фотографии сделали мы с Маленьким на этом замечательном биваке, а сколько приятного осталось в душе и в памяти!

Костровой тросик плотно увешан всем, что только поддается сушке. Над самыми котлами – разнокалиберные носки, на флангах – х/б[22 - Хлопчато-бумажные штанцы военного образца.]Алексея Владимировича и вечно мокрые джинсы Белобрысого Кошмара.

Большие и Марабу старательно тянут к огню руки с надетыми на кисти носками. Взгляд Лёши на его беленький носочек вполне философский. Карта не лошадь, к утру повезет. Носок не море, глядишь, и высохнет. Сидит Алексей по-турецки, из-под коленки выглядывает подошва резинового сапога. Большой – стоик. Я бы не вынес топать весь день в испанском ботинке. Это ж надо было видеть его большой палец на ноге, синий, размятый в мотлах, изуродованный. А ведь шел. Ботинки, виновники травмы, валяются поодаль с вколоченными внутрь деревянными клиньями. Чтоб хоть немного раздать их.

Андрей исступленно жмурится. Дым от сухих лиственничных дров почти прозрачный, а разъедает глаза не хуже любого другого. Его носочек растянут обеими руками на добрый метр, но Светлана Юрьевна не постеснялась просунуть свою руку ближе к костру. Может, Марабу этого и не видит – много увидишь с закрытыми глазами?

Вокруг костра лежат раструбами к пламени разные тапочки. Надежда греет: вдруг да подсохнут, потеряют с полкило веса. Известно ведь, что килограмм на ногах, как раз полкило на каждую, эквивалентен по затратам сил пяти килограммам в рюкзаке. Чуть в стороне аккуратно сложены равновеликие чурочки – забота Маленького. Он уже вошел во вкус и сейчас пластает сушняк где-то далеко, звук топора еле доносится. Котлы висят и греются к помывке контингента. Мыться желают все, кроме меня. Следовательно, я один не являюсь врагом самому себе. Правда, прочие считают как раз наоборот.

На склонах гор туманно, но скоро проклюнется солнышко, и все облака ненадолго канут, кроме тех, что упокоились во впадине Сывьинского перевала. Мы с Андреем ходили вверх по течению ручья поглядеть вперед. Убедились, что действительно встали в пяти минутах хода от границы леса, но на перевале не разглядели ничего, кроме мрачной черной тучи. Контраст клубящейся бездны с всплесками солнца на веселом ручейке столь разителен, что даже при взгляде на фотографию хочется смотреть только на воду и ближние кустики, но – не дай Бог! – не вперед и вверх. Взор натыкается на темную неопределенность и испуганно спешит вернуться к милым пейзажам на переднем плане. Даже поздно вечером, когда Борисович специально выбежал на границу леса, чтобы отснять подсвеченные закатом горы, над перевалом всё ещё громоздилась высокая меднолобая куча.

Мылись со вкусом. Погода располагала: ветер стих, а температура поднялась до плюс тринадцати. Девушкам выдали по два котла кипятка каждой, и они вернулись от ручья намытые-намытые, как только сороки не утащили. Большой всё прикалывался над Маленькой, не потереть ли ей спинку, а та до мытья отмалчивалась, а потом огрызнулась: мол, я ждала-ждала, что ж не пришел потереть-то? Мужикам перепало по одному котлу, а Алексею Борисычу ещё и ковшик ледяной воды на сухую, нагретую солнцем спину от Алексея Владимирыча. Последний поспешил слинять. Маленький затаил месть, но, когда он подкрался с полной бутылкой холода, а я с камерой засел в кустах, готовый поймать неистовый вопль обиженного Бегемота, ничего не вышло. Большой уже успел окунуться, и поливание не принесло ожидаемых результатов. Лёша даже громче протестовал, когда я снимал его при мойке мест потаенных. Конечно, так, чтобы ничего нецензурного в кадр не пробралось, но он-то этого не ведал и голосил на славу.

