Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа

Ясни зирки (звезды) – то его дитки…» —

поется в южнорусской песне-колядке. Тамбовские девушки еще и теперь распевают старинную песню о перевозчике. «Перевозчик, добрый молодец! Перевези меня на свою сторону!» – молит-просит девица удалого перевозчика. «Я?перевезу тебя, за себя возьму!» – отвечает он. «Ты спросил бы меня, чьего я роду, чьего племени?» – отговаривается красавица:

«Я роду (-то) ни большого, ни малого:
Мила матушка – красна солнушка,
А батюшка – светел месяц,
Братцы у меня – часты звездушки,
А сестрицы – белы зорюшки!»

«Солнце – князь, луна – княгиня», – гласит народная поговорка. По этой последней – луна (месяц) является Солнцевой супругою, – с чем совершенно сходятся языческие сказания о светозарной жене Даждьбога.

Творческому воображению пахаря наших дней небо представляется светлым теремом Божиим – со звездами вместо окон. Из этих окон смотрят на белый свет святые ангелы Господни. Нет счета-числа воинству небесному: сколько людей в мире – столько и ангелов. У каждой живой души – свой ангел-хранитель. Народится человек, и ангела нового посылает Бог стеречь-беречь его от греха напрасного-наносного, от ухищрений нечистой силы дьявольской. Прорубит ангел новое окошечко из Божьего терема, сядет у него да и смотрит, глаз не спускаючи с доверенного его попечению сына земли. «Смотрит ангел, а сам каждое дело земное в книгу небесную записывает. А людям-то кажется, что это все звезды сверкают!» – гласит народное слово. Умер человек, захлопывается ставнями окно, падает и его звезда с выси небесной на грудь земную. Кто увидит такую звезду да успеет сказать свое пожелание, – сбудется, не минуется. В русских простонародных сказках и солнце, и месяц смотрят в небесные окна. Да не в одних сказках, а и прибаутках разных, и в причетах. «Солнышко-ведрышко, выгляни в окошечко! Твои детки плачут, пить-есть просят!» – кличут солнцу во время ненастья, затягивающегося не на день, не на два, а Бог весть на сколько дней. «Месяц ты, месяц, золотые твои рожки! Выглянь в оконце, подуй на опару!» – причитают бабы-хозяйки, приготовляя блинную опару для поминок и становясь при этом непременно «супротив месяца». Кто часто смотрит на звездную россыпь – у того, по старинной примете, глаза будут зоркие. В заговорах можно встретить свидетельство об этом. «Господи Боже, благослови принять от синя моря силы, от сырой земли – резвоты, от частых звезд – зрения, от буйна ветра – храбрости!» – молит один из них, каждым своим словом проникая в суеверную душу охваченного объятиями природы, с колыбели до гробовой доски верного ей пахаря.

Светлый спутник земли, слывущий по иным местам народной Руси за «казачье солнышко», обожествлявшийся в седую старь времен, и теперь еще напоминает деревенскому хлеборобу о пережитках поклонения ему. «Месяц, месяц молодой! Табе рог золотой, табе на увеличенье, а мне на доброе здоровье!» – причитают смоленские (Краснинского уезда) крестьянки, становясь перед «молодиком» – молодым месяцем. От рождения молодого месяца до полнолуния, по народному поверью, счастливые дни, а как пойдет-пойдет месяц на ущерб, выплывет и всякое несчастье на белый свет. Если кому посчастливится увидеть с правой стороны от себя народившийся месяц, да спохватится увидевший показать месяцу хоть копейку медную (не говоря уже о серебряной или золотой монете), перевода у того деньгам не будет, «ничего не видя разбогатеет!» Слева покажется, – надо поклониться месяцу в пояс, чтобы защитил он от хворобы всякой раба Божия… Всякую работу советуют добрые люди зачинать тогда, когда растет-подрастает светел месяц. И скотину-животину лучше колоть в полнолунье, по уверению скотоводов да мясников, придерживающихся обычаев старины: ущербает месяц – и скот худеет, с тела спадает. На ущерб месяца даже сеять хлеб нехорошо: зерно выйдет тощее. Засеянное в новолунье поле дает густой-частый хлеб, созревающий на диво скоро; в полнолуние посеешь, – тихо станет расти хлеб, да зато умолотист будет. Хочет хозяйка, чтобы бел-волокнист уродился лен, – сей его, баба, на молодой месяц! А надо ей собрать побольше семени льняного, – жди полнолунья!.. Не начинают строить знающие всякое словцо люди и новой хаты на лунном ущербе, ни леса не рубят, ни печей не кладут; все это ждет своего череда вплоть до нового месяца. Только тогда, – говорят старики, – и можно поручиться за доброе житье-бытье в новом доме. Захочет молодой мужик выделиться из большой семьи, свое хозяйство повести наособицу, – тоже, кто поосторожнее, поджидают новолунья счастливого, – чтобы множилась «собина» на новом месте, а не шел старый достаток на убыль…

Против такого почитания светил ночи восставали русские строгие блюстители церковных уставов еще в XVII веке. Вот, например, любопытный отрывок из одного такого поучения: «Мнози неразумнии человецы, опасливым своим разумом веруют в небесное двизание, рекше во звезды и в месяц, и разчитают гаданием, потребных ради и миролюбивых дел, рожение месяцу, рекше – молоду; иние ж усмотряют полнаго месяца, и в то время потребнаи своя сотворяют; инии ж изжидают ветхаго месяца… И мнози неразумнии человецы уверяют себе тщетною прелестью, понеже бо овии дворы строят в нарожение месяца; инии же храмины созидати начинают в наполнение месяца; иние же в таж времена женитвы и посягания учреждают. И мнози баснословием своим по тому ж месячному гаданию и земная семена насаждают и многая плоды земныя устрояют…»

Звезды – тоже, что и месяц, оказывают, по уверению умудренных жизненным опытом домохозяев, влияние на урожай. Вот некоторые из приурочиваемых к ним примет. Ясная звездная россыпь и ночь под Рождество, – изобильного урожая ягод да грибов поджидают девки красные. Ярки звезды во все святочные ночи, – так и ypoжай будет добрый, и пчела – Божья работница – роиться хорошо станет, и гречиху-дикушу сеять можно без опаски перед градом, и овцы ягниться примутся дружнее дружного. Яркая игра звезд перед яровым севом – к богатой яровине. Во многих простонародных поговорках звезды зовутся небесным стадом; а пастухом у них – месяц рогатый. «Месяц, месяц, серебряные твои рожки, золотыя твои ножки! Паси-береги овец моих, как пасешь-бережешь ярок небесных – звезды частыя!» – можно и теперь еще услышать во многих поволжских деревнях перед первым выгоном овец на пастбище весеннее, на траву-мураву на зеленую.

