Гламур. О том, к чему приводит желание быть самой красивой…

У нее есть карта, на шмотки-салоны-рестораны хватает – и ладно. А все крупные покупки – только по согласованию с Вадиком. Еще подгадай, когда у него хорошее настроение. Всей ювелирки: кольцо помолвочное – одна штука, кольцо обручальное – одна штука. Потому что Вадик, видите ли, не любит тратиться на бесполезные вещи. Вот как бывает в жизни, кто-то ублажает противного толстого мужлана, и еще попробуй, выпроси у него что-то действительно ДОРОГОЕ, а кому-то все на блюдечке да с голубой каемочкой. Конечно, Машка это все на нервах наговорила, но от этого менее обидно не становится.

Стоит ли говорить, что домой Катерина вернулась мрачнее тучи. Сердито отмахнулась от няни и домработницы, даже не поздоровавшись с бедными женщинами, отпихнула тянувшего к ней ручки сына. Быстро поднялась по лестнице и закрылась в спальне. Сучка высокомерная, ничем не лучше выскочек из интернета! А Глеба таки надо вывести на чистую воду. Уж она постарается!

4

Маша смотрит из окна ВИП-палаты и думает: что если …? Недавно в соседнем городе девушка погибла во время пластической операции. Кто-то расценил бы это как знак свыше и отказался от задуманного. Но не Маша. Во-первых, она привыкла добиваться поставленных целей. Целей у нее было не так много, но шла она к ним твердо. Во-вторых, чем жить так…

Машина жизнь превратилась в ад уже давно, хотя мало кто со стороны догадался бы об этом. Кому придёт в голову, что эта обеспеченная молодая девушка каждый день сгорает на медленном огне?

Она еще была счастлива во времена влюбленности в Глеба, во времена первых робких шагов навстречу друг другу. Она была счастлива, когда они только начинали жить вместе. Но Глеба она уже давно не любит, если когда-то и любила, а скорее просто приняла банальное увлечение за ТУ САМУЮ любовь. Когда пелена рассеялась, остались люди, которым удобно друг с другом, и только. Ему – из-за ее денег, ей – потому что он стал кем-то вроде компаньона, предельно удобного и выдрессированного под себя.

Повзрослевшая Маша прекрасно отдает себе отчет в том, что интерес к ней со стороны Глеба был исключительно меркантильным с самого начала. И ей это давным-давно безразлично. Когда-то задевало, сейчас просто принимается как данность. Собственно, как могло быть иначе? У Глеба есть глаза.

Когда-то в институтской группе он был единственным мальчиком, а она, Маша – самой «упакованной» из многочисленных девочек. И, пожалуй, одной из самых некрасивых, хотя она тогда мало думала об этом. Вечеринки, клубная жизнь, модные шмотки, да что там, марка ее машины способствовали тому, что ухажеров вокруг нее было много, а об их качестве и истинных намерениях Маша не слишком задумывалась.

Пожалуй, Глеб стал ее первым серьезным увлечением. Начав жить вместе, оба бросили институт: Машины родители как раз перебрались за границу, так что никакого контроля. Родители Глеба и вовсе непонятно где. Изучение финансов и банковского дела интересовало обоих одинаково мало.

Глеб просто бредил своим бизнесом, и Маша, естественно, дала денег. Для этого ей пришлось продать машину. Она тогда еще была влюблена… Родителям, приехавшим в гости, соврала, что разбила. Получила в подарок еще лучше прежней.

А дальше все как-то пошло по накатанной колее. Глеб сутками пропадал в автосервисе, институт брошен, интересов мало. Были подруги, но какие-то поверхностные. Тут и началось проклятое самокопание. А потом и крыша поехала не спеша.

Свою болезнь Маша мысленно называла «боязнь зеркал», ведь именно это было основным симптомом. Нет, она и раньше догадывалась, что не красавица. Никогда ей в голову не пришло бы попробовать себя в качестве, скажем, актрисы или модели. Но было одно важное «но»: неудачная внешность не отравляла ей жизнь. Не мешала ходить на свидания, развлекаться, ходить по клубам и всячески получать удовольствие. Одежду, обувь и сумки Маша покупала с упоением, нисколько не задумываясь о том, что даже самая красивая вещь не «играет» на ней так, как надо. У нее была стремительная, лихорадочная жизнь и мало времени на рефлексии.

Все началось после того, как отношения с Глебом перешли в фазу стабильности. Эйфория исчезла, началась притирка, и открылись глаза на кое-какие не слишком приятные вещи. Так, Глеб никогда не целовал ее первым. Никогда не пытался к ней невзначай прикоснуться, и вообще, в том, что касалось интима, инициатива исходила исключительно от Маши.

А как часто она ловила его взгляд исподтишка в сторону какой-нибудь смазливой барышни! При том, что она, Маша, идет рядом, и он знает, что она видит. И все равно не может удержаться, чтобы не выхватить взглядом хоть кусочек красоты. О, как он яростно это отрицал! Он был готов клясться жизнью, мамой, жизнью своей мамы, что все не так, что ей показалось, и вообще в целом мире для него существует только она. Но чем пафосней и высокопарней были клятвы, тем меньше верила им Маша.

Она начала подолгу и придирчиво рассматривать себя в зеркале. Если раньше она лишь мельком бросала взгляд на свое отражение и, удостоверившись, что косметика не поплыла, тут же переключалась на что-то другое, то теперь она могла выстаивать перед безжалостной зеркальной поверхностью часами.

Она пробовала сотни вариантов укладок и макияжа, благо времени у нее было предостаточно. Иногда ей казалось, что вот, вот оно счастье, надо просто причесываться вот так, а глаза подводить вот эдак – и она почти красотка. Но длилось это недолго: через несколько дней выяснялось, что она просто не во всех ракурсах себя рассмотрела. И в профиль эта прическа выглядит кошмарно, акцентируя и без того длинный нос.

Тогда Маша пошла по другому пути. Что толку пытаться замаскировать свои недостатки, если можно их исправлять? Начала она с того, что превратила свои жидкие больные волосики в шикарную гриву ниже попы. Волосы здорово отвлекают внимание от недостатков лица. Далее – косметология. Дорогие уколы сделали лицо более подтянутым и симметричным. Наращенные ресницы и татуажные брови добавили лоска, а гель в губы – сексуальности.

Чувства к Глебу хоть и остыли, но улучшение внешности уже успело стать привычкой. Маша даже не знала, для чего ей это. Она не интересовалась мужчинами. Она знала одно: она хочет быть красивой, любой ценой! Жизнь почти наладилась, Маша была почти довольна собой. Именно в этот период она и познакомилась с Катькой.

С Катькой, которой не то, что наращиваться и подкалываться, краситься необязательно. Которая выглядит на все сто с вымытыми мокрыми волосами. Которую заметно в любой толпе, в любой одежде, на которой сразу и безошибочно останавливается взгляд любого мужчины.

Маша тянулась к красоте, к тому, чего у нее не было, Катя – к роскоши. Так она и взяла шефство над этой «золушкой». Маше льстило, что подруга без ее совета и шагу ступить не может, а еще ей нравилось подбирать для Кати одежду – просто дать полет фантазии, не стесняя себя никакими рамками, что этот цвет не пойдет, а этот фасон изуродует фигуру.

Кате шло все, а Маша просто получала удовольствие от процесса, так как подбор одежды для себя давно превратился в мучительную и изощренную пытку. Катька оказалась довольно милой по характеру, за советы благодарила и вообще всячески смотрела Маше в рот. И это не могло не льстить, так как в чем-в чем, а в одежде и стиле Маша разбиралась.

Когда сидишь дома и не имеешь определенных занятий, лучшая подруга необходима как воздух. Вместе они объездили все магазины, ходили на фитнес, в салоны красоты и загорали в солярии. Посещали рестораны, кинотеатры и иногда ночные клубы. Назревала идея совместно съездить на отдых.

И все бы ничего, все бы замечательно. Да только глядя на Катино кукольное личико и ладную фигурку, Машу все больше точил червячок. И все чаще в голову закрадывались странные мысли.

«Красота – это не ухоженность и не „шмотки“. Не удачная прическа, не умение себя подать. Красота – это что-то неуловимое, но постоянное как мироздание, то, что отнять очень сложно или почти невозможно. Ведь Катьку даже налысо побрей – она все равно будет красивой. А будет ли хоть когда-нибудь красивой она, Маша?»

Стоя возле горячей батареи, глядя из окна на черные голые ветки деревьев на фоне скудного декабрьского снега, Маша в который раз задает себе вопрос: так что же сыграло ключевую роль? Зависть к подруге?

Да нет, как можно всерьез завидовать новоиспеченной жене бизнесмена средней руки, которая может в любой момент вылететь из уютного гнездышка. Пусть Катя хоть тысячу раз красавица, ее положение шатко, очень шатко. Ни за что Маша не хотела бы оказаться на ее месте.

Так может она идет на это ради Глеба? Тоже нет, на Глеба ей давно плевать. Живет с ним просто потому, что удобно. Он подкаблучник, приспособленец, готов за ее деньги стелиться как угодно, но она к нему привыкла, он стал чем-то вроде родственника. Но чтобы перекраивать себя в надежде ему понравиться – нет, нет и еще раз нет.

Далеко идущих планов, связанных с внешностью, таких как «стать звездой экрана», у нее тоже не имеется.

(Ну хоть себе-то не ври, а! Прекрасно ты знаешь, что тебя сюда привело. Без веских причин на такое не идут. Страх, страх заманил тебя сюда. Ты боишься… Ты реально, без всяких метафор БОИШЬСЯ своего отражения. Проходя мимо витрины, ты никогда не повернешь головы. Когда моешь руки, склонившись над умывальником, ты поднимаешь голову медленно-медленно, и до последнего не решаешься встретиться лицом к лицу сама с собой.

Это твоя жизнь, Маша, и она страшнее ночного кошмара. И поэтому ты хватаешься за любую соломинку, за любую самую призрачную надежду стать хоть чуточку лучше… Сейчас, на пороге то ли новой жизни, то ли окончательной гибели уже можно признаться себе в этом.

Признаться себе в том, как ты себя ненавидишь, как ты противна сама себе до дрожи. Признайся, признайся, ведь ты можешь выдержать свое отражение только в полумраке ванной комнаты. И то если ракурс выгодный. Все остальное – яркий дневной свет, расставленные повсюду зеркала, зеркала, зеркала, вспышки фотоаппарата, обилие отражающих поверхностей вокруг и многие другие совершенно обыденные вещи – все это причиняет тебе невыносимую, почти физическую боль.

И поэтому ты сейчас здесь. И в глубине души ты все равно не веришь в успех. И о самом худшем исходе ты думаешь даже почти с облегчением).

Задумавшись, Маша теряет счет времени. Она так и стоит, замерев у окна, глядя на неприглядный, не то еще осенний, не то уже зимний пейзаж. Мелькает мысль, что она сама вот так же не определена, не закончена, не прорисована до конца. Как будто скульптор начал работу и забыл или не захотел ее завершить. Эти черты, которые она едва различает в поверхности идеально отполированного оконного стекла, невнятны и негармоничны.

Вот Катя – та выверена до миллиметра, выточена в каждой детали. Над ней скульптор постарался на славу. А Маше приходится самой отдирать от себя лишние куски, истекая потом и кровавыми слезами. Черт, ну и аллегория, хоть фильм ужасов снимай. Да уж, она держалась все эти недели, не давала себе раскиснуть, и вот, остались считанные часы до начала новой жизни, а она стоит у окна и не может заставить себя сдвинуться с места.

…В таком состоянии ее и нашел Глеб. Так как времени до операции оставалось еще порядочно, видимо решил навестить. Да пошел он, ни малейшего желания поддерживать какую-либо беседу, смотреть по сторонам, да хоть пошевелить пальцем у Маши нет. Она так и стоит как истукан, уделяя вошедшему Глебу внимания не больше, чем мебели.

– Ну и что ты киснешь? Машка, тебе уже наркоз ввели? Или операция уже была, а результат не нравится? Дай-ка, по-моему, очень миленько получилось. Не сильно отличается от твоего старого носа, но так даже лучше. Ты у меня красавица, ничем не испортишь!