После помойки кое-что и постирали, так что тросика стало явно недоставать, и Маленький забабахал основняк через всю полянку. Общество оценило, и вскоре я забеспокоился, как бы груды мокрых трусов не оборвали нам своей тяжестью единственную веревку.

Палатку отстегнули от земли и выкатили на солнцепек пузом кверху – подсыхать, тент и спальники развесили по кустам. Воздух прогрелся, все разоблачились мало не до нижнего белья – первый из двух раз за поход. Эх, кабы нам такая погода да на весь маршрут!..

По случаю столь удачной стоянки в вермишель выплеснули остатний кетчуп, взятый Маленьким, и на славу порубали. Затем наиболее сознательная часть коллектива попрятала шмотки на случай дождя, а за наименее сознательную её джинсы спрятал под тент я.

* * *

Утро! Не просто утро, а Утро с большой буквы! Теплынь, плюс шестнадцать, ни облачка, солнышко! Комары чуть ползадницы не отъели, пока в кустах сидел. Лёшин снимок против солнца через свисающую сверху ветку лиственницы так и искрится золотистой надеждой. Он не пышет жаром знойного дня, но полон драгоценного свежего тепла скупого уральского лета. Листики на березах слабо шевелятся, отбрасывая лукавые солнечные зайчики, темная хвоя лиственниц обрамлена сияющим ореолом. Блеклые и серые вчера, травы будто воспряли и налились жизненной силой.

Воспрять хряпящих туристов оказалось сложнее. В прошлом году всё давалось просто: стоило сдернуть с палатки полиэтилен, и уснуть в ней не удавалось даже с завязанными глазами. Тут же я, конечно, снял тент, но буржуйский материал, охотно пропускающий достаточно освещения, оказался стойким к прямой радиации, и друзья захрапели ещё слаще. Большой, правда, вылетел пулей, но, сдается мне, совсем по другим причинам. Что делать – когда закипела вода в котлах, начал вопить.

После завтрака собирались лениво, но получилось быстро. Правда, хорошая погода не поторапливает пронзительным ветром и дождем, но, с другой стороны, не теряешь время на то, чтобы поежиться, пошипеть, ойкнуть, матюкнуться и далее в том же духе.

Маленький отбежал в сторону: запечатлеть героически марширующую группу. Вышло неплохо. Трава по пояс, красивая горка на заднем плане, освещенные солнцем физиономии туристов старательно уставлены в землю. Тяжело им. И мне тяжело почему-то. Жарко. И, наверное, очень влажно сегодня, или давление низкое – дышится с трудом.

Привереда. Тебе надо горсть воды за шиворот и ветер в харю? Что надо Свете Большой, я не знаю, но чувствую, что её молчание ягнят приобретает всё большую температуру и напряжение. Близко короткое замыкание. Есть! Начинает сквозь зубы напоминать про больную коленку, застарелый цистит и постанывать, что пора пересидеть. Черта с два, идем-то минут двадцать! Но и Бегемот краснее помидора, и Маленькая, а что уж говорить про догонявшего нас бегом Маленького! Ладно, привал. И что это у меня так морда пылает?

Света тихим артистичным зубовным скрежетом совершенно изничтожила меня. Она ведь никогда не просит о досрочном передыхе, так что должен был сообразить, что если уж намекнула – словом, жестом, выражением лица, обязан всё бросить и сам изобразить подыхающего от усталости, чтоб никто не догадался. Старательно отчитав, с высокомерно-недовольным видом ушла далеко в сторону и присела на камушек, не подложив подзадника. Это, в отличие от разговора, задокументировано на фотографии. Там же я рядом с Большим и другой Светой, стою мокрой спиной к солнцу, обтекаю. Лицо Алексея краснее рубашки Маленькой. Андрей в стороне и немного ближе, тащится от тепла и душевного уюта: он не слышал разговора и старательно сделал вид, что не в курсе ситуации. Не любит он, когда от чужой драки и ему достается. А кто любит?