Среди пословиц и всяких иных памятников народного слова, собранных незабвенным в летописях русского народоведения В.И. Далем, встречается много относящегося к светилам темной ночи… Месяц, по народному представлению, не то, что солнце, согревающее целый мир, растящее хлеб в поле и всякий плод земной; он «светит, да не греет, только напрасно у Бога хлебушко ест…» Потому-то и приговаривает пахарь в лунную ночь: «Как месяц ни свети, а все не солнышко!», «Грело б красное солнышко, а месяц – как себе знает!», «Светило бы солнце, а месяц – даром!..»

Мастер наш русский народ применять подсказанные ему стародавнею стариной поговорки ко всяким случайностям своей несложной, нехитрой, – но и при этом далеко не всем стоящим в стороне от нее понятной, – жизни. «Как молодой месяц покажется да и спрячется!» – говорят, например, о редком госте хлебосольные хозяева. «Пропал, как молодой месяц!» – приговаривают другие. «Светил бы мне месяц, а по частым звездам – колом бью!» – добавляют они к сказанному, если им ответят, что у них – и так гостей много, всех-де не переугощать!.. «Всю ночь собака пролаяла на месяц, а месяц того и не знает!» – не в бровь, а прямо в самый глаз попадает любящим сплетни-пересуды присловье, подслушанное на старой Волге (в Симбирской губернии). Чересчур привередливые красавицы, слишком разборчивые невесты получают на свою долю особый, не очень-то приходящийся им по нраву прибауток: «Еще какого жениха захотела – во лбу месяц, а на затылке ясны звезды?»

Простонародные приметы, на которые за последнее время обращают внимание и ученые погодоведы, дают немало советов сельским хозяевам. Когда, – гласят они, – месяц народится на полдень (вниз) рогами, то – если это зимнее время – будет до самого ущерба его стоять тепло, а если время летнее – жара. Смотрят у молодого месяца на полночь (вверх) рога, – быть зимой холоду, а летом – ветрам. Кверху подняты рога, да нижний-то покруче – так первая половина месяца будет морозная (зимой); либо (летом) ей ветер покоя не даст. А если нижний рог пологий, – переносит мужик примету на вторую половину месяца. Крутые месяцевы рога заставляют ожидать ведра, пологие – ненастья непогожего. Задернут месяц тусклою дымкой, – размокропогодится на дворе; а если смотрит он во все глаза на православных, и на мокром месте сухо будет. В синеве месяц к дождю, в красне – к ветру, с ушами – к морозу. Если перед новолунием выдадутся ненастные деньки, – «молодой месяц обмывается!» – говорит деревня. В Пермской губернии примечают, что если праздник Крещения Господня придется под полный месяц, то сплошь да рядом бывают по весне большие полые воды. Воронежцы заприметили, что – если «обглядится» новый месяц в трое суток, так до ущерба ведро будет без перемены, а если с новолунья три дня дождем небо плачется – не установиться красной погоде вплоть до самого конца месяца.

Любит русский народ загадки загадывать. «Загану-ка я загадку, перекину через грядку!» – приговаривает он, уверенный в том, что от загадки до разгадки – семь верст правды. «Синенька шубенка крыла весь мир!» – загадывает он о небе. Месяц представляется ему то «сивеньким жеребчиком», глядящим через прясло (Калужская губерния), или «белоголовой коровой», смотрящей в подворотню (Псковская губерния), то медведем, то «лысым мерином с белыми глазами» (Симбирская губерния). В симбирских же деревнях повторяют о нем такую загадку: «С вечера сивый жеребец в подворотню глядит, в полночь жеребец через кровлю бежит!»; в самарских – загадывают и так: «Маленький, курбатенький – всему миру свет!», «За новым за двором стоит чашка с творогом!»; в новгородских – «Идет лесом – не треснет, идет полем – не плеснет!» и т. д. «Над бабушкиной избушкой – хлеба краюшка; хочет есть старуха, тянется-потянется, а все не достать!» – загадывает народ о месяце. «Кругло, а не месяц; зелено, а не дубрава; с хвостом, а не мышь?» – сыплет он вопросами, что из мешка трясет, а о разгадке спросят, репа – скажет… По старинному поверью, в конце каждого земного месяца Бог свой небесный месяц ножом режет на звезды. «Оттого-то все их и больше на небе!» – догадывается народная молвь. Ходит предание, что на луне Каин – в наказанье за пролитую на земле кровь – веки вечные убивает Авеля. Смотрят деревенские простецы на месяц, а мысли-то у них сами собою так и перелетают к этому преданию. Есть, говорят, – и такой догадливый люд, что все сбиваются на том – кто именно кого убил: Каин – Авеля, или Авель – Каина. Впрочем, это уже относится тоже к маловероятным преданиям не только сметливой, но и смешливой старины-матушки.

Звездное небо представляется глазам зоркого пахаря «грамоткой», написанной по синему бархату. «Не прочесть этой грамотки, – говорит он, – ни попам, ни дьякам, ни умным мужикам». А между тем для последних-то, оказывается, эта грамотка является не совсем тайной, – недаром они с поразительной для оторванного от природы горожанина точностью угадывают по расположению звезд время ночи. Ночное звездное небо – такие же безошибочно верные часы для деревенского путника, что и крикливый вестник полночи петух – на дворе.

Не все звезды для русского хлебороба одинаковы. Знает он, что «звезда от звезды разнствует во славе», а потому и различает если не все, то хотя некоторые из жемчужин россыпи звездной. Так, знает он Вечерницу – первую вспыхивающую вечером звезду, назовет и Денницу – позднее всех своих сестер погасающую на небе, только-только не встречающуюся с утреннею раннею зорькой.

На деревенской Руси, среди старожилов, всегда были – и теперь есть – свои самобытные звездочеты, знающие не только звезды «блудячую» (планету) да «хвостатую» (комету), появляющуюся, по их словам, не то к войне, не то к голоду, или к моровому поветрию, либо к какому-нибудь другому народному бедствию, а различающие почти всякое светило в звездном царстве, раскинувшемся по синему небу. Так, например, – говорят они, – есть на свете Чигирь-звезда. Это – не что иное, как Венера науки о звездах. Чигирь-звезда предсказывает человеку счастье и несчастье. В начале XIX столетия ходил на Руси в списках следующий сказ старинных звездочетов об этой звезде: «Сия бо звезда едина именем Чигирь есть меж всеми звездами, десять мест во всяком месяце имеет, а по трижды приходит на всякое место коегождо месяца. Сие бо есть великая мудрость. Аще кто добре горазд и разумеет месячному нарождению, той видит и кий круг ведает сия звезда Чигирь. Аще ехати, или идти куда, или селиться, – смотри, на которую сторону та звезда стоит: аще она станет противу, и ты противу ея не езди никуды. Во дни первый, одиннадцатый и двадцать первый состоит Чигирь на востоце, и ты храмины не ставь, на дворе главы своей не голи. Во дни вторый, дванадесятый и двадцать вторый стоит Чигирь меж востоком и полуднем, и… рожденное будет курчя и бесплодно. Во дни третий, тринадцатый и двадцать третий стоит Чигирь на полдни, и ты в те дни в полдни не купайся, в баню не ходи: изойдешь лихом, или учинится переполох». Большая Медведица слывет в народной астрономии за Сажар– (или Стожар) звезду. По этому созвездию советуется охотникам выходить смело на всякого дикого зверя, кроме одного только медведя. Плеяды, по народному определению – «Утиное Гнездо»; Пояс Ориона – «Кичаги», Арктический Пояс – «Железное Колесо», Млечный Путь – «Становище». Три звезды, находящиеся подле Млечного Пути, зовутся «Девичьими Зорями». Падающие звезды, при виде которых старые богобоязненные люди причитают свое «Аминь, аминь! Рассыпься!», а молодые произносят заветные желания, – зовутся «Маньяком».

О «Девичьих Зорях» дошло до наших дней старинное сказание. Жили-были, гласит оно, – на белом свете три сестры («родством и дородством – сестра в сестру»). Жили они в одном доме, без отца-матери: «сами правили домом, сами пахали, сами хлеб продавали». Проторяли к сестрам дорожку свахи-сваты, да было им всем диво дивное: «Придут к воротам, ворота сами растворяются; пойдут к избе – двери сами отойдут настежь; взойдут в избу – в избе нет ни живого, ни мертвого, как после мора. Постоят, постоят, так и пойдут ни с чем. Выйдут на улицу, посмотрят на окна, а у окон сидят три сестры вместе, прядут одну кудель…» Стали все за это считать трех сестер ведьмами; и надумали бабы-свахи сжить девок со свету. Чего-чего только они ни придумывали, лишь бы загубить их! Поджигали даже то городьбу их, то избу: и огонь не берет… По знахарям-ведунам хаживали: и те ума не приложат, что с тремя сестрами сделать!

Увидали-подглядели однажды ночью зоркие бабьи глаза, что летит поднебесьем Огненный Змей прямо к дому ненавистных им трех сестер: «полетал-полетал, да и прочь полетел: и Змей их не берет!» Но вот – мало ли, много ли времени прошло: умерли сестры, все сразу. Узнали об этом свахи-бабы, пошли поглядеть на покойниц, – пошли, а самих страх берет: послали наперед себя мужиков. Пошли, осенясь крестным знамением, мужики, подошли к городьбе – «городьба расступилась на четыре стороны», подошли к избе – «изба рассыпалась на мелкие щепки». Сказание заканчивается словами: «Тут-то мужики догадались, что те три сестры были прокляты на роду. Да и после смерти им худое житье досталось: век гореть зорями. Вот их уже немного осталось: только три пятнышка…»

По девичьей примете, звезды падают не только к ветру, как говорят старые люди, а и к девичьей судьбе: в какую сторону о Святках звезда упадет, когда на нее смотрит загадывающая девушка, – в той стороне и «суженый» (жених) ее живет.

Немало говорят о звездах и сельские поговорки, каждая из которых не мимо молвится. «Не считай звезды, а гляди под ноги: ничего не найдешь, так хоть не упадешь!» – замечают рассеянному человеку-верхогляду, приговаривая: «Жить живи, да решетом звезды в воде не лови!», «Часты звезды, ярки звезды, да рассыпчаты: сладки речи, звонки речи, да обманчивы!» и т. д. Простонародные загадки говорят о звездах в таких словах, как, например: «Рассыпался горох – на тысячи дорог!», «Вся дорожка осыпана горошком!», «Поле (небо) не меряно, овцы не считаны, пастух (месяц) рогатый!»

Нельзя назвать особенно точными «астрономические» наблюдения, веками слагавшиеся в народной Руси; но все они, но каждая пословица, каждое поверье о небесном мире говорят о том, что не одним только хлебом насущным жив наш народ-пахарь, – хотя дума об этом нелегко достающемся всякому трудящемуся человеку даре Божием и не отходит от хлебороба до гробовой доски.

IV. Огонь и вода

Огонь и вода – две враждебных друг другу, две непримиримых, хотя иногда и работающих одна на другую, стихии. Русский народ, тороватый на красную речь, не прошел мимо них со своим живым, перелетающим из века в век словом. Есть у него про каждую из этих стихий наособицу и вместе о них обеих свой сказ, выразившийся во многом множестве пестрых пословиц, загадок, поверий и преданий, – несмотря на всю враждебность, зачастую объединяющих обе эти могучих стихии, по воле умудренного седой стариною народа-сказателя.

Огонь, в представлении язычника Древней Руси, являлся сыном Неба (Сварога), – почему и величали его в те затонувшие во мраке веков времена «Сварожичем», воздавая ему поклонение: «…и огневи молятся, зовут его Сварожичем…» – писал об этом некий Христолюбец. Позднейшее сказание, записанное в «Памятниках отреченной литературы» (II, 445), гласит о том, что произошел огонь от очей Божиих. «Как огонь зачася?» – вопрошается в этом сказании. – «Архангел Михаил зазже огонь от зеница Господня и снесе на землю!» – дается ответ. Солнце принималось пращурами народа-пахаря, одухотворившего всю видимую природу, за всевидящее око Творца. Таким образом, и по народному мировоззрению, огонь является исходящим от прекрасного светила дня.

Вода, – как было уже сказано выше (см. гл. 1) – по стародавнему слову русского народа, доискивающегося до начала начал вселенских, представляется кровью земли.

«Огонь нисшел с небеси», – гласит благочестивая простодушная мудрость. «Воды небесные поят землю», – продолжает она, приговаривая: «Огонь да вода – супостаты!», «Вода – всему господин; воды и огонь боится!» Дает мудрый тысячелетний опыт народа добрый совет пахарю – «держаться за землю», «дружиться с землей», но при этом совете оговаривается: «С огнем не шути, с водой не дружись, ветру не верь!», «Дружись с землей: от земли вшел, земля кормит, в землю пойдешь!», «Огонь да вода – нужда да беда!», «Огонь – царь, вода – царица, земля – матушка, небо – отец, ветер – господин, дождь – кормилец, солнце – князь, луна – княгиня» и т. д.

По народному представлению, огонь наделен необычайной силою-мочью, но вода – сильнее огня («земля – сильнее воды, человек – сильнее земли»), «Хороши в батраках огонь да вода, а не дай им Бог своим умом зажить!» – предостерегает поздних потомков богатыря Микулы Селяниновича старина. «Не топора бойся – огня!» – добавляет она: «С огнем, с водою не поспоришь!», «Огню да воде Бог волю дал!», «Ходить у огня – обжечься, у воды – замочиться!», «Вор ворует – хоть стены оставит, огонь придет и стены унесет!»

По образному русскому выражению, огонь – «богатырь-воевода», а вода – «сама себе царь». Заберет силу вода, так ее, – приговаривает народная Русь, – «и Белый Царь не уймет»… От огня, по ее крылатому слову, вода ключом кипит, а водой и огонь заливают. Вода – еще более, чем огонь, опасная для неосторожных людей стихия. «Водою мельница стоит, от воды и погибает!», «И тихая вода крутые берега подмывает!» – гласят народные присловья: «Вода сама себя кроет, а берег – знай – роет!», «Всегда жди лихой беды от большой воды!» Об этом же приговаривает и такая поговорка, как: «Пришла беда, разлилась вода: переехать нельзя, а стоять не велят!» Безвыходно-опасное положение, в какое попадают все, невнемлющие опыту старых, перешедших поле жизни людей, изображается на простонародном языке выражением – «Из огня да в полымя!» или еще более меткими: «Из огня да в воду», «Только и ходу, что из ворот да в воду!..»

Огонь – огню рознь. Сердце памятливого к заветам стародавней поры народа-сказателя сохранило свои вещие предания не только о небесном и земном огне, но и о «живом» (вытертом из дерева). Так и вода слывет, по этим преданиям, то живою, то мертвою. Небесный огонь (молния) ниспосылается на землю, – говорит народ, – неспроста: им карает нераскаянных грешников правосудие Божие. Гасить пожар от грозы («Божий огонь»), потому-то и считается грехом. Древние славяне, объединяя в одну стихию небесный и земной огни, называли их – подобно многим другим, ведущим свое родословное древо от одного и того же арийского корня племенам – «водорожденными» (сыновьями и внуками воды), ставя их, таким образом, в зависимое от нее положение. Живому огню придается и теперь особая чудодейная сила. В стародавние годы на Руси, как и у других родичей-славян, было в обычае поддерживать на домашнем очаге неугасимое пламя, возженное от огня, добытого из сухой сердцевины дерева. Это, по древнему верованию, оберегало дом от всякой беды и даже обеспечивало семье мирную счастливую жизнь. В глухих уголках светлорусского простора и до наших дней еще кое-где сохранилось суеверно-благоговейное отношение к такому, добываемому большаками семьи, огню.

