Осветление

– Гори, гори! – орут. А Дед Мороз
посматривает, словно Торквемада,
на мелочь человеческую пьяно.
Не светится. А что? Чините сами.
И хоровод родителей и нянек
невесело над детством нависает.

Возня, стихи и танцы возле ели.
Хорошего и вспомнишь, что картина,
когда всю ночь тебе костюм вертели
из мишуры, бумаги и фатина.

И так всю жизнь – смешно и непроглядно:
наряды, обнадеженные лица…
– Гори, гори!
Но не горит гирлянда.
А это ты повесила гирлянду,
которая сейчас не загорится.

лодочная станция

затянет окна, замерзнут раны,
ва-банк, играем в твое-мое,
сезон забытых катамаранов,
у самой пристани вмерзших в лед,
а кровь все крутится час за часом
во мраке тела – почти стендаль,
не проясниться, не докричаться,
где тормоз, газ, вообще – педаль,
хозяин где, тот очкарик ушлый,
снега растают, вернется зной,
покойся паки, смотри и слушай:
ни зги не видно за белизной.

«Когда-нибудь мудрости около…»

Когда-нибудь мудрости около
В высоком прозрении чувств
На лифте из теплого облака
Я снова на первый спущусь.

Как будто покинула прачечную,
Где стрекот стиралок замолк,
Сказать, что по счету уплачено,
Что людям прощается долг,

Что в чистое, круглое, вечное
Успеют меня пригласить,
Поэтому жизнь ипотечную
Помедленней лучше гасить.

«васильковые кони васильковые кони…»

васильковые кони васильковые кони
и обмытые ливнем деревьев покойники
на которых под пенье дождинок ложится
золотое крыло обреченной жар-птицы
это было тобой это было с тобой
это врезался в осень вагон голубой
пробежавшая ласка проворный хорек
это осень и сыплется мир под нее
о какой ты земной и какой неуместный
и небесные кони и вермут небесный
все поет воскресает живя и любя
это небо и смерть и они для тебя

«гремучий свет не обгореть тьфу-тьфу…»

гремучий свет не обгореть тьфу-тьфу
и плавишься сырок на берегу
как будто бы завернутый в фольгу
для запеканья в солнечном шкафу

сырая лень и сладость и инжир
и в мягкости плывешь ты сам ты сам
ездок по наступательным волнам
банановый прибрежный пассажир

работу тянешь пресная нуга
а здесь спокойно помыслы чисты
медовая абхазия остыть
диктует белохлебным берегам

ты арендуешь дынный жар в окно
сметану что решила прокисать
и виноград сходящий через сад
буквально на бутылочное дно

дешевый угол солнечную нить
что прошивает лиственную тень
ты арендуешь этот свет и лень
не оплатить

«Это было с нами. Этот тяжелый год…»

Это было с нами. Этот тяжелый год,
Кое-как пережитый, прореженный до пустот,
Он запомнится тем, что рядом остался тот,
Кто умеет ночь выдерживать, не темнея,
Тот, кому мы были всего нужнее.