Впереди перевал, просматривается на все сто. Да только что с того? Почему я встал у стенки – у меня дрожат коленки. Почему я стою к перевалу спиной – у меня тоже дрожат. Урез перевального плато щедро обвешан могучими снежниками, белыми-белыми, не то, что вчерашние, грязные, низинные. Некоторые языки внизу кончаются явными бергшрундами, отчетливо синеющими на белом фоне[23 - Как же мне тогда хотелось технической сложности, а!]. Самое седло, как водится, низшая точка большого кара, и снега там больше, чем вокруг. Что же делать? Не лезть же на снежный крутяк без страховок и хотя бы альпенштоков! Нарубить жердей и заострить? Лес остался сзади, да и не умеет никто толком зарубаться. Нет, не годится. Кроме меня чешет репу только тезка, остальные нимало не обеспокоены грядущим. Ведут – и слава Богу. Этак вот заведу куда-нибудь…

Ну, хорошо, постояли, отдышались, пора трогаться. Мне больше нравится северный склон долины, хотя бы потому, что и перевал ориентирован с севера на юг, туда и пойдем. За небольшой поляной обнаруживаются верховья нашего ручейка, летящего здесь по крутому откосу. Мы с Маленьким ухитрились перебраться по-сухому (я ловкостью, а он просто в сапогах был, отдал ботинки несчастному Большому), Марабу, кажется, тоже перелетел, у него-то не ноги – крылья, но остальные первый раз за день вымокли. И не последний, конечно. Мы с Лёшей синхронно щелкнули друг друга: я внизу, а он сидит на корточках наверху водопада. На его снимке хорошо видно, как всё ещё дутый завхоз танком штурмует переправу, не разбирая дороги. Большой галантно помог перебраться через скользкие камни Маленькой. Моя фотография получилась удачно: оба стоят в воде на красноватой плите, Светка придерживается за Алексея. Белая вода с шумом проносится вниз, замораживая ноги в пику дневному теплу. Честно говорю, так и несется, прямо видно.

Прошли ещё буквально метров сто, и стало очевидным, что с наскока проблему преодоления перевала не разрешить. Открылись дополнительные прелести в виде нависающих снеговых карнизов, пробиться через которые можно только прокапыванием. А левая, южная, сторона седла заснежена почти до земли. Мы смотрели на перевал почти в фас и не могли оценить крутизну склона, но печенью чуяли: она вполне достаточна, чтоб ушуршать до самых скал внизу и распределиться по ним равномерным слоем. Стоп. Перекур. Думать буду.

На снимке перевала издалека видно, что в одном месте на борту долины снежник лежит очень высоко и не производит впечатления очень широкого и крутого. Это я отметил и запомнил. Сейчас мы должны находиться примерно под тем местом. А что, если попробовать подняться здесь по зеленке и выйти на перевал сверху?

В разведку полезли втроем с Андреем и Маленьким. Вскарабкались на травянистый крутяк и оказались под снежником. Неприятный он: метров пятнадцать достаточно круто, затем, кажется, выполаживание. Сильно втыкая ноги в снег, подымаюсь наискосок по фирну. Действительно, шагов двадцать, а там хоть пляши. Проходим немного вперед по осыпям – похоже, нам сюда. Правда, с точки зрения правил безопасности, я должен сейчас всех затащить вон на тот покатый травянистый лоб на другой стороне долины и обойти седло перевала слева и сверху, избегая крутого снега. На это уйдет два часа и три метра моих нервов. Или в чем там нервы измеряются? Хорошо, три миллиона моих, любимых, ценимых и бережно сохраняемых нервных клеток. Фигушки.

На обратном пути попытался пройти через узкую осыпную полоску между двумя снежниками, единственный «земляной» путь, но там оказалось столь мокро и подвижно, что лучше через снег.