Домашний очаг считался в старину священным. В огне, поддерживавшемся на нем, видели силу – не только дававшую человеку тепло и пищу, но и отгонявшую от жилища всю нечисть, всякую болесть лютую. Очаг был первым жертвенником славянина-язычника; пылающее на нем дерево – первой жертвою повелителю огней небесных, Перуну-громовнику. Вокруг очага собирались в былую пору совещания родичей. Выселяясь с дедовского гнезда, молодые члены рода непременно брали с собою к своему новому очагу горящие уголья со старого. Только это, по верованию ранних предков современного пахаря, и могло сохранить родственные связи. Если огонь на чьем-нибудь очаге погасал, это сулило суеверному воображению всякие беды и слыло предвестником вымирания-угасания семьи. Даже рассыпавшиеся с очага дрова не обещали ничего доброго для хозяев. Плюнуть на очаг почиталось за великий грех. Если кто-нибудь заливал водою чужой очаг, это было выражением непримиримой вражды – на жизнь и смерть. Зола, взятая с домашнего очага в праздничные дни, служила – в руках главы семьи – целебным средством: ею пользовали от самых разнородных болезней. Отправляясь в далекий путь, древний славянин брал с собою не только горсть родной земли, – как это наблюдается в наши дни, – но и щепоть золы с домашнего очага. Перед пылающим очагом произносились заговоры. По колебанию его пламени предсказывалась судьба и угадывался будущий урожай. Гадание это исчезло из народной памяти, но еще до сих пор можно услышать на Руси слова заговора вроде: «Ахти, мати белая печь! Не знаешь ты себе ни скорби, ни болезни, ни щипоты, ни ломоты! Так и раб Божий (имярек) не знал бы ни хитки, ни притки, ни уроков, ни призороков»… Еще и теперь на малорусском юге России во многих деревнях сохранился обычай давать болящим выпить святой воды с печной золою. В Курской губернии, по свидетельству нескольких исследователей народной старины, печь заменяет в захолустных уголках аптеку. Перед ее раскаленным устьем ставят страдающих нервными болезнями («от испуга»); о край печи заставляют тереться шеей больных горлом; «от простуды» больной бросает в пылающую печь найденный на берегу реки камень, бросает – приговаривает: «Как камень на бережку у реки был сух, так бы у меня раба Божьего (имярек) ноги были сухи, не боялись ни стужи, ни морозу, ни метелицы, и сколь он теперь горяч, так будьте и вы, ноги, горячи!» Чтобы предохранить новорожденного ребенка от сглазу, кума берет из печки уголь и, выйдя на перекресток, перекидывает уголь через себя. В Орловской губернии под защиту очага отдают домашних животных, прикладывая, например, к печи только что появившихся на свет телят. Еще в сороковых годах во многих коренных великорусских местах было в обычае, возвращаясь с похорон, непременно дотрагиваться рукою до печи. Это должно было, по мнению придерживавшихся такого обычая, предохранять от смерти «в одночасье». Знающие «всю подноготную» люди советуют предохранить хлебные скирды и стога сена от мышеяди не чем иным, как насыпанием под них – с четырех сторон – золы от сожженных на домашнем очаге клочков сена и хлебных колосьев. Дотошные бабы-хозяйки от поры до времени выгребают из печи золу и посыпают ею пол в курятнике, думая, что от этого куры станут нестись лучше. Огородники, благословясь, раскидывают («от червя») золу по грядкам, разделанным под посадку капустной рассады. Есть места, где принято подмешивать золы из очага в первые семена ржи – «для обережи от градобоя».

Да и во многом множестве иных случаев житейского обихода возлагала простодушная старина надежды на помощь и покровительство своих благожелательных светлых духов, обитавших в домашнем очаге. Все эти умилостивлявшиеся пламенем божества объединились впоследствии в одном живучем существе – Домовом (зовущемся также «хозяином» и «дедушкой домовитым»). При этом перевоплощении, вызванном рукою всесокрушающего времени, яркий облик могущественного духа огня побледнел, растеряв по пути веков немалую долю своей силы-мощи. Даже самая память о нем стала смутным преданием полузабытого прошлого, заслоненного от внутреннего мира современного пахаря туманной дымкою новых наслоений бытового суеверия. Пожалуй, даже не узнать в теперешнем Домовом и отдаленнейшего родича божества языческой Руси, – до того расплылись все его когда-то резко проступавшие черты при последовательном многовековом видоизменении; до того разменялись на мелочи его стихийные свойства и обязанности. Народ даже выселил его из самого очага, перенеся местопребывание старого в подпечек, – куда и обращаются в подобающих случаях ведуны-знахари наших дней.

Пытливый исследователь воззрений славян на природу вызвал из туманного мрака забвения бесхитростный образ этого заботливого хранителя семейного очага. Домовой, в его обрисовке, самое старшее и почетное лицо в семье домохозяина, к которой и принадлежит по восходящей линии, как праотец (дед), положивший основание очагу и собранному под единый кров союзу родичей. Он, обыкновенно, носит хозяйскую одежду, но всякий раз успевает положить ее на место, как только она понадобится большаку семьи. Он видит всякую мелочь, неустанно хлопочет и заботится, чтобы все было в порядке и наготове, – здесь подсобить работнику, там поправить его промах. Его хозяйскому глазу приятен приплод всякой домашней животины; он недолюбливает излишних расходов и сердится на них. Если ему житье по душе придется, то он служит домочадцам и зорко смотрит за всем домом и двором. Он сочувствует каждой семейной радости, печалуется о каждом семейном горе. Он даже предупреждает почтительно относящихся к нему семьян о каждой грозящей им откуда бы то ни было опасности.

До сих пор на старой-кондовой Руси соблюдается еще немало связанных с почитанием домашнего очага обычаев свадебного обихода. В стародавние годы ни одна невеста не уходила перед венчанием из родительского дома, не простившись с его огнем. Прощание сопровождалось особыми обрядами, мало-помалу исчезавшими из житейского обихода. При этом пелись подружками невесты и особые песни – «огнянки»; но и от них не дошло до наших дней почти никакого следа. Перед домом жениха невесту также встречал огонь: выбегал навстречу дружка с горящей головнею из женихова очага в руках. «Как ты берегла огонь у отца-матери, так береги и в мужнином доме!» – приветствовал он молодую, троекратно обегая вокруг нее. Только успевала она вступить в хату, как ее вели к пылающему очагу и здесь осыпали тремя пригоршнями зерна, – в знак того, что она присоединялась к семье и в пожелание плодородия в супружеской жизни. С этой минуты новобрачная поступала под покровительство светлого духа, присутствие которого в домашнем очаге оберегало всю семью от «напрасной» беды. Вечером, после пира-стола, молодуха снимала с себя пояс и бросала его на печь. Этим как бы вверялась вся брачная жизнь молодых новоженов защите домового. У соседей великоросса-крестьянина, симбирских чувашей, до сих пор соблюдается перенятый от русских старинный, утратившийся в памяти народной Руси обычай, состоящий в том, что новобрачная, вступая впервые в мужний дом, прежде всего земно кланяется печке, а затем уже переходит к выполнению других обрядностей этого самого торжественного для нее в ее серенькой-будничной жизни дня.

В повседневном быту современного русского крестьянина можно насчитать многие десятки таких случаев, в которых он, бессознательно приобщаясь к суеверию пращуров, обращается к заступничеству позабытых покровителей своего домашнего очага. Просматривая исследования наших народоведов, то и дело наталкиваешься на доказательство этого. Так, например, в Курской губернии еще недавно считали необходимым, приводя с базара купленную корову, накормить ее в первый раз на печном заслоне. Во многих других, даже не смежных, губерниях, отправляя кого-нибудь из домашних в путь-дорогу, и теперь еще хозяйки-большухи открывают заслонку и распахивают избную дверь – с тем, чтобы теплое веяние очага следовало за путником, оберегая его на чужой сторонке и непрестанно напоминая ему о родной семье, заботящейся-печалующейся об отсутствующем. Есть места, где во время первой грозы разводят в печи огонь, как бы призывая этим покровителя земного помочь против огня небесного. Это уже несомненный пережиток древнего умилостивительного бескровного жертвоприношения Перуну-громовнику. Как на один из соблюдающихся повсеместно обычаев благочестивой народной старины, можно указать на обыкновение креститься при зажигании в хате первого вечернего огня. Гасят огонь придерживающиеся дедовских заветов старые люди тоже с крестным знамением. Некоторые строгие блюстители обрядовой стороны жизни принимают за немалый грех погасить огонь без надлежащего благоговения. Разводя огонь в печи, белорусы соблюдают молчание и остерегаются оглядываться. Если же не соблюсти, по их словам, этого обычая, то не диво, если в тот же день случится в доме пожар. В тверской округе записан обычай гнать от соседей как можно дальше того домохозяина, у которого загорится хата: иначе карающий его гнев Божий последует за ним, и пламя охватит тот дом, куда он войдет и даже к которому подойдет. Черниговцы в старину обносили вокруг пожарища не только святые иконы, но и хлеб-соль. Нельзя не видеть в этом обычае опять-таки упомянутого выше пережитка. В Волынском краю бабы выносят в подобном случае накрытый чистым столешником стол, ставят на него святую воду, кладут обок с нею хлеб-соль и ходят с этим столом вокруг горящего дома, – ходючи, сами голосом голосят:

«Ой, ты, огню пожаданый,
Из неба нам зосланный!
Не расходься ты, як дым,
Бо так приказав тоби Божий сын!»

Подслушан собирателями памятников народного слова в тех же обильных сказаниями местах и другой разносказ этого причета: «Витаю тебе, гостю! Замовляю тебе, гостю! Иорданскою водою заливаю тебе, гостю! Пришел Господь в мир – мир его не познав, а святый огонь слугою своим назвав; Господь на небо вознесся, за Господом и слуга святый огонь понесся!»

Суеверная душа обитателя глухих захолустных уголков подсказывает иногда ему, что в пожаре бывает виноват разгневанный хозяевами покровитель домашнего очага. Так жестоко мстит он, старый, только за самые тяжкие нанесенные ему обиды. Во избежание такой беды, чуть не разоряющей вконец и самого хозяйственного крестьянина, а бедняка пускающей со всею семьей по миру, соблюдается у белорусов особый обычай угощения Домового, охраняющего за это не только от пожара, но и от всякой другой Божьей немилости. В Симбирской и соседних с нею поволжских губерниях повсюду строго соблюдается обыкновение обжигать первые бревна каждого новостроящегося дома. Это, по уверению плотников, должно предохранять от грозного посещения «красного петуха».

В стародавние годы справлялся на Руси целый ряд особых праздников, связанных с обожествлением огня и воды. Яркие пережитки их до сих пор почти повсеместно сохранились в обычаях, приурочивающихся к Семику, ко Всесвятской (Ярилиной) неделе, к Ивану Купале, к Ильину дню и некоторым другим дням месяцеслова. Тороватый на красное словцо да на присловье крылатое, русский хлебороб-простота сыплет направо и налево и на все стороны света белого меткими пословицами-поговорками об огне и воде, зачастую применяя их к определению всевозможных явлений жизни. «Сену с огнем не улежаться!» – говорит он о неподходящих друг к другу муже с женой, приговаривая: «Солома, с огнем не дружись!», «Мужик-то с огнем, а жена – с водой!», «Не с огнем к пожару соваться!» и т. д. Неправедно нажитую прибыль зовет народ огнем, поясняючи при этом: «Набил чужим достатком мошну, берегись – обожжешься!», «Краденая деньга – огонь, как раз с ней и сгоришь!», «У бедного отнять – огонь в дому держать!» Приглядывается простодушная мудрость народная к расточающему свое добро нехозяйственному человеку, а сама седой головою покачивает, глядючи, как он не к себе в дом, а все из дому тащит: «Глупому сыну не в помощь богатство, – говорит она, – у него все, как на огне, горит, как по воде – плывет!», «Моту денег подарить – что в огонь кинуть, что на воду пустить!». Так и зовет-величает она расточивших-промотавших свое богатство «прогорелыми». «Как огнем обхватило!» – замечает народ о нагрянувшей на кого-либо беде-напасти: «Попал промеж двух огней!», «Огонь – не вода, охватит – не всплывешь!» О неосмотрительных, семь раз не примеряв, хватающихся порой и не за свое дело, людях также есть свое слово у посельщины-деревенщины, от поколения к поколению передающей красные речи. «Делать, что огонь – так и с делом-то в огонь!», «Скоро огонь горит да вода бежит!», «Не хватай картошку из огня – обожжешься, не пей кипятку – обваришься!» – наставляет она торопливый люд. Любит краснослов-пахарь побалагурить: ради красного словца – не щадит он порою матери-отца; но правда-истина для него всего дороже. Недаром сложилось о ней у его дедов-прадедов такое слово, как: «Правда («праведное» – по иному разносказу) на огне не сгорит, на воде не потонет». В этой поговорке слышится явный отголосок воспоминания о совершавшихся в старую старь на Святой Руси – да и не только на ней, а и в других землях – «судах Божиих» (испытаниях виновных и правых огнем и водою).

