Итальянское лето с клубничным ароматом

У Присциллы Гринвуд, чья настоящая фамилия была Вердебоско[5 - Verdebosco (ит.) – то же, что и Greenwood по-английски, дословно «Зеленый лес».], уже сложилась яркая карьера писательницы любовных романов для серии «Harmony Bianca», которая началась с романа под названием «Страсть и реанимация», про очаровательного доктора Роджера МакМиллана, детского кардиохирурга. В него даже сама Присцилла немного влюбилась, потому что герой получился на редкость удачно: темноволосый, чувственный, ласковый, но непредсказуемый. Доктора обожали и мамы его маленьких пациентов, и медсестры отделения, да и всей больницы. Присцилла продумала своего персонажа до мельчайших деталей и даже сейчас, если сосредоточиться, могла представить его лицо. Ах, доктор МакМиллан… Первейшее средство от разочарования в реальных мужчинах. Образ, который всегда ее успокаивал, во всех ситуациях.

Потом Присцилла перешла к историческим романам и придумала Каллиопу, несчастную девушку, которую подстерегало множество опасностей и неудач, и она произвела фурор – сначала во всей Италии, затем в Европе, и наконец Каллиопа завоевала Америку. Но теперь, когда про нее узнали читательницы любовных романов, впервые за всю жизнь Присцилла столкнулась с пресловутым писательским блоком. Другими словами, она влипла.

Присцилла сразу поняла, что если хочет стать настоящей королевой любовных романов, то ее абсолютно итальянское имя нужно поменять. Вы когда-нибудь видели, чтобы королеву любовных романов звали Вердебоско? Так что свое настоящее имя она скрыла под прелестным псевдонимом на английский манер, и так родилась блистательная Присцилла Гринвуд. На обложках ее книг под фото десятилетней давности в краткой вымышленной биографии говорилось, что Присцилла Гринвуд живет на огромном ранчо в Калифорнии, разводит чистокровных лошадей и разрывается между прериями и своим пентхаусом на Пятой авеню в Нью-Йорке.

На самом же деле она жила в небольшой квартирке в Венеции, и ее мама Лючинда звонила ей каждый вечер ровно в восемь, напомнить, что часики неумолимо тикают, и если она продолжит в том же духе, то останется старой девой. И ее вовсе не волновало то, что дочери именно этого и хотелось: холостой жизни в своей квартирке, с диваном и выдуманными историями, не имеющими никакого отношения к реальной жизни. А у Лючинды был поразительный талант жить этой самой реальной жизнью, и она не могла поверить, как так может быть, что дочь его полностью лишена. Лючинде была абсолютно непонятна эта прихоть – воздвигнуть высоченную стену и закрыться в мире своих иллюзий.

Вообще-то Присцилла давно решила жить у тонкой грани между явью и сном, что позволено лишь немногим. И порой те, кто попадают в это место, завороженно глядят в пропасть, которая два мира разделяет.

Случается так, что те, кто с детства растет среди выдуманных миров и историй, потом не могут из них выбраться, и в конечном итоге создают свой собственный мир, надежно защищенный от реальности. Алиса, которая так и не вернулась из Страны чудес, – вот какой была Присцилла.

Реальная жизнь причинила ей боль, так что она нашла убежище, свернувшись клубочком среди пробелов между строк. В безопасности.

– Помнишь тот момент, когда в больнице взорвалась бомба, и он спас всех пациентов из детского отделения? И когда чуть не поддался чарам той мошенницы из фармацевтической компании? – спросила Ребекка.

– Эх, хорошее было время, эпоха Роджера МакМиллана… – вздохнула Присцилла, беря с блюда на столе картофель фри. Теперь фантазия у нее была на нуле, и наверняка всему виной Каллиопа дель Топацио, эта засранка. У нее, если не считать покушений на ее жизнь, все всегда шло хорошо.

Ребекка тем временем с несколько обеспокоенным видом поглядывала на часы.

– Ты торопишься? – спросила Присцилла, очнувшись от ностальгических воспоминаний.

– Эм… я… – смущенно залепетала подруга.

– Ребекка, у тебя встреча? Слушай, если тебе пора…

– Не у меня… – Ребекка виновато опустила взгляд.

– Не у тебя что?

– Ну то есть не у меня встреча. – Она подняла на Присциллу темные, полные муки глаза, напоминая Бемби.

– О нет… – застонала Присцилла, у которой вдруг появилось нехорошее предчувствие.

– В восемь. Но можем пойти уже сейчас!

– Ребекка, и ты туда же… Ради всего святого, это Лючинда тебя заставила? Скажи, если моя мама тебя шантажирует! Что у нее на тебя? Я заплачу больше!

Ребекка явно огорчилась:

– Я подумала, может, вы бы друг другу понравились… это коллега Филиберто, он только что расстался с девушкой.

Присцилла расстроенно взглянула на подругу:

– Еще и только что расстался… Я иду домой.

Она уже поднялась, но Ребекка схватила ее за руку:

– Ты сердишься?

– Нет, но я иду домой. Прекратите это, прошу вас. У меня все отлично, и меня устраивает моя жизнь такой, какая есть. Заведу кота, куплю спицы, буду вязать носки, ты достанешь мне примулы… Просто дайте мне делать то, что я хочу, потому что это лавирование между мужчинами, которых вы пытаетесь мне подсунуть, становится немного утомительным. – И, чтобы немного сгладить впечатление от своих слов, она ласково коснулась черных волос подруги.

Полчаса спустя Присцилла растянулась на кровати с позабытым ноутбуком под рукой, в футболке со Снупи[6 - Снупи – вымышленный пес породы бигль, популярный персонаж серии комиксов Peanuts, созданный художником Чарльзом М. Шульцем в 1950-х годах.] и гольфах, задрав ноги на стену.

На подругу она не сердилась, но если они с ее мамой продолжат в том же духе, Присцилла больше не решится даже просто выйти из дома, и следующий претендент будет ждать ее в темном углу подъезда, между входной дверью и подставкой для зонтиков. И она закончит свои дни как те люди, кто умирает за кухонным столом над блюдом с каракатицей и горошком[7 - Одно из любимейших итальянцами блюд.], а заметят это только пару недель спустя, когда зловоние распространится на лестничную площадку. Присцилла содрогнулась.

И, если уж на то пошло, у нее даже внешность подходила для такого сценария: синие глаза, копна медно-рыжих волос, спадавших на плечи волнами, – Присцилла очень напоминала портрет кисти прерафаэлитов и пыталась избавиться от этого сходства при помощи армейских ботинок и футболок с иллюстрациями из комиксов Peanuts.

И, разумеется, крайне важно теперь не умереть за столом на кухне, чтобы ее не нашли в таком виде. Одно дело – отказаться от отношений, но это же вовсе не повод оказаться в полицейских сводках, чтобы соседи и знакомые потом говорили следователям: «Она была хорошим человеком, но такой нелюдимой, и носа из квартиры не казала».

Пришло время сменить обстановку. Поехать в какое-нибудь новое место и там убить Каллиопу.

Так что одним решительным нажатием Присцилла стерла все написанные тысячу семьсот восемьдесят девять слов и набрала в поисковом запросе: «Глухие деревушки арендовать дом».

Даже находчивая Каллиопа дель Топацио не сумеет пережить это лето у черта на куличках.

И вот два дня спустя Присцилла уже писала своему редактору. Они вместе работали над семью романами про Каллиопу, зашивали дыры в сюжете, выискивали исторические и логические неувязки, решали вопросы, которые казались нерешаемыми. Чечилия была ее ангелом-хранителем. Всегда в курсе всего, всегда с подходящим предложением и бутылкой отменного виски наготове. Но теперь даже ей бы не удалось совершить чудо. Присцилле ничего не оставалось кроме как надеяться, что это внезапное бегство из Венеции станет спасением ее пострадавшего воображения.

Чечилия,

Каллиопа не подает признаков жизни, ни малейших. Возможно, она умерла. Будем надеяться. Уезжаю в этом разобраться. Нашла в одной глухой деревушке виллу, всю в цветах, которая выглядит прямо как безумная викторианская мечта (с хорошей дозой опиума) – мне как раз подходит.

Целую,

Твоя удрученная П.

P. S. Кстати, деревушка называется Тильобьянко, клочок земли неизвестно где. Идеальное место, чтобы похоронить труп блондинки легкого поведения.

Нажав кнопку «отправить», Присцилла захлопнула крышку ноутбука и запихнула его в сумку.

Тильобьянко. Хорошо бы местечко оказалось спокойным. Деревня ведь крошечная, если уж там не найти покоя…

Глава вторая

Тильобьянко

Захоти кто описать Тильобьянко, они бы не смогли обойтись без одного слова: переулочки. Эта деревушка, умостившаяся у подножия горы, вся запуталась сама в себе. Дома тянулись вверх вдоль узких, едва ли шире вытянутой руки, улочек. Другими словами, из окна кухни можно было увидеть, что готовит на ужин сосед, заглянуть ему прямо в тарелку и передать соль с одного стола на другой, всего лишь протянув руку через улицу. На деревянных верандах разлились волнами герань и петуньи, и во всей деревне не было никого, кого бы жители не знали по имени. Правда, необходимо упомянуть, что их в Тильобьянко было всего сорок шесть. Ну а вокруг этой горстки домиков простирались поля. Единственная дорога, ведущая из ближайшего города, заканчивалась на маленькой площади с тремя красными скамейками и несколькими фонарями, окруженная церквушкой, небольшим баром и тесным магазинчиком, в котором продавалось, как это часто бывает, практически все, но в очень малом количестве.

Каменные домики и цветущие террасы, мощенные булыжником улочки, которые по мере удаления от центра превращались и вовсе в тропинки – вот что такое Тильобьянко. И если юноши и девушки, как и всегда случается, уезжали отсюда при первой возможности, то те, кто оставался, заботились о деревушке, точно о сувенире на каминной полке: стирали пыль и следили за порядком.

Почти на самой окраине, на улочке, которая периодически разветвлялась на ведущие к полям и лесам тропинки, друг напротив друга стояло два домика: один лимонный, другой розовый, каждый окружен своей невысокой изгородью. В них жили две женщины, которые, как уже упоминалось, были примерно одного возраста, с примерно одинаковыми увлечениями и примерно одной и той же жизнью. И при этом они на дух друг друга не переносили. Их звали Аньезе и Эльвира, а вражда между ними началась из-за шести кустов помидоров и летнего открытого платья и с тех пор не утихала.

Однажды, много лет назад, в уже клонившийся к закату солнечный день, когда Аньезе в огороде боролась со своими плохо растущими помидорами, мимо проходил Марио с газетой под мышкой. Марио, муж Эльвиры и настоящий джентльмен, никак не мог пройти мимо молодой женщины и не предложить свою помощь, раз она столь явно в ней нуждалась. Просто недопустимо! Зато совершенно допустимо для Эльвиры, которая, выйдя из дома, заметила своего возлюбленного супруга в согнутом состоянии в огороде соседки. Которая в свою очередь склонилась над ним, явно движимая намерением показать, что скрывается за вырезом летнего платья.

К чести Аньезе необходимо сказать, что ни о чем, кроме помидоров, она в тот момент не думала, тем более о вырезе, и все же Эльвира не могла поверить, что какая угодно женщина может находиться в нескольких сантиметрах от ее Марио и думать при этом о семействе пасленовых. Поэтому с того момента она, окрестив Аньезе «недостойной женщиной», решила не спускать с нее глаз и ненавидеть со всем страстным упорством. Ничего не изменилось ни после смерти Марио, когда его задавил собственный трактор, ни сейчас, когда им обеим уже стукнуло семьдесят шесть лет.

Как правило, Аньезе вставала с восходом солнца, под прерывистое кукареканье Эваристо, злобного красного петуха Эльвиры, и не проходило ни дня, когда бы она не думала о том, какое чудесное бы из него получилось жаркое с молодым картофелем. Однако в то утро она проснулась раньше петуха и некоторое время лежала в постели в полудреме и, как с ней уже случалось за эти тридцать два года, гадала, куда же делась тетрадь рецептов Луизы.

Конечно, смерть экономки священника была весьма впечатляющей; никто не осмеливался обсуждать тот день вслух, но даже по прошествии стольких лет нет-нет да обменивались взглядами украдкой и полуулыбками. Эта женщина оставила после себя значительное количество войлочных прихваток в виде петухов ее же собственного изготовления, парализованного от ужаса священника и пресловутый сборник рецептов, в котором, как было известно из надежных источников, был также и рецепт «Супремы», клубничного торта, который будто открывал врата в рай.