Драфт

– Накинь, – просит Эштон, протягивая мне свою толстовку. – На улице дождь.

Послушно надеваю безразмерную вещь и фыркаю:

– Ты лучший стилист из всех, что когда-либо у меня были.

– Ты мне льстишь. Но продолжай.

Снова начинаю смеяться, а затем, медленно волоча ноги, следую за Эштоном к лифту. Когда он останавливается на нашем этаже и мы заходим внутрь, здоровяк опускает глаза на мои ноги и снова начинает хохотать.

– Прекрати, – сдерживая смех, произношу я. – Это не смешно!

– Прости. – Он поджимает губы, беззвучно смеясь.

– Это было неискренне. Я слышу, как трясется твоя грудь, – улыбаюсь я и толкаю его локтем.

Он вскидывает руки вверх, а потом подносит одну из них к своим губам и делает вид, что закрывает рот на молнию. Я усмехаюсь и поворачиваюсь к дверям лифта, которые раскрываются на первом этаже. Эштон наклоняется к Чендлеру и надевает ему ошейник.

Мы оказываемся в просторном тускло освещенном холле с кремовой мраморной плиткой на полу. От глянцевых стен яркими бисеринками отражаются маленькие огоньки гирлянды, мигающей на большом панорамном окне. Проходим мимо бархатного дивана песочного цвета и выходим на улицу.

Несмотря на мелкий моросящий дождь, на улице тепло. Даже душно. Ветра нет. И так спокойно. Тихо.

Осматриваюсь по сторонам, пытаясь понять, в какой части города мы находимся. Поворачиваю голову и внимательно рассматриваю здание, из которого мы вышли.

Изящная лепнина украшает фасад величественного здания из коричневого кирпича. Прямо над дверьми, из которых мы только что вышли, – ангелок, пускающий стрелу. Вдоль всего фасада тянутся красивые узоры, придающие жилому комплексу определенную грациозность. У его больших панорамных окон, сквозь которые виднеется холл, растут кусты с белыми розами. И их аромат витает в воздухе.

Так хорошо.

Вот так идти. Никуда не торопиться. Ни о чем не думать.

Так просто.

Дойдя до конца здания, мы сворачиваем за угол и оказываемся на знаменитой Родео-драйв.

– Мы что, в Беверли-Хиллз?! – удивленно восклицаю я.

Эштон фыркает:

– Именно. И именно сюда ты собиралась выйти в образе проститутки.

– Спасибо, что напомнил.

– Пожалуйста.

Я закатываю глаза.

– Сейчас я одета не лучше, если что.

Он вскидывает бровь и театрально вздыхает:

– Ты же сказала, что это твой лучший наряд! Мое сердце разбито!

– Я и не отказываюсь от своих слов! – тут же подхватываю игру. – Просто мой наряд немного не подходит для Беверли-Хиллз.

– Ладно, я схалтурил. Признаю.

Коротко смеюсь.

– Здесь красиво, – выдыхаю, глядя по сторонам.

– И я так решил, когда смотрел квартиры. А ты в какой части города живешь?

– Я живу в Сан-Франциско.

– Ого. Надолго в Лос-Анджелесе?

– Через несколько дней улетаем обратно. Я прилетела с Фрэнком на сделку.

– Сделку?

– Да. Недвижимость, – тут же поясняю. – Фрэнк – правая рука моего отца. А отец владеет сетью отелей по всему миру.

– Что за отели? Или это тайна?

– Нет. «Хисторикал».

Эштон качает головой:

– Неплохо. И где именно построят «Хисторикал» в Лос-Анджелесе?

– Понятия не имею, – выдыхаю. – Обычно я не задаю вопросов и не лезу в дела Фрэнка.

Некоторое время мы молчим, а затем Эштон спрашивает:

– Так ты в первый раз здесь?

Благодарно смотрю на него за то, что не задает больше вопросов про Фрэнка, и киваю.

– И как тебе?

– На самом деле я не видела ничего кроме аэропорта, нашего отеля и бара. Мы прилетели в город вчера утром. Пока Фрэнк был на сделке, я любовалась океаном из номера отеля, а после его возвращения мы поехали отмечать слияние в «Оклахому». Так что я узнала Беверли-Хиллз только по тем картинкам, что видела в интернете.

Он улыбается.

– Значит, я не зря вытащил тебя на улицу.

– Ну если бы я знала, что ты живешь недалеко от бульвара Сансет, где переодевали Красотку, то ни за что на свете не вышла бы из дома в таком виде.

Эштон смеется, а затем произносит: