Сон в летнюю ночь

– Вы не проголодались, деточка? – сопровождающий мужчина склонился над ней и осторожно посмотрел в глаза.

– Немного… – несмело ответила девушка, у которой вдруг сильно забилось сердце. «Зачем я сюда пришла? Кто такой этот Лёнечка?» – запоздало спрашивала она себя, безуспешно пытаясь унять сердцебиение. Она не знала, как себя вести, о чём говорить, а все присутствующие торжественно молчали. Ей оставалось только смотреть перед собой, стараясь не встречаться ни с кем взглядом.

Лёнечка, о котором она промечтала весь вчерашний вечер, сидел где-то у конца стола, и до неё по-прежнему доносился аромат его терпкого парфюма. Внезапно она вспомнила о своём старом, толстом и добреньком Николаше, который оплачивал её съёмную квартиру, возил в магазины и даже обещал личное авто. На фоне мрачных предчувствий, она неожиданно остро подумала: «Мне бы следовало бы кормить его правильной пищей…»

Послышался шум отодвигаемого стула. Это Лёнечка поднялся и прошёл куда-то вглубь комнаты. Девушка оглянулась и увидела за своей спиной холодильник, стоящий в нише, и небольшой сервировочный столик. Лёнечка выбрал что-то из холодильника, сложил всё это на столик, а потом взял в руки нож и стал медленно нарезать какие-то продукты. Она снова села прямо. «Всё хорошо, всё хорошо… – под стук своего сердца успокаивала она сама себя, – сейчас меня чем-нибудь угостят…» Но огромная тень на стене, которую она видела боковым зрением, тень от Лёнечки, шевелящаяся и орудующая чудовищным по размеру ножом, убеждала в обратном – что всё, напротив, очень плохо. Застыв в неудобной позе, девушка продолжала смотреть на эту тень до тех пор, пока Лёнечка не закончил свои приготовления и не вернулся на место.

На столе появились тарелочки с гастрономическими продуктами, веером уложенные колбаса и сыр, и ещё что-то…

Сопровождающий её мужчина принялся ухаживать и накладывать в её тарелку еду. Но не успела она взять в руки вилку, как на фоне неясного тревожного гула зазвучала какая-то заунывная музыка. Её рука застыла в воздухе, а через секунду появился маленький человек. Он словно возник из ниоткуда. Этот человек был одет в длинную полосатую робу. Его волосы были захвачены сзади в хвост. В вытянутых руках, на которых были надеты зелёные перчатки, он торжественно нёс перед собой две старинные чаши. Одна чаша была большая, другая поменьше.

Карлик обнёс чаши вокруг стола, а затем одну из них с поклоном передал «хрычу». Это была большая чаша. Тот принял её и разлил содержимое по бокалам.

Затем карлик снова проделал тот же круг, держа в руке малую чашу. В конце пути он из неё немного плеснул на небольшой поднос, на котором лежали кусочки хлеба, а потом протянул её девушке, испуганно взиравшей всё это время на зелёные перчатки. Увидев, что ей что-то протягивают, она вздрогнула и взглянула в лицо этого странного человека. Её поразили глаза, неровно мерцающие в свете свечи. С этими глазами было что-то не так. Она, цепенея, вглядывалась в них до тех пор, пока не поняла, что они были почти белыми и без всякого выражения. Мутные зрачки быстро перемещались туда-сюда в горизонтальном направлении, и она испугалась этих зрачков ещё больше, чем зелёных перчаток.

Когда она взяла протянутую ей чашу, все присутствующие одновременно встали. Каждый держал свой бокал. Ей тоже жестом приказали встать, и она встала, замирая от предчувствий…

«Хрыч» нараспев произнёс необычный тост:

– Жена да прилепится к мужу своему!

«Да прилепится…» – словно прихожане пастырю гулким эхом откликнулись остальные, после чего с серьёзными лицами отпили из своих бокалов.

«Вот упыри! – очнулась девушка, – что здесь происходит?» – она решительно поставила чашу на стол, но почти в тот же миг кто-то обхватил её сзади. Вдохнув знакомый терпкий аромат, она поняла, что сзади был гадкий Лёнечка. А перед её лицом молниеносно возникла рука в зелёной перчатке, которая подхватила её чашу и поднесла ко рту. Сопротивляться было бесполезно, и она послушно глотала напиток, который был горьковатым, но приятным на вкус, напоминая мартини.

После того, как чаша опустела, её бережно усадили на стул, а белоглазый гном подошёл к подносу с хлебом и стал из хлебных мякишей делать два шарика, постепенно придавая им вытянутую форму. Вскоре мякиши, обильно смоченные полынным напитком, приобрели человеческие формы – мужскую и женскую.

Девушка, оторопев, смотрела на жутковатый кукольный театр.

«Он сказал – прилепится…» – плохо соображала она.

Кукловод и вправду начал пытаться слеплять между собой эти фигурки. Фигурки никак не хотели слипаться, но карлик что-то говорил им вслух, как бы, уговаривая. Наконец, хлебная парочка устойчиво встала в центре подноса, дружно держась за руки…

Девушка бессмысленно созерцала эти фигурки, не понимая ни языка, на котором говорил карлик, ни его действий… но вскоре это стало ненужно – бездонно-низкий голос, исходящий от маленького человечка, убедил и её. Опутанная непонятными словами, она начала медленно валиться в бездну. В какой-то момент в пространство вокруг неё ворвалось непонятное, но грозное гудение. «Холодильник», – подсказало ей её собственное уплывающее сознание, и она попыталась ухватиться за эту последнюю реальность, как за спасительный выступ на скале. Но реальность оттолкнула её от себя холодным равнодушием, а безотрывный гул почти свёл с ума.