Спустились всего-то через двадцать минут после подъема. Марабу немного задержался по причинам биологического характера. Ждать его не стали: ходок изрядный, ещё и обгонит. Светка Большая усердно проскрипела коленкой на самый верх и – не почудилось ли мне? – её настроение вдруг улучшилось. Мое, соответственно, тоже. Затем к нам поднялся Андрей, а погодя два Лёши приконвоировали выпендривающуюся Маленькую. Чтоб она сильно не проказила, я для острастки всех построил по стойке «смирно», растолковал задачу и пустил вперед завхоза вслед за Андреем в могучих вибрамах сорок пятого размера. Надо сказать, нужной цели он не достиг, так как своими длинными ногами напинал ступеньки на таком расстоянии, что даже для меня они оказались великоваты. Зато как красиво искристыми фонтанами взлетал под ударами в синее небо белый снег! За ними направил тройку из зеленого спальника: Маленькую вперед, Маленького на подстраховку, Большого последним, чтоб, случись чего, брал массой. Поднялись они быстро и благополучно. Снимок, сделанный им вслед, я отношу к самым удачным за этот поход. По волнистому снежнику в далекое-далекое голубое небо уходят туристы. Снег белый, и легкие облака на небе белые, и высотные облачные «перья», будь они неладны, тоже белые… Какие перья?! Да, действительно перья. Через восемь-десять часов жди дождя.

Резко преодолев большой перепад, остановились подышать. Мотор один, заглохнет – не заведешь[24 - Такая же глупость, как и двадцатиминутные переходы, обусловленные недостатком внимания к несуществующему циститу. Какой там мотор – дыши себе и иди.]. Все прямо растащились от наступившей вдруг теплыни. Небольшое поднятие впереди по курсу прикрывало нас от прохладного ветра, но и остаточные дуновения с мошкой справлялись. Да и не живет она на таких высотах. Контраст пышущей теплом осыпи с холодящим снежником позади воздействовал усыпляюще.

Однако долго бездельничать я не дал, и погнал всех дальше. По теплу пошлось значительно тяжелее, да и вообще день выдался не из легких. Бывает, топаешь и топаешь, наслаждаешься жизнью и красотами природы, а сегодня что ни шаг, то мученье. На следующей фотографии не только Маленькая плетется, уперев взгляд под ноги, понуренная и вообще несчастная, но и Маленький не лучше, и, что самое удивительное, Марабу! Он, конечно, под конец дня тоже выдыхался и несколько сбавлял как в темпе, так и в настроении, но чтоб так, поутру…

С идеей выхода на перевал сверху я попал в точку. Мы оказались на ровнехоньком плато, покрытом плоской слоистой плиткой. Как асфальтированное, только ноги переставляй. Все, кроме Светланы Алексеевны, и переставляли, а она прямо забастовку объявила. Не совру, если скажу, что Маленькие двигались раза в полтора медленнее остальных. Лёшку все от души жалели, но никто не рискнул подменить. До самого вечера он сопровождал капризную девочку. Я б её уже к обеду загрыз[25 - Вряд ли. Жену же не загрыз, а Маленькая (соответственно прозвищу) мотала нервов много меньше, чем Большая.].

Справа по курсу из россыпи небольших камней торчало нечто. Полутораметровый столб, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, сложенный из отдельных плоских плит. Интересно, кому это понадобилось? Все, кроме распаренного и болящего ногой Алексея Владимировича, отдали столбу должное, посетив его и сфотографировавшись. Кроме того, его тщательно исследовали на предмет обнаружения записки, если это, скажем, тур так далеко от перевального седла, но – пусто. Кто и зачем выстроил такой маяк?

Лёша Маленький оказался поразительно терпелив и тактичен. Не знаю, что он говорил там Свете, отставая от нас метров на четыреста, но нам никак свое настроение не показывал. Только одним могу подтвердить свои догадки о том, что творилось у него в душе. С момента выхода на перевал, то есть, когда Маленькая начала тормозить, в прекрасный солнечный день на замечательной натуре он не сделал ни одного снимка. Я же отрывался вовсю. Запечатлел лидирующую троицу. Андрей несется большими шагами, вся его фигура выражает непреклонное стремление вперед. За ним индифферентная Большая Света. За ней прет, это единственное подходящее тут определение, Бегемот. Очки сняты, лицо красное, шатается, но скорость держит. А вот догоняющие нас на очередном привале Маленькие: Светочка вся из себя, вышагивает гордо, следом – Лёша в шляпе. На лицо падает тень от полей, да и внутренняя тень тоже налицо. В качестве воспитательной процедуры хотел было наказать Маленькую методом Владислава Юрьевича[26 - Руководителя моего первого категорийного похода, лыжной копейки на Денежкин камень, описанной в первой книге трилогии «Брызги первых дождей».], но раздумал. Тот перерыв делал только до подхода последних отстающих, а как они догоняли, сразу подымался. Наглядно демонстрировал, что в походе лучше быть сильным. Но высокая склонность Алексеевны к фортелям уже проявилась во всей красе, и мне отсоветовали применять тяжелую артиллерию. Всё равно двигаемся значительно быстрее, чем в прошлом году. Тогда обедали перед перевалом, а теперь, пусть время тоже к обеду, большая часть безлесных верховий Сывь-Ю осталась позади.

Место это коварное. Удобное плато наверху расслабляет. Оттуда вся долина до самого далекого леса кажется сплошным зеленым удовольствием, ровной травянистой лужайкой. Нас на это не купишь, мы тут бывали. После спуска с плато к первым ручьям всё радикально меняется. Сначала поле переходит в мокрый кочкарник, где высота кочек много больше их ширины. Сверху они покрыты плешками скользкой травы. Спотыкаться там одно удовольствие. Не надо прилагать никаких усилий: отвлекись на мгновение от тщательного разглядывания пути, и уже летишь. Если не очень удачно, как Леночка в прошлом году[27 - «Авантюра», вторая книга трилогии – о походе на Манарагу вчетвером в 1995 году.], то повреждаешь ноги и дальше плетешься еле-еле. За кочкарником болото, которое было когда-то хорошо проходимым, а теперь Большой увяз в нем по самое не хочу. Маленькая такая симпатичная лужайка между двумя возвышениями, травка редкая, аромат специфический, а посреди рыпается Бегемот. Красота! Пейзаж! Гляди-ка, и впереди, и слева, и справа – сплошь такие же лужайки. Назад, назад…

Тут нас единственный раз догнали Маленькие. Хитрый Лёшка разглядел издали ситуацию и заблаговременно взял много левее и выше, так что пока мы дергались в поисках обхода, они пилили себе потихоньку посуху. Ну, почти посуху. Ничего, до окончания перехода мы ещё оторвались. А на следующем переходе ждали их чуть ли не десять минут и беспокоились, потому что разболотилось вовсю, а если Алексей провалится? Света ему будет изо всех сил помогать, сил у неё мало, кончится тем, что потонут оба. Кроме того, я уже с удовольствием одолжил бы свои плечи кому-нибудь ещё, чтоб они у него поболели, да вот беда – у всех та же проблема. В глазах красно, в брюхе пусто. Намотали немало километров, пора и подкрепиться. Выдаю самый приятный из стартовых приказов: идем до воды. Не помогло. Не приободрились. Хрипло дышат и с отвращением смотрят на появившиеся впереди «уши» Заячьих гор. До них далеко.

Обед всегда расслабляет, а мне хотелось сегодня – по хорошей погоде – убежать как можно дальше через достаточно неприятный лес впереди. Выше многократно упоминавшийся консультант Валера называл его парковым. В целом, это верно, но в том парке во множестве водятся в болотах комары и трудно найти приличное место для бивака. Выше по склону очень каменисто и буераки; внизу всё булькает и пузырится.

После обеда настал ручейковый период дневного перехода. Здесь борт долины перерезан множеством речушек и ручьев, протекающих в глубоких оврагах. И накушались же мы их! Цепляясь всем, чем можно катишься сверху к воде. В очередной раз моешь ноги. Задыхаясь, впиливаешь на другой берег. Хочется передохнуть, вроде бы, даже есть причина, так как был резкий набор высоты. Когда и дашь отдохнуть, а через пятнадцать минут хода снова ручей. Не спорю, они были красивыми. Мне очень нравятся снимки, сделанные с воды: шумная струя бойко перепрыгивает через каменные завалы, а поодаль осторожно переползает турье. Небо ещё достаточно голубое, отражается в маленьких омутах. Камни ещё розоватые, но не такие красные, как на Обе-Изе. Мы приближаемся к горам, где базальтов уже не будет.

