Между мажором и бандитом

– Херня, – он целует меня в макушку, – напиши, как приедешь.

Выхожу, когда на улице уже темнеет. Алекс курит у подъезда. Он выглядит задумчивым. Мы молча идем к метро. Я чувствую себя странно. Изменницей, непостоянной и ветреной девчонкой.

– Прости, Лёш, – говорю ему.

– За что? – Шевцов берет меня за руку.

Такая холодная у него ладонь! Сжимаю, отчаянно желая отдать хоть немного тепла.

– Я не подумала, что стоит сказать тебе…

– Да у меня с батей беда. Я бы не смог приехать раньше. Ты молодчина.

Молча идем дальше.

– Рит… – он явно не решается спросить.

– М?

– Вы с Фроловым… Пока меня не было… ну… были близки?

Резко краснею, вспоминая, что творил со мной Рома в ванной час назад.

– Понял. Слушай, – когда мы подходим к метро, он резко разворачивается и обнимает меня, – будь моей девушкой Рит. Не для защиты от университетских сплетен. А потому что я так хочу… Сука…

Гляжу на него, не в силах понять, почему этот уверенный парень вдруг стал заикаться.

– Короче, я в тебя влюбился. Тащусь как кот от валерьянки. Мечтаю о тебе ночами. Вчера дрочил три раза…

Вспыхиваю, потому что прохожие очевидно все слышат.

– Лёш… Не кричи так…

– Нет, молчи. Давай я с твоей мамой поговорю, все ей объясню. Чтобы она не подумала…

– Я сама с ней поговорю. Слушай… Лёш. Все сложно и… Вы оба мне дороги и нравитесь. Не будет ли ошибкой сказать тебе «да»? Хочу, чтобы Рома узнал о том, что случилось между нами вчера утром. Это будет честно.

– Понятно. Хорошо, как скажешь.

Мне очень приятно, что такие мальчики испытывают ко мне чувства. Но я запуталась. И видимо, мне необходимо время. Мы быстро добираемся до моего дома. На прощание Лёша нежно меня целует и уходит. А я шагаю навстречу катастрофе…

Захожу в квартиру и сразу чувствую гнетущую ауру. Мама на кухне, готовит ужин. Разуваюсь, стараюсь храбриться и прохожу в комнату. Однако, зайдя внутрь, вижу, что нет ни пакетов с вещами, ни моего мишки. Куда она все убрала?

Зверею и врываюсь на кухню.

– Куда ты всё дела?! – кричу с порога.

– И тебе привет, Маргарита, – она откладывает нож и разворачивается, – где ты шлялась?

– Я…

– С мужиком своим была?

Не узнаю маму. Она сейчас выглядит такой чужой. Озлобленной. Знаю, что после ухода папы ей пришлось пройти через ад, но… Кажется, что ее опека меня душит. Чувствую себя совершенно беспомощной.

– Да, – отвечаю тихо, – я была с Алексом. У его друга случилась беда.

Врать маме не хочу и не буду.

– Твоя учеба – вот беда. Раньше ты так себя не вела.

– Где мои вещи? И мишка? Куда ты их дела? – вопреки тому, что пытаюсь храбриться, глаза предательски увлажняются.

– Выкинула, – отрезает мама, а я не верю своим ушам.

– Как ты могла… Это моё! – голос дрожит, не могу справиться с нахлынувшими эмоциями.

– Здесь нет ничего твоего Маргарита, – лед в голосе матери режет без ножа, – окончишь учебу, трахайся с кем вздумается. Только в подоле не вздумай принести.

– Как ты можешь так говорить? Да, Лёша мой парень! Но он внимательный! Позволяет мне учиться, балует! Я нравлюсь ему!

– Тело твоё ему нравится. Разговор окончен. Завтра после занятий сразу домой!

– Нет, – пищу едва слышно, пытаясь набраться храбрости, – Нет! Это моя жизнь и ты не лишишь меня ее лишь потому, что тебя однажды бросили!

Выплевываю жестокую фразу и вылетаю из кухни. Обуваюсь и бегу к мусорке. Я не позволю меня сломать! Даже маме! Никто больше не посмеет указывать, как мне жить. В темноте роюсь и под кучей дурнопахнущих пакетов нахожу своего мишку. Кто-то порвал ему ушко.

Обнимаю вонючую игрушку и рыдаю. Так хочется тепла, любви и поддержки. Одиночество разрывает меня на части. С трудом беру себя в руки и ищу подаренные вещи. Они так мне дороги! Часть уже растащили, оставив лишь рваные пакеты. Собираю то, что могу отыскать и ковыляю домой.

Прохожу мимо кухни и запираюсь в комнате. Там складываю одежду. Она вроде не провоняла. Очищаю мишку и роюсь в кошельке. Наверное, придется сдать его в чистку. Постепенно успокаиваюсь и понимаю, что зря нагрубила маме. Она любит меня и желает лучшего.

Иду в ее спальню. Мама смотрит телевизор и не реагирует на мой приход. Топчусь на месте, боясь и слово вымолвить.

– Прости меня, – набираюсь смелости и почти хриплю, – я слишком грубо… в общем, прости. Но хочу, чтобы ты знала: мне стыдно не потому, что я отстаиваю себя, а потому, что та фраза была слишком грубой. