Куко́льня

И в рамках сего объявляем всегласно: сбор макулатуры.

А сколько мне, Коле Зелёнкину, было? Одиннадцать? Двенадцать? Иду по квартирам, динь-дон, у вас есть что-нибудь для общественных нужд? Динь-дон, собираем бумагу, газеты, коробки, быть может, найдёте, что там завалялось, а вдруг под диваном? Смотри-смотрите, не дремлем, товарищ! Вы пользу, вы пользу всем нам принесёте, а может, наш класс победит. Топ-топ по ступенькам подъездным ботинки, топ-топ по холодным апрельским ступенькам. Со мною два парня, те тоже топ-топ – шесть рук тащат стопки для переработки, шесть ног отбивают топ-топ, шесть глаз вопрошающе смотрят на сонных бумажных хозяев.

Добычу – на улицу под козырёк.

А там что-то странное, странное, правда. Там гроб вместе с телом, Наташиным телом, выносят. Наташа Лазова жила в нашем доме, была она – всплеск и упавшая капля, апрель, закатившийся в яму, красивая девочка, первый подъезд. Её как-то глупо ударило током – задела концом полотенца за провод, нелепо, и горе какое, и вдруг. Так вот, выносили её люди в чёрном, прилежные тёмные люди, поющие «у-у-у-у-у», и муть протекала сквозь них, и все – словно камни смурные, со свечками, «у-у-у».

Наташина мама всё выла и выла – на древнем изводе, скорбя, причитала. Она указала в моём направленье – и два мужика подтащили за шкирку, за куртку (о, крепкая хватка на самом загривке) в толпу. Коллеги мои по бумажному цеху, Денис и Андрей, гады, сразу свинтили… Кому же охота быть втянутым в секту.

И чёрная женщина, мама покойной, вручила мне горсть шоколадных «медведей в сосновом бору», затем приказала приникнуть губами ко лбу её дочки. Я залился краской, хотел убежать, но меня не пустили из круга, и я испугался до чёртиков, плакал, но женские руки взлетели на плечи мои и легли.

– Не бойся, – сказала, – ты знал ведь Наташу, смотри, это будет невеста твоя, смотри, как прекрасна она и чиста. Потом ты получишь ещё шоколадок. – И руки меня подтолкнули.

И я, понукаемый чёрной толпою, покойницу в лоб целовал. Один раз, второй, даже третий и после. А люди уже бормотали… Молитвы? Не знаю, скорее заклятья, и мне всё за ними пришлось повторять: «Могла я дитя породить, могу я от бед пособить…» Холодная кожа была у Наташи, была не похожа она на себя, как глина застывшая, в чепчике белом и в платьишке синем с двойной оторочкой.

Потом уже петь прекратили, велели взять свечку и огненным воском на грудь покойнице капать. Затем мне подали два стёртых колечка из меди. Одно нужно было надеть ей на палец, другое себе. Так нас обручили.

Когда же к подъезду подъехал автобус, в портфель мне зачем-то платков насовали, уродливых тряпок, в карманы – конфет, вручили приличную фруктов авоську и даже бумажку – заветные десять рублей. И тётка взяла с меня слово, большое, как Марс, пионерское слово, хранить происшествие в тайне (ты слышишь, нельзя никому разболтать, чтоб Наташа не злилась и не приходила к тебе).

Да, я обещал.

Как только тиски чёрной секты ослабли, я вырвался и схоронился за дом, там выбросил тряпки, авоську, кольцо. Мне было, не знаю за что, очень стыдно, как будто напакостил дома серьёзно. Про десять рублей ничего не сказал, вообще ничего никому не сказал, а после тайком накупил новых книг про животных, кассет и монгольские марки.

И месяц не минул, как мёртвая дева повадилась лазить ко мне по ночам. Бродила по комнате в ситцевом платье с пятном восковым, вся в дымке тягучей, и песенки пела нескладно. Во сне она яростно требовать стала, чтоб тёмную магию взялся освоить я под её руководством. От страха и в честь окончанья учебного года на лето смотался на дачу, где били капустницы воздух крылами, где вишня уже набухала и старый матрас пах пылью и склизко скрипел при движенье. Наташа за мной не ходила.

– Совсем он того, он ку-ку, он ку-ку!

Но стоило мне возвратиться обратно, и первой же ночью опять мне невеста явилась. Её появленье я чувствовал по холодку, который волной проходил по пространству.

Потом уж не только ночами, но днём начинали мерещиться страшные вещи. Я мог закричать на весь класс на уроке, я вечером прятался в шкафчик с одеждой, а мог замереть на ходу на дороге. Родители даже забили тревогу, но врач нам сказал, дескать, дело в гормонах, подросток, подумаешь, сбой, так бывает. Побольше терпения, спорт и диета.

Тогда-то наметилась трещина, буйный разрыв с другими детьми, они же и раньше меня не любили, я их раздражал тем, что многое знал, к тому же прекрасно учился, они в коридорах кричали мне в спину:

– Ку-ку!