За очередным оврагом выяснилось, что лес совсем рядом. Тут, даже не ссылаясь ни на какие усталости, я повелел упасть и полез за картами. Предстояло решить, каким образом нам эти леса преодолевать. В прошлом году использовали слабую тропку, то и дело разбегавшуюся еле заметными натопками во все стороны, но тогда мы двигались много ниже. Например, на тот высокий остров между двух глубоко врезанных рукавов, который только что преодолели, не попадали. Прямо скажем, стояла задача как можно скорее, желательно, засветло, добраться до каких угодно деревьев, и мы её выполнили. Теперь, в ходе глубокомысленных рассуждений, коллективно постановили топать предельно близко к верхней границе леса. Вон тот лесистый отрожек придется обходить понизу, не забираться же на него, а затем надо дойти как минимум до второго обозначенного на карте ручья в лесной зоне. Конечно, все карты врут. Ручьев там не три, а немеряно, да расположены они очень неудобно. Неподалеку от последнего, третьего, есть стоянки, но дотянуть туда до ночи – это похоже на фантастику.

В лесу быстро наткнулись на тропинку и так же быстро её потеряли. Наверное, я утомился и утратил внимательность. Пока спускались по тропе, неслись, как паровозы, так же пыхтя и фыркая. Жалко, у паровозов есть труба с дымом, а у нас нет: меньше б доставали кровососы. Они искренне обрадовались нашему появлению и, похоже, оповестили все окрестные болота, что ужин прибыл.

За полчаса просквозили далеко, обогнули отрог и, согласно намеченному плану, я начал забирать влево и вверх. Вверх! Через пять минут Светлана Юрьевна включила мужепилку. Она совершенно забыла, что не так давно отчитывала меня за немонопольность и вялость руководства, и таки требовала, чтоб я спустился ниже а ещё лучше – вообще остановился, потому что коленка и цистит… ну, это всё уже писано, не буду повторяться.

Надо понять меня правильно. Идет седьмой переход за день. Это много. Я устал. Иду в ритме со всеми, несу столько же, но ещё и подыскиваю дорогу. Жрут не меньше, чем остальных, и морду лица от антикомаринов дерет точно так же. Я обозлен тем, что поганая тропка сумела сбежать из-под самого моего носа. Не осталось сил бегать далеко и искать её. Невдалеке искал, но безрезультатно. Уже пятнадцать минут выслушиваю достаточно злобную и неконструктивную критику в свой адрес, суть которой сводится к следуюшему: я виновен в том, что жене нехорошо. На шестнадцатой минуте не вытерпел. Противно сознаваться, но психанул, как пацан, швырнул рюк оземь, бросил сквозь зубы: «Скоро буду», – и рысью удрал вперед – охлаждаться. По-моему, мужики меня не поняли, но было насрать, если не сказать грубее для более точной передачи моего состояния.

Прогулка водиночку, как всегда, отрезвила. На часах полпятого. Конечно, отсюда по свежачку до стоянки девяносто пятого года перехода два, не больше. Но если я сейчас проявлю твердость, о чем некогда мечтала Света (да вот, жаль, перестала), и попрусь туда, на месте мы будем в семь вечера и совсем никакие. И – я ведь писал уже – вообще, день тяжелый. Не идется. Ну что, кажется, диагноз ясен, остается назначить лечение.

Прислушиваться мешают настырно гундящие комары, но, как следует поработав веткой, удается на мгновение установить относительную тишину, сквозь которую на пределе слышимости прорывается шум, совсем не похожий на шум ветра в ветвях. Слабый ручеек. Предел слышимости его в лесу не превышает сотни метров. Интересно, куда же девался тот здоровый овраг, который мы прошлый год так долго и трудно форсировали? Бес с ним, куда бы ни девался. Значит, так: сейчас назад, морду каменную, командовать переход до воды.