Ленинградский трамвай

Ленинградский трамвай
Анна Штумпф

Каждая эпоха порождает героев. Остались ли герои в нашей с вами современности? Есть ли им место в будущем? Или герои – это удел лишь минувших веков? Ответы на эти вопросы ищет герой рассказа «Ленинградский трамвай». С помощью приложения «Транспорт СПБ» и трамвая номер 6 он попадает в разные годы жизни родного Ленинграда – Санкт-Петербурга – наблюдает день смерти Сталина, день полета в космос Гагарина, день запуска блокадного трамвая, видит эпохи 90-х и 70-х.Обложка – рисунок Олега Максименко (с).

Ленинградский трамвай

Анна Штумпф

© Анна Штумпф, 2020

ISBN 978-5-0051-0354-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Февральское утро. Прикрыв один глаз, я смотрю вторым – уже проснувшимся – на экран смартфона. Спать хочется безумно. Вокруг темно, накрапывает дождь. Нынешняя зима не холодная, вместо снега нас окропляет морось. На экране приложение «Транспорт СПб» – удобная штука, надо сказать. Я его поставил сразу же, как оно появилось. Удобство в том, что значок приближающегося трамвая отражается в режиме реального времени – вот он едет по Малому, вот поворачивает на Гаванскую. Ага, я могу выходить из дома и ждать его на остановке у «Василеостровской». Класс.

– Молодой человек! – первый глаз отзывается на оклик и тоже просыпается.

Ко мне обращается типичная питерская старушка – строгий лиловый берет, интеллигентное лицо в сеточке тончайших морщин, темное пальто, теплый серый шарф, аккуратные дамские ботиночки. Такие гуляют в парках вдоль прудов, сидят в задумчивости на скамеечках, поставив руку на палку, посещают с малочисленными подружками театры, сидят за самой недорогой чашкой кофе в «Севере» и шепчут, забираясь в транспорт, набитый болельщиками: «Революцию пережили, блокаду пережили, что ж мы – футбол не переживем». В общем, есть еще в Питере ленинградки…

– Что показывает ваш телефон? Выехала «шестерка»? – не будучи обладательницами смартфонов последнего поколения, мудрые питерские бабульки давно смекнули, что некоторая польза от этих плоских штучек есть.

– Не видно пока.

В воздухе висит дымка сырости. Руки мерзнут. Бросаю еще один взгляд на экран – автобус по Большому едет. Трамвая по Среднему не предвидится. Убираю телефон в карман вместе с продрогшими ладонями. Тут же раздается легкий призыв: «Дзынннь».

Старушка плотнее прижимает к себе видавшую виды черную сумку:

– Слава Богу!

Ну, ошибается приложение. Бывает. Планета вращается быстрее режима онлайн.

Садимся. Попутчица зашла в первую дверь, я по привычке – в последнюю, чтобы смотреть на городской пейзаж с любимой задней площадки. Сегодня показывают Моне или Марке – очертания домов размыты стекающими струйками усиливающегося дождя, трамвайные линии кривятся, небо затянуто безразличным серым полотном. Отворачиваюсь от окна, достаю смартфон. Руки чуть отогрелись, и хочется разобраться с приложением.

Что за черт… Интернета нет совсем. Ловлю на себе взгляд малыша, сидящего рядом с мужчиной в куртке и кепке. Едут в детский сад – ребенку на вид лет пять. Мальчик показывает на меня пальцем. Отец смущенно отводит его ручонку, но украдкой все же смотрит на меня. Гм. Быстро осматриваюсь – брюки застегнуты, следов крема для бритья на щеках нет, ботинки опрятны. Тут я понимаю, что именно привлекло внимание. Смартфон в моей руке. Черный, без футляра и надкушенного яблока. Самый обычный. Сигнал отсутствует. Странно – и значки связи тоже потухли. Бывает. Прячу гаджет в карман и сажусь напротив мальчика с папой – освободилось место у «Спортивной».

Мальчуган смотрит на меня с приоткрытым ротиком. Из-под шапочки, завязанной у подбородка, выбиваются светлые пряди. Глаза светло-серые, в тон сегодняшнему небу. Варежки на резинке болтаются у запястий.

Из вежливости отвожу взгляд и снова вынимаю смартфон. Странно. Как будто еду в скоростном поезде или туннеле. Ни мобильной связи, ни интернета. Смотрю в окно через проход от меня. Замечаю взгляды остальных пассажиров. Невольно ощущаю себя инопланетным чудом. Украдкой рассматриваю попутчиков. Меня осеняет: а ведь смартфон доставал только я… Люди сидят очень спокойно, словно прекрасно знают об этом вакууме на Петроградке, где не ловит интернет. Ну, я дурак…

Трамвай выезжает на Кронверкский. Сквозь ползущие по стеклу капли вижу очертания ИТМО, напротив – раскинулся «Балтийский дом». Импрессионистский дождь набрасывает силуэты машин, щупающих фарами темноту утра.

На остановке входят двое мужчин. Один в очках и при усах, высок ростом, другой пониже и какого-то немного диссидентского вида, насколько я вообще представляю себе диссидентов. Возбужденно спорят. Речь идет о книгах. Высокий усач говорит чуть в нос, стирая платком капли дождя с очков:

– Ты пойми… Речь идет о влиянии всех этих рекламных стратегий, назовем их так, на нашу русскую ментальность! Это раз!

«Диссидент» невозмутимо поправляет рюкзак и уточняет:

– Я бы выделил еще явную анти-утопичность и, возможно, мысль о том, что рекламные стратегии, как ты их именуешь, начинают завоевывать мир.

– Саша, не просто завоевывать! Они управляют миром. Управляют человеческим сознанием!

Тут я замечаю в его руках книгу. Ловлю кусочек названия через прижимающие ее к куртке пальцы – что-то вроде «neration» – остальное не разглядеть.

В разговор неожиданно вступает женщина лет тридцати, возле которой спорщики держатся за поручень:

– Простите, ради Бога! Это новое что-то? Я случайно прочитала имя автора на обложке. Он что-то свежее написал?

– Совершенно верно. Вышла в прошлом году, – усач демонстрирует книгу барышне. Та шевелит губами:

– Надо же… Куплю.

Куплю… Не скачаю, а куплю, сказала. Хм. Есть еще любители бумажных книг?

У метро «Горьковская» я даже пытаюсь протереть стекло, исчерченное зигзагами капель, желая убедиться, что вижу не мираж. Округлость вестибюля закрывает галерея каких-то построек. Ларьки?! Всматриваюсь изо всех сил. Да, это киоски. Ничего не понимаю. Я проезжал здесь не далее, чем два дня назад. Когда успели их поставить?!

Когда-то в самом конце прошлого и начале нынешнего века возле многих станций метро возникали такие «галереи» – желто-серые, грязные, узкие, теснились они среди табачного дыма, а зимой пространство между этими ларьками выстилали помостами, чтобы граждане не тонули в луже талого снега. Торговали в них всякой всячиной – сигаретами, косметикой, газетами, игрушками… Странно… Опять разрешили их возводить? Вглядываюсь пристальнее.

Сидящие напротив отец с мальчиком встают. Я отвлекаюсь на то, чтобы потесниться и дать им выйти. Мальчик притягивает голову отца и что-то спрашивает, показывая на меня. Мужчина пожимает плечами, затем кивает. В руках у него черный пакет-майка. Трамвай начинает тормозить. Мальчуган быстро заглядывает в пакет и после короткого раздумья вынимает и кладет мне в руку крохотный пластмассовый автомобильчик. Я с недоумением смотрю на него:

– Делжи. У тебя нет иглушки, – они с отцом покидают салон. – У меня еще много! – успевает прокричать вслед.

Я ошарашенно разглядываю красный грузовичок. Трамвай трогается с места, затем резко тормозит на перекрестке. На колени мне прилетает книга, которой возбужденно размахивает усач в очках. Я подаю ее владельцу. Куйбышева! Вскакиваю и еле успеваю выбежать на своей остановке. Перевожу дух и направляюсь в сторону больницы. У витрины книжного магазина я замираю, как вкопанный.

***

Снегодождь прекращается. Можно снова достать смартфон. Сосредоточенно и быстро ввожу слова. Т9 я не пользуюсь – не люблю его дурацкие подсказки.

«Хочется осмыслить произошедшее утром. Возникло необъяснимое чувство дежавю. Тому причиной ряд странностей. Странности я именно ощутил – кожей, нервами. Сейчас пробую выразить словами. Итак… Первое. На меня странно смотрели. Не на меня, это не я вызвал подозрение. Оценивали мой телефон. Телефон самый обычный, к слову».

А вот и «шестерка». Я заполняю страничку электронного дневника – нет, не школьного – скорее, блокнота для заметок. Смартфон тем и дорог мне, что заменяет все. И дневник для размышлений, и ненужные вопросы к попутчикам на остановке – есть транспортное приложение. И необходимость заходить в места общепита или толкаться в очередях в кассу (одну из шести) тоже отпала сама собой – заказываю доставку на дом по пути с работы и нередко сталкиваюсь с курьером прямо у подъезда. И общение с друзьями – можно не тратить время на встречи и пустые разговоры. Перекидываюсь короткими – живой? И я живой. И лады.

Вскакиваю в трамвай. Прячусь в углубление на задней площадке и продолжаю набирать фразы.

«Второе. О чем подумал утром возле „Буквоеда“. Пелевинская книженция „Generation П“ перестала будоражить умы лет десять назад. Наскучила. А вышла-то сама книга в 1999… Почему тогда преподавательского вида мужички взахлеб обсуждали ее как новинку? А почему преподавательского? Да потому что такими умными предложениями не иначе как филологи изъясняются. Хм. Да и женщина совсем уж странно сказала – куплю, говорит, книгу. Ну, ладно. Допустим, любителей подышать свежими бумажными страничками и сейчас хватает. Скажем, приятель мой. Написал и издал книгу. Роман. Так штук двадцать его книг разошлись сразу в бумажном виде. Желающие купить знакомые застенчиво признавались – любят шуршать страницами, загибать их, украдкой вдыхать запах краски. Ладно. Я у него купил электронную версию. Дешевле и удобнее. Мой мир – у меня в кармане».

Трамвай шатает, меня прижимает к поручню, и становится больно плечу. Вглядываюсь в темноту за окнами. «Лексусы», «Ауди», «Тойоты», «Ниссаны» ползут вдоль трамвайных путей, тычут друг в друга фарами, недовольно сигналят и огрызаются стоп-сигналами.

Метро. Сейчас люди войдут. Точно. У «Горьковской» вваливается толпа. Женщины с пакетами из магазинов. Бабушки с внуками из садов. Я потому и спешу занять нишу возле задней двери, где меня никто не станет дергать с просьбой «Приложите, пожалуйста!» и пинать острыми углами сумок. Да и в телефоне можно спокойно писать – никто не толкнет.

«Третье. Совсем уж необъяснимое. Ларьки у метро. Жуткий привет концу девяностых. Губернатор дал разрешение торговать в этих жестяных коробках?! С трудом верится. Самострой?»

Наконец все занимают места согласно возрасту и степени усталости. Трамвай трогается. Я не верю своим глазам. Летающая тарелка «Горьковской» коричневеет в светодиодных отблесках. И только. Никакого ржавого признака начала двухтысячных. Площадка перед вестибюлем занята редкими мужчинами с цветами и чаще – прохожими, которые сразу сворачивают из метро налево – спешат в театр. Ни одного киоска!

Я возвращаюсь к электронному ежедневнику. «Как это все объяснить, дружище?! Привет из прошлого. Люди, книги, ощущения, ларьки эти… Как это может быть?!» Поясню сразу – не привлекался, не замечен, не употребляю. «И предпосылок для фантазий о прошлых годах нет никаких. Не читал, не смотрел на тему двухтысячного года ровным счетом ничего. Да и мысленно не возвращался туда, в прошлое».

«Шестерка» выруливает на Тучков.