Десять лет походов спустя. Размышления над походным фотоальбомом

Так и есть: слабый ручеечек, весь закрытый зеленью. И как я его услыхал? Бросаем всех и в неизменно неугомонном составе бросаемся на поиски стоянки. Ищем долго, потому что ничего путного не присматривается. Уж на что Маленький в таких делах специалист, а вернулся ни с чем. Но, поскольку я ещё сохранил некоторый боевой накал, упрямства хватило, чтобы найти таки крохотный ровный пятачок далеко в стороне, не слишком близко к воде, но всё же не за километр.

В том же раздраженно-приказном тоне я, как вернулись к обществу, объявил, что стоянка подобрана и повелел следовать за мной. Маленькая сразу же заныла – а достаточно ли ветреное местечко? Сдует ли гадов? Можно представить, а каком золотом настроении я находился, если не нашел ничего лучшего, как ответить – в голове у тебя ветреное местечко, молчи и топай, куда ведут. Обиделась.

Вот оно, место! К чертовой матери эти мешки! Девочек «раздели», мужики повалились оземь и с трудом освободились от лямок.

Вместе с рюкзаками на землю упали первые за сегодня капли дождя.

* * *

Наташа была старше многих из нас по возрасту, а уж по званию – почти всех. В штабе она гордо носила титул «кандидата в энтузиасты» (что-то наподобие прапорщика: ещё не офицер, уже не солдатишка) и имела на «огоньках» (публичных обсуждениях частных недостатков) вес немалый. Перечить ей всегда оказывалось непросто.

Никто и не перечил, когда она поднялась на стенку в болоневых штанах и модных «дутых» сапожках. В ноябрьские праздники на Усьве непрерывно валит крупными хлопьями мокрый, а когда и сухой, снег, плотно покрывая и камни, и коряги, и пучки травы – всё, за что можно бы ухватиться. А также ступеньку выше стенки: метра два вглубь склона, потом круто – метр вверх и снова полого.

Спускались. Она присела на корточки на краю заснеженной ступеньки и сказала Сереже, поджидающему в точке страховки над стенкой: мол, поймай меня, я проедусь.

– А может, не надо? – запротестовал тот.

– Ничего, если я разобьюсь, спойте на моей могиле «Походную»… – и толкнулась.

Усьвинская стенка в 2012 году.

Кустов под ней значительно прибавилось

Дутыши, как и болоньевые штанишки, очень скользкие и практически неуправляемые, почему в них и запрещают новичкам лазить зимой. Наташа прошелестела буквально в десяти сантиметрах от вытянутой руки и с хорошей горизонтальной составляющей скорости воспарила над стенкой. Трехэтажной. Внизу, конечно, камни. Не газон. Ах, да, ещё один-единственный кустик на конусообразной осыпи от основания стенки к реке. Везет же дуракам… и, оказывается, дурам тоже: угодила в самую середину несчастного растения, переломала кучу охрупших от мороза веток и пару собственных пальцев и мягко, колобком, укатилась по осыпи в сугроб, громоздящийся на берегу. Перед глубоким ледяным омутом.

Я курировал арьегард группы и потому опоздал к зрелищу. Когда дошел до стенки, физиономия у Сереги всё ещё пребывала в серо-зелено-перекошенном состоянии. Он в первый раз видел, как люди срываются.

Так мы учились тому, чего нельзя делать.

7

Мне надо спешить. Безжалостные волны времени неутомимо вымывают из памяти золотые крупицы воспоминаний, оставляя жалкий песок сомнений, раздумий и поверхностных выводов. Сколько прошло с того времени, как мы расстались на Котласском перроне? Всего три месяца! А вихри перемен уже постарались на славу, занося пылью забвения драгоценные ощущения и переживания, оттесняя случившееся на задний план. Когда стоишь на перевале, нет вокруг ничего более материального, чем этот перевал: трудный взлет, давшийся исключительно тяжело, огромные камни по сторонам, немыслимые нагромождения стен и скал вокруг, прозрачные озера и мягкие травы по ту сторону. Через неделю канва событий ещё прочна, но яркий бисер чувств уже куда-то раскатился. Новые болота и тропы, люди и камни смели его. Через месяц в последовательности действий появляются прорехи: воспоминания сменяются припоминанием, не всегда успешным. Через год весь поход хочется описать одним абзацем. Таким, например.

