Возвращение в Ангкор

– Наверное. Я поспрашиваю! Могу двух студентов тебе из вуза прислать. Приезжай завтра ровно в пять на Горького пятьдесят семь, квартира сорок. Сможешь?

– Договорились! Григорий Петрович?..

– Да, Карин?

– Спасибо вам огромное! – ответила Карина.

С того момента она решила, что брать школьников и студентов на репетиторство вполне даже по силам и по нраву. Постепенно к ней потянулись не только дети, но и люди постарше, которые перед поездкой заграницу желали немного подтянуть уровень языка, чтобы хотя бы не заблудиться в аэропорту и быть в состоянии объясняться не только жестами. Сначала Карина исправно принимала всех у себя дома, но, когда её однокомнатная съёмная квартирка превратилась в проходной двор, решение снять отдельное помещение стало вполне очевидным.

Небольшое полуподвальное помещение на окраине города сурово смотрело на неё тёмно-серыми бетонными стенами. На полу были разбросаны окурки, где-то валялись осколки бутылочного стекла. Пахло мокрым бетоном и плесенью. Свет осторожно заглядывал внутрь помещения через единственное мутное окошко, расположенное под самым потолком. Окно ещё не мылось ни разу, потому что многоквартирный дом, в котором и было это помещение, сдался только год назад.

Карина глубоко вздохнула. Выглядело это пространство неприветливо, однако на другое помещение её бюджета просто не хватало, а её молодой человек Алексей больше не был готов жертвовать личным пространством в маленькой квартире, построенной ещё во времена Хрущёва, где его регулярно притесняли розовощёкие школьники и «всякий другой сброд», как он их называл.

– Лёш, мы что-нибудь придумаем, правда? – спросила Карина и закусила нижнюю губу.

– Кис, да тут всего пятьдесят квадратов! Я за неделю-другую сделаю тебе из него конфетку, – обнадёжил Алексей, – ну или хотя бы печеньку.

Через десять дней, как и было обещано, угрюмые стены превратились в благородно-оливковые, потолок из мрачно-серого стал белым и засверкал модными светодиодными светильниками. Там, где ещё вчера валялись окурки и осколки стекла, теперь лежала светлая плитка под мрамор. Магнитная доска ждала, когда же на ней начнут вырисовываться первые английские буквы.

– Парты расставим в два ряда или в один? – спросил Алексей, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую в попытке представить, как будет лучше.

– Нет, нет, нет! Ни за что! – активно замахала руками Карина. – Я хочу, чтобы здесь царила непринуждённая атмосфера, не вызывающая стресса. И никаких ассоциаций со школой! Вот тут мы поставим кофе-машину, – и она указала пальцем на дальний от входа угол. – Вот здесь разместим столики с крутящимися мягкими креслами, как в кафе. Вон там кинем пару пуфиков для опоздавших. А сюда надо направить проектор, – Карина кивнула на стену напротив окошка. – Мы будем смотреть фильмы на английском языке и разные передачи.

Она сжала кулачки и так широко улыбнулась, обнажив чуть ли не весь верхний ряд ровных зубов.

– Карин, а у тебя на всё это хватит денег? – спросил Алексей.

Карина отвела глаза в сторону и вздохнула, затем снова посмотрела на друга:

– Я всё посчитала. Должно хватить. Но это всё, что у меня есть. И мне нужно как можно скорее начать работать, иначе в следующем месяце нам, увы, нечего будет есть. Через год я должна выйти в плюс. Только придётся немного повысить цены.

– А ещё запустить рекламу. И сделать сайт. Тебе нужно привлекать больше клиентов, – заметил Алексей.

– Согласна. Но лучшая реклама – это сарафанное радио! – ответила Карина.

Алексей шаркнул ногой, теребя что-то в кармане:

– Карин, ты же понимаешь, как всё это сложно? А если не пойдёт?

– Лёш, ты неправильно рассуждаешь. У меня нет выхода. Должно пойти. И точка! Вопрос лишь в том, что для этого надо сделать, – с энтузиазмом ответила Карина.

Анна

Шесть лет назад. Ярославль, Россия

– Да святится имя Твоё, да прибудет Царствие Твоё как на небе, так и на земле…

До Анны, которую часто сравнивали с солисткой шведской группы Roxet, доносились слова молебна из основной залы церкви. Батюшка зычным голосом распевал «Отче наш».