– Я больше так не могу… – из последних сил пожаловалась она разбушевавшемуся агрегату, и тот, словно сжалившись, стал гудеть тише и менее надрывно, как-бы, впадая в медитацию: О-о-ом-м-м… О-о-ом-м-м… О-о-ом-м-м…

Девушка перестала сопротивляться и впустила в себя эти последние звуки, похожие на мерцающие тёмные шары. Наступила тишина.

* * *

– И долго она так будет лежать? – озабоченно спросил толстячок, обмахивая свою вспотевшую лысину сложенным вчетверо клетчатым носовым платком.

Девушка лежала на кушетке, уже переодетая в длинное серое платье. К её голове было подведено множество клемм с проводочками. Сверху была установлена специальная антенна. Девушка была неподвижна, но веки её подрагивали.

Степаныч пытливо разглядывал терминал, стоящий у изголовья кушетки, который по своему внешнему виду напоминал простой ноутбук. Яша позвякивал пробирками. А гегемон привычно и монотонно бубнил, успокаивая встревоженного заказчика:

– Ещё минут двадцать, дорогой Николай Петрович. Да вы не волнуйтесь так, на нашу работу ещё никто не жаловался. Скоро вы станете обладателем уникального экземпляра, адаптированного… так сказать, под все ваши привычки. Как раз сейчас завершается стадия копирования.

– И она, правда, не будет помнить, что с ней произошло? – продолжал жалобно скулить заказчик, всё так же размашисто обмахивая свою лысину

– Ну, разумеется! – гегемон начал незаметно подпихивать перепуганного толстяка к выходу, – давайте-ка лучше пройдём в кабинет, посидим, расслабимся, выпьем, условия расчёта уточним… – ласково приговаривая, он не забывал аккуратно подпихивать пухлое упирающееся тело к двери.

Когда они вышли, в комнате остались только Степаныч и Яша.

Яша продолжал стоять возле шкафчика со стеклянными дверцами и что-то вымерять пипеткой. Зелёные перчатки он снял, но оставался всё в том же полосатом балахоне. Теперь это был уже не тот карлик, который открыл дверь Дмитрию Аркадьевичу. Безмозглое выражение лица сменилось на вдумчивое размышление. Время от времени он бросал незаметный взгляд на Степаныча и насмешливо качал головой.

«Шурави, шурави, – думал он, – с тех пор, как я тебя вытащил из пекла караванного пути, контуженного, чудом выжившего после залпа гранатомёта, ты успел преданно прикипеть к наукам. Что и говорить, выгодный помощник. Один из списка пропавших без вести. Никто тебя уже не ждёт… Может, думают, погиб, может, попал в плен, да мало ли, принял ислам, завёл черноглазых ребятишек…»

Аккуратно поставив на полку колбочку, наполненную до половины розоватой жидкостью, он лениво поинтересовался:

– Что, интересно?

– А? – рассеянно переспросил Степаныч, и тогда Яша повысил голос:

– Какого лешего ты нацепил этот дурацкий галстук?

Даже не оглянувшись, Степаныч беззлобно огрызнулся:

– Я же не спрашиваю тебя, зачем ты обряжаешься в клоунский балахон и сюсюкаешь, как пятилетний! Зачем постоянно меняешь голос? А галстук я надел для солидности. Чтобы выглядеть, как представитель из центра.

– Да, страху ты нагнал… А в рубашку стиранную облачиться не догадался?

– Да нормальная она, – отмахнулся Степаныч, – третий день только ношу, – он втянул голову в плечи и снова уставился на девушку. Не хотелось отвлекаться, тратить время на пустопорожние разговоры. Мало ли, когда его ещё пригласят в эту полоумную секту. Наблюдая за неподвижной девушкой, он надеялся понять, в какой именно момент программа, хранившаяся до этого в специальной ампуле, переходит в новый носитель. «Ну, давай же», – мысленно подгонял он жидкий чип, – «давай же, переселяйся в эту чёртову красотку».

Яша решительно просеменил к кушетке и встал рядом. Наступала пора объяснить своему ученику кое-что новое. Он изловчился и пребольно ткнул его между рёбер.

– Ты чего? – вскрикнул от неожиданности Степаныч и обернулся. Взгляд его тут же уткнулся в маленького и торжественного Яшу, который медленно и обличительно поднимал свой палец по направлению к голове девушки.

– Ну-ко, сказывай мне, кто, по-твоему, здесь лежит?

Степаныч вздохнул. Гном любил время от времени менять манеру говорить. Особенно, когда он хотел напомнить Степанычу, кто здесь главный. Сейчас он перешёл на излюбленный уральский говорок.

– Ну, кто, кто лежит…– осторожно ответил Степаныч, – Непочтительная. Так, вроде, вы их тут обзываете?

Но Яша презрительно поправил:

– Здесь лежит ещё один испорченный продукт.

– Да ладно! – искренне изумился Степаныч, – вроде, симпатичная, только худая больно…

– Да девка-то справная… Только почему-то, как две капли воды, похожая на предыдущую. Эти «справные» у нас тут плодятся, как грибы после дождя.

– Да, – равнодушно согласился Степаныч, – все похожи, как с конвейера. Но разве мы виноваты, что у богатых старичков одинаковые фантазии, все заказывают себе похожие модели?

– То-то и оно, – гробовым голосом подтвердил Яша, – не виновны.

– Ну и что тогда тебя не устраивает? Баб перепрограммируют, мужики довольны, мы с тобой при деньгах, что ещё?