Въехали на машине с Кожим-Рудника до Базальта. Перешли по ручью и через перевал на истоки Сывь-Ю и вдоль них – под Заячьи горы. Там на отсидке праздновали годовщину свадьбы. Два дня перебирались через долину Индысея к Трем озерам, где тоже отсиживали. С трудом перешли Нидысей, затем перевалили Каменистый и Студенческий. После дня ожидания в тучах поднялись на Манарагу. Через Средний вышли на Лимбеко-Ю. В устье Падежа-Вожа ждали, но не дождались, вездехода и ушли пешком на Кожим, откуда уехали до Инты.

А что, неслабый абзац получается. Солидный. Так продолжим его расшифровку и воздадим ещё раз хвалу бесценному достоянию – походным фотографиям, без которых, наверное, этот абзац так бы и остался одним-единственным.

* * *

Не будет преувеличением сказать, что, придя на стоянку, попадали все. На землю, на спины, на рюкзаки. Я падал в два приема: сначала уронил на гитару рюкзак – звучно хрустнуло – затем рухнул задницей на пенку. Ужас. Дышать невозможно. Влажность сто один процент, и тьма мошки. Вздохнуть и не набрать полный рот пакости можно только через удушающе грязную марлю, пропитанную потом и кровью от раздавленных гадов. Все настолько убиты прошедшим днем, что не скоро ещё обретут осмысленное выражение глаза и увлажнится хриплая иссушенная глотка. Впрочем, с увлажнением несколько проще. Вот оно, висит сверху и потихоньку начинает увлажнять. Запас туч на юго-западе необъятен. Они медленно приближаются к нам. Эй, мужики, вы что, хотите палатку под дождем ставить?

Проняло. На меня взглянули ненавидяще, но зашевелились. Главное – что? Не дать волю слабости. Если есть такая возможность, её надо гнать пинками, убивать самовнушением, изничтожать своевременными приказами. Если нет такой возможности, как в случае со Светами, хуже; временами совсем плохо.

И верно: стоило поставить палатку, полило. Комарам по барабану, а нам плохо. Девчонки как залезли в домик переодеваться, так и не вылезали. О Господи, воистину спасение даровал ты нам руками Маленького!

А вот и Маленький, с невидящим взором прет на себе охапку хвороста. Бросает, берет котлы, отправляется назад. Железный Дровосек. Неоржавевающий водонос.

Натягиваю через всю поляну, очень неудобно и неэффективно, тросик, срощенный с веревкой. Костром сидя занимается Большой, поскольку двигаться на ногах ему не столько трудно от усталости, сколько больно. Заодно он предпринимает последнюю за поход попытку реанимировать ботинки, заколачивая в них столько древесины, что хватило бы на целую готовку.

Андрей походил-походил вокруг и с невинным лицом спросил нас:

– Мужики, надо что-то помочь?

Как сказать? Что считать помощью? Каким образом объяснить, что, если коструешь и варишь жратву просто не в одиночестве, это уже помощь? Что проще – вымыть ледяной водой самые пригорелые котлы, или битый час одному носиться по кустам, выискивая топливо, кидать его в костер, терпеливо помешивать, отслеживать неразумно оставленные под дождем джинсы и заниматься прочими длительными бивачными работами[28 - Великий турист-пешеходник из Тулы Александр Эдмундович Миллер рассказывал мне лет через десять после этого похода следующее. Пришли они примерно так же, убились до очумения, попадали в палатки, никому неохота готовить. Слышит, у костра кто-то возится. Выходит – там участник, довольно возрастной, совсем не в свою очередь варит, и доволен жизнью. Саня, мол, не парься, лезь обратно, что за проблема сварить? Мы же в отпуске…]?

Но в этом году нас, ненормальных, было большинство. Нет, не нужна нам помощь.

Марабу скрылся в палатке. Через несколько минут оттуда выпорхнула чем-то недовольная Маленькая и привязалась к нам с тем же вопросом. Её отослали, откуда пришла, однако, она просидела с нами почти до готовности ужина и только потом нехотя согласилась поесть в помещении.

