Лист ожидания. Новеллы

Я знала, но со старательным интересом выслушивала пермяка, который гордился причастностью своего города к произведению классика, будто бы он, долговязый прыщавый студент, лично на это как-то повлиял. Зато он, кажется, одобрил Стёпин выбор – когда я приходила, он тут же вспоминал, что ему надо на почту, пару писем отправить.

Почтамт был недалеко от нашего общежития. Накануне Нового года, в разгар зимней сессии, я пришла туда, чтобы поговорить с бабушкой.

– Кабинка номер три, – объявила откуда-то из-за стекла телефонистка и назвала знакомую деревню.

Я сняла холодную тяжёлую трубку с рычага и услышала взволнованный бабушкин голос:

– Алло, алло…

– Это я, ба…

– Детка моя, у тебя всё хорошо?

– Ба, я закрываю сессию через неделю, можно приеду на каникулы?

– Тьфу ты, Господи, напугала меня… думала уже, случилось что.. или деньги закончились. Приезжай, конечно, я тебя всегда жду…

– А с мальчиком можно?

– А он хороший? – спросила бабушка после короткого молчания, и я почувствовала, что она улыбается.

– Хороший. Стёпой зовут.

– Ну, раз Стёпой, то можно – сказала она и рассмеялась. Потом спохватилась:

– Только потесниться придётся. У меня ребята Галины гостят… не знаю даже, надолго ли… Галя-то наша учудила: оставила детей и ускакала к какому-то… в Москву… Представляешь? Где она его нашла только…

Я вышла на улицу. Был такой же морозный зимний вечер, как тот, когда мы стояли с Галей на остановке у сельсовета. Стёпа ждал меня у крыльца. Курил. Свет от фонаря смягчал его лицо, отражался от стёкол очков и попадал мне прямо в сердце. Я взяла Стёпу за руку, и мы не спеша пошли в сторону общежития.

– Ты ненавидишь свою мать? – спросила я наконец.

– Н…нет, – когда он нервничал, он начинал заикаться. – С чего ты взяла?

– Она же тебя предала… бросила сначала ради любовника, а потом ради его ребёнка.

– Ах это… Да никто меня не бросал. Просто ей с мелким тяжело одной, а тот гад совсем не помогает. А у меня вообще-то стипендия…

– Ты с этой стипендией коньки бы давно откинул, если бы не я. Или грузчиком на рынке работал… вместо филфака своего любимого.

Стёпа резко остановился, вырвал свою руку из моей и, сильно заикаясь, сказал:

– А я у т…тебя не просил н…ничего. Если н…надо будет, могу и г…грузчиком, – и пошёл в другую сторону.

– Терпила! – крикнула я ему вслед.

– Ненормальная… – не останавливаясь и не оборачиваясь, сказал Стёпа.

Падал снег, и скоро уже было не различить Стёпины следы.

– Зачем ты так с ним? – спросила мама. Она всё это время шла рядом и наблюдала за нами. – Он хороший мальчик, любит тебя.

– Он размазня. Мать предала его, а он её простил. Она не заслуживает ни Стёпы, ни его прощения.

– Детка, прощать или нет – это решать только ему.

– А ей это всё сойдёт с рук? Как и Гале? Они так и будут жить в своё удовольствие, пока их дети страдают? Мол, живём один раз, и это всё оправдывает?

– Когда у тебя будут свои дети… – начала было мама, но я её перебила:

– Я это уже сто раз слышала от тебя, мама! Нет, я не пойму этого, даже когда у меня будут дети. Не пойму, – я снова оставила маму догорать одну на середине дороги и ушла. А пепел, подхватываемый ветром, смешивался со снегом, кружил в воздухе и мягко опускался на припорошённую землю.

Сдав сессию, поехала в деревню одна. Поезд мерно покачивался на сверкающих рельсах, прорезающих предновогоднюю ночь; в плацкарте было уютно от тёплого неяркого освещения, убаюкивающих разговоров вполголоса и сладковатого запаха накрахмаленного белья. Я уже засыпала на своей верхней боковушке рядом с купе проводника, когда вдруг услышала, как громко хлопнула дверь тамбура и кто-то шумно прошёл мимо меня, обдав сильным запахом алкоголя, а потом очень знакомо и визгливо сказал:

– Молодой человек, вы заняли моё место!

Я открыла глаза и увидела Галю. Она пьяно рухнула на нижнюю полку в купе напротив и, что-то побубнив и поворочавшись, отключилась.

Мне долго не спалось. Галя храпела на полке, на которой не было ни белья, ни подушки. Вдруг храп прекратился, и вместо него с Галиного места раздалось негромкое бульканье, будто бы кто-то захлёбывался. Я зажмурилась и укрылась с головой белоснежной простыней, поверх которой лежало тяжёлое шерстяное одеяло, серое, как пепел.

Когда всё стихло, я спустилась вниз. Галя лежала на спине в неестественной для спящего человека позе: одна рука свисала с полки, другая в полумраке напоминала крыло обглоданной курицы – рука была согнута в локте, а кисть будто бы вывихнута. Сдерживая тошноту, подошла к Гале, посветив себе карманным фонариком. Её светло-карие, почти желтые глаза казались заледеневшими. И тут я впервые вспомнила папу: его лицо уплывало от меня, растворяясь в ледяной черноте…

В деревню приехала ранним, ещё тёмным утром. В доме было тихо, а бабушкиных валенок, которые обычно стояли под лавкой у входа, не видно – наверное, она уже пошла в курятник за яйцами. Не раздеваясь, я проскользнула в свою комнату, в которой безмятежно спали Галины дети. Склонилась над ними и поправила сбившееся одеяло. Девочка заёрзала:

– Мама…– охрипшим со сна голосом позвала она и открыла глаза, такие же золотистые, как у матери.

– Тссс… Поспи, ещё рано, – она отвернулась к стенке, а я вышла из комнаты.

На кухне стояла миска с густым тестом: бабушка решила порадовать ребят блинчиками. Я разделась и села на табуретку возле печки. Тепло. Подожду тут.

Пришла бабушка, впустив в дом морозный свежий воздух. Обрадованно всплеснула руками, чуть не уронив яйца:

– Детка, ну что же ты не сообщила, когда приезжаешь, я бы встретила…

– Ба, а как умер папа? – спросила я.

Бабушка аккуратно положила яйца в лоток, который стоял на лавке, потом сняла валенки, повесила тулуп и молча, сутулясь больше обычного, пошла на кухню, где начала помешивать блинное тесто.

– Я всё ждала и боялась, что ты спросишь, – сказала наконец она, – а ты все молчала, молчала… Только не вини себя, детка. Тебе четыре было. Он взял тебя на рыбалку… больно любил рыбачить. Говорила ему: малая ты ещё, вдруг что случится… А Татьяна в городе по делам была… Ты тот раз заигралась, да и убежала от него… На середину реки выбежала, а лёд хоть и стал, да плохо ещё схватился, на серёдке-то. Ну Павлик за тобой и кинулся…тебя-то лёд выдержал, а его нет… вот и погиб папа твой… утоп. Мы с Татьяной не говорили тебе, чтобы ты не пугалась, да не винила себя… И сейчас не вини… Так устроено: родители за ради детей и умереть могут…

Открыв печную заслонку, я смотрела на огонь. Подошёл папа и сел рядом.

– Я ведь могла тебя спасти, да? – спросила я.

Он грустно улыбнулся.

– Но не стала, да?

– О нет, – он рассмеялся. – Ты вдобавок ещё стукнула меня по голове какой-то палкой! И где только раздобыла её…