Осветление

Белый шов из скорых. Вирусная кайма.
Нас хранила медленная тюрьма,
Мы с крыльца смотрели: глухая тьма,
Где спускается снег и гибнет внизу бессильно,
Но страдание все-таки выносимо.
И столкнувшись с этой теменью лобовой,
Когда смерть берет, как преступников, под конвой,
Ты острее чувствуешь, что живой.
Лучше знаешь цену всему тому,
Что не отпускает тебя во тьму.

Лето

Дежурила в тени фаланга рюмок.
И горний мир просвечивал слегка
Сквозь тронутые черным шевелюры
Уже немолодого ивняка.

Стреляли мелочь, сбившись у пекарни,
Как будто прорастая от окна,
Широкие раскидистые парни.
(А если просторечно, то – шпана.)

И от себя само скучало слово
Газеты, напечатанной затем,
Чтоб вскормленный бездействием Обломов
Заснул на продырявленной тахте.

Гудели провода под небом гжельным.
Тогда все обращалось так с тобой,
Как если бы готовило к сражению,
Но день за днем откладывало бой.

Травой тянуло с запада сожженной.
Ах, кто бы знал, как выжжет наповал!..
Кислил николивановский крыжовник.
А рядом человечек созревал.

«Когда поймешь, что не возьмешь барьер…»

Когда поймешь, что не возьмешь барьер,
что ты в плену страдательных причастий,
среди глаголов прошлого вр
найдешь приют и разберешь на части
свой собственный усталый механизм,
чтоб к внутренним законам обратиться:
в нем тает песня обреченной птицы,
он ржавчиной, как пением, пронизан,
за тяжестью, за стенками приличий
шевелятся в нем винтики привычек,
пружинки свойств из благородной стали,
просевшие под тучными мечтами,
увидишь, как – ну да – недолюбили,
как не были ни нежность, ни покой,
но этот слой густой таежной пыли
пора смахнуть уверенной рукой.
Все вычистить – от сердца до каемки,
до каждого слепого рычажка,
чтоб заново запели шестеренки
мелодию высокого прыжка.

Вместо солнца

«Он тяжел был и мрачен, как лондонский смог…»

Он тяжел был и мрачен, как лондонский смог,
я закрыла границы свои на замок,
чтоб туман этот бледный, срываясь на крик,
больше жить надо мною не мог
и в окно ни за что не проник.

Но когда в черном небе желтела блесна,
я на дне, словно рыба, лежала без сна,
то мне было так жутко, так страшно-темно,
и на смог я смотрела в Fb из окна.
Я опять открывала окно.

И по этому прошлому мраку киты
проплывали с фонтанами, таяли льды,
и на самых глубинах звенела земля,
и тянулись к закрытым границам цветы
через облачный бархат угля.

И опять наступали мерцанье и гром,
как на Лондон – туман в середине втором.
И я заново пряталась от темноты.
А тем временем в воздухе бледно-сыром
за окном проплывали киты.

«Словно мясо ножом – так любовь отрезает…»

Словно мясо ножом – так любовь отрезает.
Дотянись, дотянись до прощения.
Будто стрелки в дворовой игре исчезают,