Загадка Троянской войны

– Сделаешь, – довольно кивнул головой он. – А если не сделаешь, и попробуешь хоть что-нибудь учудить… Под присмотром моей охраны твоя «сестричка» Нестра и Одиссей. Под присмотром, граничащим в любой момент с несчастным случаем.

Елена была окончательно повержена. Выхода не было, и она чувствовала, как над ее вот-вот начавшей расцветать жизнью нависла грозовая туча.

– А теперь, иди, готовься к ужину, – слегка подтолкнул ее в сторону покоев Менелай. – И не смей являться на него с опухшим лицом. Ты должна быть красивой. Поняла? Красивой.

И Елена появилась на вечернем пире с женихами такой же прекрасной, как и всегда. На нее смотрели с восхищением и надеждой все, но особенно был взволнован Одиссей, который был уверен в своем счастье. С горечью же девушка возложила венок на голову ненавистного Менелая перед наступлением ночи, и это, казалось, стало крахом для любви Одиссея и Елены. В последний раз, перед тем как она удалилась с пира со своим избранником, их взгляды встретились, и каждый понял, что сердца обоих никогда не смогут исцелиться от нанесенных ран.

Побег с Парисом

Одиссею в тот же вечер была предложена рука племянницы Тиндарея, Пенелопы. Она оказалась милой, кроткой девушкой, лишенной, однако, какого-то особенного очарования. Ей было около семнадцати лет, и возраст этот, пожалуй, был самым главным достоинством новоиспеченной невесты. Он ей очень шел, от Пенелопы так и веяло этой еще девичьей свежестью, наивностью. У нее была, в отличии от практически всех спартанских девушек, светлая нежная кожа, что также не могло не привлекать. Черты лица были мягкими, а улыбка придавала ему еще большую беспечность.

Многие из женихов позавидовали Одиссею, узнав, что Пенелопа была обещана ему. Но сам царь Итаки не видел в девушке ничего, кроме симпатичной оболочки. Она была «пустышкой», именно таким осталось первое впечатление о ней у Одиссея. Особенно на контрасте с Еленой жалко смотрелась эта девочка, этот невинный цветочек. Елена разжигала в его сердце огонь, а от Пенелопы клонило в сон. И все же он согласился взять ее в жены, потому как партия лучше на вряд ли в скором времени ему бы предвиделась.

– В таком случае, – поздравлял Тиндарей мужчину. – Ты уедешь отсюда все равно что победителем. Поверь мне, однажды за руку моей племянницы съехалось бы не меньше женихов! Вот увидишь, она будет славной женой.

Одиссей лишь слабо улыбнулся в ответ. Утешительный приз его мало устраивал.

– Как-нибудь мы навестим вас в Итаке, и я уверен, что окажусь прав! – продолжал Тиндарей. – Ведь теперь наши полисы станут дружны, не так ли? И гостить друг у друга нужно будет как можно чаще. Я уже говорю: через год приезжайте с малюткой в Спарту! К этому времени, не сомневаюсь, у вас с Пенелопой уже родится наследник.

Одиссей слушал царя вполуха, думая лишь про себя: «Истинный политик, уже говорит о союзе городов… А я никуда не поеду, и жену не пущу. Не смогу я видеть Елены с другим… О боги, Тиндарей говорит о ребенке?! Да ведь у них тоже будут дети. Дети, у нее… И не от меня!».

В нем вскипела ярость. Он поставил пустую чашу, что держал в руках, на стол с такой силой, что, будь столешница чуть более хилой, проделал бы в ней дыру.

– Чувства, ох чувства! – приняв этот жест за выплеск эмоций, усмехнулся спартанский царь. – Но не забывай и о другом из них, о чувстве долга. Ты же договорился с остальными женихами о том, что Менелай не должен подвергаться опасности со стороны кого бы то ни было из вас?

Одиссей мрачно кивнул. Он уже сильно сожалел об этом договоре и о своем обещании.

– И в случае чего, – дополнил Одиссей. – Мы объединимся и вместе встанем на защиту Менелая, если тому будет что-то угрожать.

– Отлично! – в восторге воскликнул Тиндарей. Он был переполнен радостью и вином в тот вечер донельзя, а потому чувства никак не стремился сдержать. – В таком случае, позволь мне еще раз тебя поздравить, и, пожалуй, я пойду, потолкую с молодыми.

Они обнялись, после чего Тиндарей удалился, оставив Одиссея смотреть на свою будущую бестолковую жену, которая оживленно щебетала со своими служанками о том, какие вещи нужно бы начать укладывать в Итаку. Пенелопа была тенью, милой тенью истинной женщины.

– Кажется, – пробормотал себе под нос Одиссей. – Мне действительно пора привыкать к тому, что вся моя жизнь станет теперь тенью.

И после этих слов мужчина напился практически до беспамятства.

На следующее утро он уехал в Итаку с будущей женой, не надеясь более никогда встретиться с Прекрасной. Но судьба распорядилась иначе.

***

Прошло около года, и у Одиссея с Пенелопой, как и предрекал Тиндарей, действительно родился наследник. Темноволосый младенец с большими серыми глазами был самим очарованием, и Одиссей, который так и не смог найти удовольствия в общении с женой, не смог устоять перед обаянием этого мальчика. Сына он обожал, и проводил с ним все свободное время. Пенелопа же была счастлива, обретя, помимо радости материнства, множество таких же пустых, красивых подруг, с которыми коротала вечера.