– Держите, это на нужды храма, – полушёпотом сказала Анна, протянув конверт с деньгами матушке в церковной лавке, которая скромно притулилась в углу внутри церкви.

– Да благословит вас Господь! – тихо ответила матушка, мельком заглянув внутрь толстого конверта.

– И ещё сорокоуст за упокой моего отца, – попросила Анна.

– Да-да, конечно! Имя? – спросила матушка, листая журнал записи.

– Георгий. И давайте ещё за здравие: муж Александр и дочь Кира, – добавила Анна.

Она решила ещё немного постоять на службе и послушать батюшку. Анна очень хорошо себя чувствовала в храмах, ей нравилась атмосфера строгой церемониальности, насквозь пропитанной запахом ладана. Особенно она любила этот храм с огромной иконой Иисуса, который так по-доброму, так сочувственно смотрел на неё, что здесь она ощущала себя прощённой за все грехи.

Анна стала осматривать залу. Недавно сюда должны были привезти какую-то старинную икону Богородицы, которая якобы помогает зачать и выносить ребёнка. Анна мечтала ещё об одном ребёнке. Надеялась, что рождение малыша поможет сохранить трещавший по швам брак.

Анна покрутила головой, но, не заметив ничего необычного в убранстве храма, переключилась на прихожан. Её взгляд остановился на женщине, которая беспрестанно крестилась и кланялась. Раньше Анна её здесь никогда не видела. Женщина была одета в мешковатое коричневое платье до щиколоток, голову покрывал белый платок в мелкий цветочек.

Рассмотрев её внимательнее, Анна с трудом узнала в ней мачеху Ирину: будучи ещё лет девять назад пышущей здоровьем женщиной, сейчас она выглядела, как ссохшаяся старушка. Костлявые пальцы она с трудом складывала в крестное знамение: те тряслись и не слушались.

– Молись, молись! Всех своих грехов ты всё равно не замолишь, – прошипела себе под нос Анна.

Когда она собралась выйти из залы, платок скользнул по её светлым коротким волосам и слетел на пол. Анна подняла его, но на нём уже успели потоптаться прихожане, и она решила не надевать его.

– Ничего уже не стыдятся, даже самого Господа Бога! Вы посмотрите! Прикрой свою голову! Шалава! – услышала Анна откуда-то сбоку хриплый старушечий голос.

Она почувствовала, как щёки начинают гореть, и пулей вылетела из церкви.

«Ох уж эти всюду сующие свой поганый нос чрезмерно набожные старухи! До всего им есть дело!» – возмущённо подумала Анна и стала массировать золотой крестик, который ей подарила покойная мать. Она всегда так делала, когда нервничала.

Речной воздух ударил Анне в нос. Зазвенели колокола. Не раздумывая, она двинулась в сторону парка на Стрелке. Она с детства любила это место, где сливались воедино Волга и Которосль. Зелёный ухоженный парк всегда притягивал жителей города и его гостей. Здесь в любое время года можно было привести мысли в порядок.

Анна села на скамью, закрыв глаза и подставив лицо тёплым лучам солнца. Рядом скрипнули дощечки.

– Анют. Ты прости меня! Я так перед тобой виновата! – услышала тихий голос Анна, отдалённо напоминавший голос мачехи.

Она открыла глаза и увидела перед собой ту самую сухонькую старушонку, так рьяно крестившуюся в церкви.

– Ирин, простите, но я даже слушать вас не хочу, – проговорила Анна, скрестив руки на груди.

Обида клокотала в ней. Когда её мама умерла от рака, Анне было около десяти лет. Через год отец привёл в дом Ирину, которая прилежно стала исполнять роль хрестоматийной злой мачехи. Анна старалась не вспоминать о тех годах жизни.

– Анют, я должна тебе кое в чём признаться! – пропищала Ирина, примерно сложив руки на коленях.

– Я не собираюсь облегчать вашу совесть! Боритесь со своими демонами самостоятельно! – бросила Анна, скрестив ещё и ноги.

– Анют…

Не желая продолжать общение, Анна поднялась со скамьи и, сдвинув брови и плотно сжав губы, пошла в сторону выхода из парка.

Настоятель