Они на уроке шипели:

– Ку-ку, Зелёнкин рехнулся!

– Эй, ты, – хохотала вовсю Рыжакова, – бум-бум, Колокольня, Кукольня-Кукольня, психованный да и какой-то помятый, я слышала, вши у него.

Так год, презираем, терзаем и мучим Наташей, я бесхозно болтался, как прежде читал много-много, учился. Один раз возили наш класс на картошку, и там было лучше, поскольку я знал на латыни названья всех травок, растений, и это в восторг приводило ребят. Земля притягательна, мудрость её простиралась тогда на всех нас. Но по возвращении наши дела опять потекли в заведённом порядке.

– Кукольня один в туалете!

И всё-таки я постепенно невесту сумел убедить, что уроков магических брать я не стану. И мы сговорились, что надо Наташу к другому объекту тогда привязать, прочтя заклинанье. Пал выбор (да вы угадаете сразу) на девочку с прикусом, вздёрнутым носом – на Рыжакову, раз вся она мерзкая, пусть до конца своей жизни кукует с Наташей.

Так и распрощался с заклятой невестой. И долгие годы, бывая на кладбище «Красная Этна», всегда приходил на могилку Наташи, следил за последним приютом магической девы, ведь мама её померла безвозвратно, отца же бог знает какими ветрами по миру носило. Но как-то увидел цветы на могиле (кто был у неё, остаётся загадкой) и понял, что всё-таки мы неразлучны, как пёстрые птицы, как солнце с землёю, что связаны мы не формальным обрядом, а душами связаны мы навсегда.

8. Газета

Огород. № 43 (369)

22.12.2011

В Ленинском суде начались слушания по делу Кукольника.

Город всколыхнула новость о страшном «увлечении» учёного и некрополиста Николая Зелёнкина. О том, почему никто из родных и коллег не заметил отклонений в его поведении, мы побеседовали с главным редактором газеты «Нижегородский наблюдатель», с которой сотрудничал задержанный.

Марина Караева

– Как давно Зелёнкин работал в газете?

– Работал – не совсем верно. Он был внештатником. Но материалы присылал исправно. Мы с удовольствием их публиковали. Это были большие, занимательно изложенные исследования по самым разным вопросам.

– То есть вы редко виделись?

– Раз в месяц. Иногда реже. Он заходил за гонораром или обсудить материалы. Бывало, пропадал, потом появлялся с новой идеей, опять пропадал. И так годами по кругу. Я вначале думал, что он запойный. Непонятно куда исчезает, выглядит неопрятно, даже болезненно. Но со временем выяснилось, что Николай не пил вообще, даже запаха не переносил. Сотрудники несколько раз пытались пригласить его на праздники, но он отказывался. Видимо, когда работал над интересной темой, всё остальное для него переставало существовать.

– Сколько его материалов вы успели опубликовать?

– По два в месяц в течение трёх лет. Считайте сами.

– О чём были его работы?

– Тематический разброс огромен. История разного вида. Города, края, целых народов. Самый нашумевший цикл – кладбищенский. Очерки по истории городских кладбищ. После его публикации звонили из школ, журналисты других изданий, интересовались. Был цикл материалов про эпитафии. Большая статья про символику, в том числе свастику, – он перевёл книгу одного западного учёного и разбирался в этой теме.

– Было ли что-то странное в очерках? Всё-таки необычно, что человек так увлечённо пишет про кладбища.

– Как раз нет. У нас его все считали учёным, скажем, редкой специализации. Кладбища были всего лишь одной веткой его многочисленных интересов. Мало кто занимается некрополистикой. Но знал он действительно много. Кое-кто считал его гением. Представьте, он сам выучил двенадцать языков. Обычный человек просто не может столько держать в голове.

– А что за скандал с татарами?

– Зелёнкин подготовил цикл статей о тюркских народах. В одной из них упоминалось, что во время монголо-татарского нашествия татары насиловали русских женщин. Эти статьи посчитало провокационными областное движение татар «Яраткан жир». Они направили жалобу в редакцию и по инстанциям. Дело показалось нам высосанным из пальца, но публикацию цикла пришлось остановить. Зелёнкин обсуждать случай отказался, это единственный раз, когда он вёл себя не совсем адекватно. Просто хлопнул дверью и несколько месяцев не появлялся в газете. Когда всё затихло, прислал новые работы.

– А каким он был человеком?

– Тихим, интеллигентным. Никто и подумать о нём ничего такого не мог. Да, он был странноватым, замкнутым, как бы в своём мире. Близких друзей у него здесь не было и вряд ли были вообще. Личной жизни, похоже, тоже не было. Хотя упоминал, что хочет детей. Он всё своё время посвящал работе, научным изысканиям.

– То есть он был вменяем?

– Судя по нашему с ним общению, абсолютно вменяемый человек.

Требуются РАСПРОСТРАНИТЕЛИ

газет по почтовым ящикам, проживающие в Нижегородском и Советском районах: звоните строго по будням с 9:00 до 17:00.

ПОДРАБОТКА.