«Суды Божии» велись на Руси с незапамятных времен. Еще Перун-громовник, грозный повелитель огней небесных и дожденосных туч, призывался в свидетели-судьи их. Каратель злой нечисти, переходившей пути-дороги труду народа-пахаря, он являлся и бичом людских пороков и преступлений. Огню и воде, этим находившимся под его властью стихиям, придавалась сила обличения лжи. Потому-то и обращались наши отдаленнейшие предки в затруднительных случаях к их нелицеприятному посредничеству. Как и у других соседних народов – не только славян, а и немцев, – огненное испытание виновности и правоты подсудимых производилось в Древней Руси таким образом. Обвиняемый должен был пройти голыми ногами по раскаленному железу: народ верил, что в случае невиновности всякий человек сделает это без вреда для себя. Судимый водою должен был или достать камень со дна котла с кипящей водою, или войти в реку в самом широком месте ее и плыть к другому берегу. Виноватого должна была утопить, в последнем случае, сама его кривда. Зачастую бывало так, что обвиняемые, страшась кары небесной, сознавались в своих повинностях и соглашались лучше нести наказание от судей земных, чем погибнуть от суда Божия. Впоследствии, с течением времени, испытание стало производиться более легким способом – бросанием на воду жребиев, по которым и решался суд. Следы существования «судов Божиих» на Руси сохранились как в некоторых памятниках древнерусской письменности («Русская Правда» и др.), так и в изустном народном письменном слове, занесенном на скрижали истории литературы «калитами»-народоведами. В захолустных уголках северо-восточного края и до сих пор еще кое-где прибегают к подобию Божьего суда: заставляют заподозренных в краже целовать дуло заряженного ружья, дают двоим тяжущимся зажженные лучины одинаковой величины и следят: чья сгорит раньше, тот и считается обвиненным. Каких-нибудь шестьдесят – семьдесят лет тому назад были, по соседству с чувашской или мордовской округою, и такие русские деревни, где существовал обычай бросать в мельничный пруд старых баб, заподозренных в колдовстве. Если брошенная начинала идти ко дну, это считалось ее оправданием, и ее спешили спасти, а если не тонула, то признавалась за ведьму – виновницу какой-либо «напущенной» на деревню беды. «Ведьму-колдунью вода не принимает!» – можно и теперь слышать отголосок этого обычая в народной крылатой молви.

Вознося правду-матушку на недосягаемую для кривды высоту могущества, эта молва не прочь оговорить самое себя поговорками вроде: «Правда-то правдой, а и про милость не забудь!», «На правду напирай, да часом и помилуй!», «Милость над грехом – что вода над огнем!». В этих и им подобных словах явственно сказалась неисчерпаемая доброта сердца народного, и сквозь заскорузлую оболочку свою блещущего чистым золотом. «Где огонь – там и дым!», «Не бывать дыму без огня!» – замечают умудренные жизнью старые люди об идущей про кого-нибудь худой молве-славе. «Не огонь железо калит, а мех!» – оговаривают они надеющегося на одну свою силу неискусного работника.

Труд упорный, потовой труд, всегда поведет в хату достаток, если жить с умом да о Боге не забывать, – думает народная Русь тысячелетнюю думу. «Где вода была, там и будет; куда деньга пошла, там и копится!» – поучает она только еще выходящих на поле жизни: «Ручей поит речку, речка поит море, море – окиян-море; труд копейку ведет, копейка рубль бережет, не меняй береженый рубль – детей-внуков накормишь досыта!» Но не всякий раз прислушивается к старой воркотне да на ус мотает молодежь, – от нее не диво услыхать в ответ и такую отповедь: «Пора придет – вода пойдет!», «Что копить – не два века жить!», «Руки будут – деньги будут; всей воды не выпьешь, всей казны в карман не уложишь!» Такие беспечные ветрогоны и слушать даже не станут умудренных опытом стариковских речей, что-де: «Ждать воды – не беда, да пришла бы вода!»

Любит деревня тех за ухватку, кто на белом свете живет – не тужит: знай работает за троих и хоть не в красной одежде ходит, не сладко ест, да не только на судьбу не жалуется, а еще сам над собой смехи строит, прибаутками сердце тешит. «Хлеб да вода – молодецкая еда!» «Сыт крупицей, пьян водицей!», «Богато живем – с плота воду пьем!», «Хлеб с водою, да не пирог с лихвою!», «Пей ты водку, а я воду; ты покраснеешь, я пьян буду!»… Да мало ли наберется и других таких пословиц-поговорок, готовых летать из конца в конец по неоглядной родине пахаря!.. До чего ни коснись, на всякое дело у него найдется слово, а то и целый короб… «У князя были, да воду пили!» – ведет он рассказ про скупых хозяев, не тороватых на угощенье. «Хоть на воде, да на сковороде!» – кивает он в сторону привычных к нескромным замашкам, живущих напоказ. «Воду толочь – вода и будет!» – смеется он над непонятливыми слушателями, которым надо каждое слово разъяснять-разжевывать да в рот класть. «От воды навару не будет, от бестолочи – толку!», «Спроси его, отчего ты глуп? – У нас, скажет, вода такая!» Не щадит народ ни друга, ни ворога, не помилует на словах и самого себя. «Мир силен – как вода, а глуп – что дитя!» – говорит он о сельских сходках, где крикуны-галманы верх привыкли надо всем брать: «Мир, что вода, – пошумит да и разойдется!», «Народ, как вода на ночовках, переливается!» и т. д. «После пожара да за водой!» – говорят в деревне о тех, кто уж слишком задним умом крепонек. «Бросай барыш с камнем в воду!» – о деле, за которое не стоит и браться; «Вода с водой – не гора с горой: сольется!» – о задумывающихся над одним и тем же, подходящих друг к другу людях; «По которой реке плыть, ту ему и воду пить!» – о подлаживании к тому, с кем ведется дело.

Про оборотистого мужика, которому все неладное с рук сходит, пущено гулять по народной Руси немало таких крылатых словец, как: «Ему и беда, что с гуся – вода!», «Он из воды сухой выйдет!», «Сблудил-своровал и концы в воду!», «Его ремесло по воде пошло, по воде пошло – водой снесло!» Скрытные, не любящие многословных речей люди получили на свою долю такое меткое определение: «Наш молчан воды в рот набрал!» О тех, кому не следует доверяться, вылетели из уст народной мудрости слова: «У него правда на воде вилами писана!», «Ему поверить – что по воде на камне поплыть!», «Слова с языка – как вода с гуська!» и т. п. «Под лежачий камень вода не течет!» – говорится о лежебоках, дожидающихся, что хлеб к ним сам в руки придет. «Быль – что камень на шее, небылица – проточная водица!», «Былое – травой ноги оплетает, небыль – прибылой водой сбегает!», «Чужую беду на воде разведу, а к своей – ума не приложу!» – кончает питающийся от щедрот земли-кормилицы народ-сказатель, не скупящийся на красные да на меткие, не в бровь, а в глаз попадающие речи. Идет он по путине веков, засевает молвою словесную ниву; всходят речи, словами колосятся, присловьями наливаются, – чтобы снова попасть в кошницу к новым сеятелям, зазвенеть новыми, выращенными народной былью речами. Уж раз вылетела такая речь-молва на вольный простор, не попасть ей в руки забвения, не сплыть по воде без следа, не кануть камнем ко дну – пойдет она гулять по Святой Руси, гулять – силы нагуливать, слово словом плодить…

Оставили свой след два исконных врага – огонь да вода – и в сокровищнице русских народных загадок. «Что без огня горит, без крыльев летит, без ног бежит?» – спрашивает загадка. «Солнце, тучи да реки быстрые!» – отвечает разгадка. «В воде я родилась, огнем покормилась!» – подает голос соль – сестра хлеба насущного. «Я не сам по себе, а сильнее всего и страшнее всего, и все любят меня и все губят!» – заявляет тот богатырь, которым «покормилась» дражайшая половина хлеба-соли. «Ни в огне не горю, ни в воде не тону!» – слышится новое слово: лед говорит. Кончается день, заволакивается небо тьмою-сумраком, наступает ночь. Смотрит народ, а сам приговаривает: «Бессмертная овечка в огне горит!» А огонь – уж тут как тут – в его памяти: «В камне спал, по железу встал, по дереву пошел, как сокол полетел!» – вспоминается пахарю крылатое слово. «Чего из избы не вытащишь?» – спрашивают охотники до загадок. «Печку!» – следом разгадка идет. «Чего в избе не видно?» – «Тепла». В Псковской губернии загадывают про печь по-иному: «Стоит баба в углу, а рот на боку!»; в Новгородской – на свой лад: «По сторону белец, по другую белец, посередине чернец!»; у вологжан – в том же роде: «Два белыша ведут черныша!», «Сидит барыня в амбаре – не свезешь ее на паре!» – приговаривают сибирские загадчики. О печном заслоне летают по народной Руси свои загадки. «Мать Софья день сохнет, а ночью издохнет!» (Псковская губерния), «Двое парятся, третий толкается; когда открывается, вся сласть подымается!» (Самарская губерния) – наиболее цветистые из них. «Мать толста, дочь красна, сын храбер – в поднебесье ушел!» («…сын кудреват – по поднебесью летает»), загадывают про печной дым бабы-олонки с мужиками-олончанами. В Курской губернии ходит такая же загадка, но с видоизмененным концом: «Сын голенаст, выгибаться горазд»… «Отец (огонь) еще не родился, а сын (дым) уж в лес ходит!» – говорят псковичи, добавляя к этому: «Зыблется, гиблется, а на землю не свалится!», «Кумово мотовило под небеса уходило!» По тем местам, где еще есть черные-курные избы, загадывает деревенский люд-краснослов про дым по-другому: «Черна кошка, хмыль в окошко» (Симбирская губерния), «Ходит Хам по лавке в Хаминой рубашке. Хам, иди вон!» (Самарская губерния) и т. д. «Что кверху корнем растет?» – загадывается о саже в трубе; «Полна коробушка золотых воробушков!» – о печной загнетке (или: «Полон сусек красных яичек!»); «Ниже верху, выше печи, греет плечи!» – о полатях; «Ударю я булатом по белокаменным палатам, выйдет княгиня, сядет на перину!» – об огниве, кремне, искре и труте. Про самый огонь говорят и так: «Без рук, без ног, а на гору ползет!», «Красный кочет дыру точит!», «Дрожит свинка, золота щетинка!» О горящей лучине-лучинушке березовой сложились загадки: «Красный петушок по жердочке бежит!» (Рязанская губерния), «Бежит кошка по брусочку, кладет кошка по кусочку!» (Самарская губерния), «Белое ест, черное роняет!» (Новгородская губерния) и т. п. Свеча, по словам загадок, является «столбом», горящим без углей; светец с зажженной лучиною представляется «старцем», который стоит, «тюрю ест и под себя мнет». О нем же говорится: «Стоит Ермошка на одной ножке, крошит крошонки – ни себе, ни женке!»

Существует на Руси сказание о сотворении земных морей, озер и рек. Когда Бог сотворил землю, – гласит оно, – повелел Он идти ливню-дождю. Полил дождь. Воззвал Творец к птицам, дал им дело – разносить воду во все стороны света белого. Налетели птицы – железные носы (олицетворение весенних гроз) – и стали исполнять повеление Создавшего их. И наполнились водою все овраги, все котловины, все рытвины земли. «Отсюда и все воды пошли», – заканчивается сказ. По иному разносказу, дополняется он еще тем, как одна птичка изо всей паствы отказалась повиноваться Творцу. «Мне не нужны ни озера, ни реки, – сказала она, – я и на камушке напьюсь!» Воспылал на птичку малую великим гневом Господь и запретил ей и всему ее роду-потомству на веки вечные даже и подлетать к рекам и другим вместилищам вод земных; вышло ей позволение утолять жажду одной дождевою водой. И летает в засуху эта птичка с криком «Пить-пить!»

В духовном стихе о «Голубиной Книге» создание рек, ручьев и родников приписывается «зверю-Индрику», который, двигаясь с места на место в подземных недрах, роет в земле отдушины к океан-морю. О нем так и сказано там:

«Куда зверь пройдет,
Туда ключ кипит!»