(Вот зря, зря ты это сказал! Почти развеселил, поднял настроение шуткой и под конец – такая фальшь!)

– Маша, ну что за упадочничество? Ты боишься? Ты передумала? Ты же так этого хотела, осталось совсем чуть-чуть, просто заснешь и проснешься уже в своей кроватке, ну мне-то поверь, это совсем не страшно, мне в детстве аппендицит вырезали, прикольно даже, необычно, после операции конечно хреново, но это недолго. Оглянуться не успеешь – будешь как новенькая!

– Я устала, как ты не понимаешь, я так устала, что значит «буду как новенькая», да после операции мои мучения только начнутся, опять другое лицо в зеркале, я когда губы увеличила – неделю на себя смотреть не могла, просто не могла, казалось, что все стало еще ужасней, чем было, а тут нос, я не смогу, я устала, я сигану из окна прямо в этой палате, если опять будет лажа…

– Маша, это уже какой-то поток сознания. Что значит лажа? Врач хороший? Хороший. Клиника проверенная. У всех отличный результат – с чего бы у тебя вдруг лажа? Ты когда в самолет садишься – ты думаешь, что он упадет? Или ты садишься за руль и думаешь про аварию?

– Ты не поверишь, я себе те же доводы приводила, вот дословно, уже две недели, но это-то тут причем??? Не о жизни и смерти речь идет, пойми. А о том, что опять все будет зря, и опять будет уродство, и ради чего я вообще мучаюсь? Я никогда не стану такой, как например, Катька! Да что ты понимаешь??!!

– И много ты операций уже сделала? А? Ни одной? Хочешь перекроить себя от и до? Слушай, Машка, не дури. Ты сначала дождись результата, приди в себя после операции, а потом выводы делай. Ты уже красивая, пойми ты это! Если ты так хочешь сделать этот нос, ну сделай и успокойся, и при чем тут какая-то Катька?

– Катька, Катька, а то ты ее не знаешь! А то я не видела, как ты об нее глаза полируешь!

– Постой, какая Катька-то, Катька, блин, Катька… Что за наезды? Не помню я никакой Катьки!

– Не помнишь жену нашего соседа по поселку, Вадима? Да вы с ней разве что на брудершафт не пили! Блондинка, стройная, красивая!

– Эта Барби недоделанная что ли? Да я вообще забыл, как ее там зовут! Так она же тупая как пробка! В голове – две извилины, в глазах – ни мысли. Этот рот вечно полуоткрытый дебильный. Впрочем, для Вадика сойдет. И что, ты вот как она хочешь стать?

– А причем тут ее интеллект? Да, она не доктор наук! Зато она красивая, красивая, она всем нравится, вы все на нее пялитесь, поголовно, и ты тоже, а передо мной тут строишь из себя правильного, да когда вас бабский ум интересовал, вам совсем другое нужно!

По щекам текут слезы, Маша дает волю эмоциям, которые она подавляла несколько недель, с того самого момента как решилась на операцию окончательно. Но они никуда не делись, ждали своего выхода. Классическая тактика Глеба: сначала раззадорить ее, раздразнить, дать выплеснуть все что накопилось. А потом уже пожалеть и приласкать.

Маша рыдает в голос, прижавшись к Глебу, он как заведенный твердит, что она самая лучшая-прелучшая и никакая Катька ей и в подметки не годится, как впрочем, и все остальные. И в этот момент Маше почти хорошо, хотя она отлично понимает, что Глеб, как всегда, врет. Но есть же у него талант ее успокоить! Ему в психотерапевты надо было идти, а не в бизнесмены.

Дальше все идет как по маслу. Спокойная, как будто опустошенная Маша легко отдается в заботливые руки врачей, которые, в свою очередь, делают все от них зависящее, чтобы переход в иное измерение был максимально комфортен и скор. Ей велено считать до десяти, но она не успевает. Перед глазами плывут какие-то круги, узоры, замысловатые и многоцветные. Небытие блаженно как долгожданный сон.