По правде говоря, их обоих такое положение дел устраивало. Они не мешали друг другу в быту, никто из них не возмущался и не отравлял жизнь супругу. Каждый проводил время на своей половине, за завтраком и ужином они обменивались парой фраз, и несколько раз в месяц Пенелопа с Одиссеем делили постель. На этом все и заканчивалось.

– И кто сказал, что мне нужно семейное счастье? – вопрошал себя царь, засиживаясь на руках с сыном до самой темноты. – Вот оно, мое настоящее счастье! Моя плоть и кровь, мой будущий самый верный друг. Я не дам этим женщинам опорочить твой ум, не бойся, приятель! Когда ты немного подрастешь, я найму тебе лучших учителей!..

Он понимал, что сын был чистым листом, был его шансом оставить в мире даже не что-то, но кого-то, и это наполняло сердце молодого отца радостью.

Так и проходили дни царской четы – в заботах о ребенке и о государстве. И, действительно, Одиссей уже начинал чувствовать, как становится счастливым в этом своем мире. Но в один вечер пришла страшная весть, переданная ему секретно.

Царь Итаки возвращался тогда через сад с прогулки к ужину, и мысленно представлял себе то, что разделение хлеба с женой заканчивается как можно быстрее, и он уходит в детскую, повозиться с сыном. Вдруг справа от него, за одним из кустов, раздался шелест. Одиссей нахмурился и продолжил путь, решив, что это, должно быть, просто ветер. тут же, однако из-за куста этого раздался негромкий голос:

– Одиссей!

Царь потянулся за кинжалом, который на всякий случай всегда носил при себе и медленно начал приближаться к кусту.

– Кто там? – так же негромко в ответ прошипел он.

– Я – посланник Елены. Елены Прекрасной, из Спарты. У нее для Вас сообщение. Только не медлите, у нас мало времени.

Несмотря на то, что это могло оказаться ловушкой, Одиссей сделал два уверенных шага и раздвинул листву. В ней он обнаружил сидящим мужчину, который никак не походил на спартанца. Выглядел тот грязным, совсем бедно одетым. Курчавые черные, как смоль, волосы грязными патлами свисали на его лицо, которое, однако, было очень красивым. Образ незнакомца был таким несуразным, что привел царя Итаки в замешательство на долю секунды.

– Я безоружен, – поднял руки на уровень головы посланник. – Вы можете меня обыскать, если хотите. Только уберите, пожалуйста, это оружие. Всю жизнь я наблюдаю его у своего лица… Меня угрожали изуродовать или убить в любую секунду.

Брови мужчины соединились в подобие домика, что не могло не вызывать жалость на таком миловидном лице.

– Так ты – илот? – догадался Одиссей, с осторожностью убирая оружие в ножны. – Илот, служащий Елене?

– Именно так, – кивнул с облечением незнакомец. – И меня обещали освободить, если я выполню свое поручение.

– Тогда переходи к делу. Тем более, ты сам сказал, что времени у нас нет.

– Хорошо, – илот с тревогой посмотрел на Одиссея. – Елене угрожает опасность со стороны ее мужа. Она… Беременна.

В момент Одиссея пронзили тысяча самых острых орудий. Однако мужество не покинуло его, и, сглотнув, он ответил:

– И что же? Я очень рад за нее. Что может грозить ей теперь?

– Елена чувствует, что ребенок окажется девочкой, – покачал головой илот. – А в этом случае Менелай обещал сбросить младенца со скалы.

Одиссей пришел в ужас. Он слышал, что в Спарте иногда избавлялись от больных или от «лишних» девочек, но и предполагать не мог, что в семье спартанской элиты может случиться подобное.

– Но за что такая жестокость? Ведь это их первое дитя.

– Менелай узнал правду про Елену, – пожал плечами илот. – Я не знаю, какую именно, но она попросила меня передать это вам. И поэтому он ее держит возле себя только для того, чтобы она родила ему сильного наследника. Больше Елена ему ни для чего не нужна.

Одиссей даже не нашелся, что ответить. Менелай, с которым он встретился на пиру год тому назад, никак не показался ему таким человеком.

– У Елены небольшой срок, – продолжал посланник. – Но она говорит, что знает, что это точно будет девочка. Материнское чутье. И, если Менелай приведет свой приговор в исполнение, то Елена не сможет жить дальше. Она наложит на себя руки.

– Так она просит меня ее вызволить? – нахмурился Одиссей. Безо всяких колебаний и сомнений, в его голове начал выстраиваться план спасения Елены. Ни на секунду он не задумался о своей боли, от которой страдал так долго. Ее жизнь стояла превыше всего этого.

– Нет, – неожиданно для Одиссея сказал илот. – Елена просит Вас обезопасить себя и ее сестру, Климнестру. Взять девушку под свою охрану. Потому как в случае самоубийства Прекрасной, Менелай грозился навредить именно Вам и Климнестре.

В голове Одиссея, наконец, кусочки мозаики сложились в единый рисунок.

«Она никогда не предавала меня! Негодяй вынудил ее выйти за него замуж!» – осознал царь Итаки.