Мы втроем почавкали на улице, а потом занялись кто чем. Неугомонный Железный Дровосек ухитрился за время хода по лесу нарезать немного грибов, и Лёшки продолжали кулинарить. А я занялся ботинком Андрея, у которого, как и в прошлом году, отлетела подошва. Он отдавал их знакомому мастеру, тот поколдовал и заверил, что укрепил железно. Смотрю: железно – это, наверное, про эти крохотные, но и впрямь железные, обувные гвоздики, едва проткнувшие толстую подметку? Мастер… Хорошо, что, ученый горьким прошлогодним опытом, я взял с собой вволю длинных тонких гвоздей. Осталось только укоротить их до нужного размера и заколотить обухом, намертво прихватив подошву к супинатору. Что я и сделал.

Грибы разложили по двум мискам, одну пропихнули в палатку. Действие они возымели моментальное: Большой отмотал спасконца и вальяжно удалился. Через полторы минуты с вытаращенными глазами и придерживая рукой ягодицы с трудом припереставлял ноги назад. Беззвучно шевеля губами на особо ответственных выражениях, поведал следующее. Стоило ему скинуть штаны, как выяснилось, что подристать с наслаждением не удастся. Комары настолько шустро обложили всю задницу, мягкую, пухлую и чрезвычайно для них вкусную, что этого не стерпел бы никто. Он и не стерпел: отстрелял дуплетом, и бежать. Бедняга.

И как эти кусаки выдерживают дождь? Мне он уже осточертел, а они летают себе. Под тент палатки набилось их неописуемо много. Лежишь в спальнике, таращишься вверх и кажется, что небо померкло.

Утром водные процедуры продолжались. Мы с Большим вылезли, немного прохалявив после призывного писка будильника, и сразу под дождь с мессершмитами. Но ночью похолодало, да ливень – мошка замерзла, а половину комаров смыло. Без мошки, это уже легче.

Несколько чурок я с вечера припрятал под тент, и костер развелся с полпинка. Через час миски с поревом полетели в палатку, а надо сказать, что по такой сырости это весьма неплохое достижение.

Так и подмывало крепко поразмыслить, а нельзя ли объявить очередную отсидку, потому что погода обнаруживала все тенденции к ухудшению. Однако, уже пятое августа. Где это мы должны быть к вечеру по плану? Так: второго – на Базальт, третьего – в кар перед перевалом, четвертого – сюда… Батюшки, график нас догнал! Или – нафиг такой график? Нет. Нельзя. К вечеру надлежит пройти до предпоследнего звена Заячьих гор, повернуть на восток и, в идеале, спуститься тяжелым буреломным лесом до Индысея. Это похоже на сказку, но, например, просто добраться до границы леса за Заячьими меня вполне устроит. Решено. Пойдем.

Стоило выгнать коллег из палатки, как погода постановила, что слишком долго позволила нам отдыхать от приличых возлияний. Хляби разверзлись. Горы на юго-западе наглухо закрылись тучами, а ведь они совсем невысокие, метров восемьсот, кажется. Скорее, скорее скомкать в гермомешок полусухой ночной комплект одежды и облачиться в мокрое. Затем ботинки – какой непередаваемый кайф! Потом самое противное: снимать намокший домик. Да быстро снимать, хватит с нас и мокрого тента, совершенно незачем полоскать саму палатку. Эх, незадача: ещё и не двинулись толком с места, а уже все – хоть отжимай. И дождь всё бодрее.

Нет у меня снимков в этот день. И у Маленького нет. Он совсем обленился, только седьмого числа первый снимок сделал. Не хочется расчехлять противный мокрый аппарат, назойливо колотящий в грудную клетку. Руки тоже мокрые. Если в перчатках – из них хоть пей, и не греют совсем. Видимость нулевая, все дали теряются за плотными потоками воды.

Я всё же склонен подозревать, что сделал в этот день ошибку, аналогичную уже совершенной когда-то. Там нам предстояло пройти по горе Молебной на Северном Урале, а я был очень зол по некоторым причинам и допустил, чтобы настроение повлияло на здравомыслие. Поперся в дождик на траверсы Молебной, очень скользкие по тогдашним нашим понятиям и крупноосыпные, вместо того, чтобы либо спокойно отсидеть денек, либо протащиться по границе леса[29 - «Одиночная разведка», вторая повесть в сборнике «Брызги первых дождей».]. Так вот, до сих пор не знаю, стоило ли двигаться с места пятого августа.