– Наивный! Он же – старый хитрец, это понятно.
– Не без этого. Но в первую очередь фанат своего дела. У него весь дом заготовками кукол уставлен.
Она выпустила очередное колечко дыма.
– Значит, переменился, когда услышал имя «Лилит»?
– Еще как переменился!
– Я бы не удивилась, если бы он читал заклинания над своими проклятыми куклами.
– Думаешь?
– Уверена. Мало ли психов? А все творческие люди – психи в квадрате. Ладно, черт с этим кукольником! Мавр сделал свое дело. Если Женечка будет вести себя так же, как эти две недели, я отберу у нее эту куклу, и ты не помешаешь мне. Слышишь?
– Хочешь, чтобы она тебя искусала? – попытался пошутить Оскомин.
– Я надену зимние перчатки, а сверху варежки для жаровни – пусть кусается, сколько влезет. Куклы ей не видать, как собственных ушей.
– Не будь с ней жестока, прошу тебя!
– Я не жестока, а справедлива.
– Ну-ну, – миролюбиво кивнул хозяин дома. – И все-таки лучше обойтись без эксцессов.
– Я тебе скажу, что было бы лучше: отправить эту куклу в Петербург, в Кунсткамеру.
Не видел и не знал Павел Константинович того, что происходило за речкой Лиховой, на краю села Зырино, в доме Саввы Андроновича Беспалова, когда тот услышал фразу: «Она назвала ее Лилит». То, что случилось с лицом кукольника при визите к нему Оскомина, не было даже ничтожным эхом произошедшего с Беспаловым теперь. Припадая на одну ногу, словно его перекосило, Кукольник добрел до зеркала и уставился в него так, как смотрел бы на трещину в земле, откуда вырывались языки пламени. Вначале почуяв, а потом увидев его, дымчатый кот подскочил на диване, остервенело зашипел и шарахнулся к окну, едва не снеся штору, и откуда сиганул в сад. И хотя ему, Савве Беспалову, было чудовищно больно, ломило все тело и нутро выворачивалось наизнанку, кривая улыбка, готовая испугать любого храбреца, бешено плясала на его губах, а волчьи глаза горели восторгом.
– Свершилось! Свершилось! – огненно прошептал он.
Глава вторая
Война на уничтожение
1
Все изменилось, когда в доме Оскоминых случилось чудо. Забыли выходки и дерзости Женечки, ее агрессивную навязчивость, все, что касалось роли куклы в семье, когда дочка Павла Константиновича требовала, чтобы к ее Лилит относились как к живому человеку.
Было первое воскресенье июля. В спальню хозяев дома поспешно и настойчиво постучали.
– Кто там? – вяло спросил хозяин.
– Это Илона! – стараясь говорить громко и шепотом одновременно, ответили из-за двери. – Вам нужно встать!
– Зачем?
– Так нужно.
– Давай позже, а?
– Вы должны это увидеть! Павел Константинович!
– Да что такое? – Он растер глаза. – У нас что, пожар?
– Считайте, что так! Это касается Женечки!
Оскомин замер, быстро приподнялся на локтях:
– Что с Женей?
– Вставайте! А то потом меня заругаете.
Он поспешно сел.
– Что она еще отчудила со своей сестренкой? – выбросив из-под одеяла длинные загорелые ноги, сонно спросила Зоя.
– Понятия не имею.
– Вы идете? – спросила Илона.
– Иду, иду.
Он встал, накинул и запахнул халат, сунул ноги в тапочки и пошлепал к дверям. Но когда открыл их, то увидел на лице домработницы едва скрываемый восторг.
– Что?
– Идемте, – кивнула та.
Через минуту они стояли на пороге детской. Дверь была открыта. Женечка сидела на кровати, опустив ноги. Она шевелила пальчиками и внимательно наблюдала за ними. Потом подняла глаза на отца и весело сказала:
– Смотри, папочка, у меня получается. Будто, правда? До того, как с нами случилась беда.
– И тебе не больно, милая?
– Нет.
– Совсем-совсем?
– Совсем-совсем, – ответила дочь.
– Это же чудо, – прошептал Оскомин.
– И я о том же, – подтвердила Илона. – Еще какое!
– А теперь смотри, папочка…
Женечка стала аккуратно сползать с кровати.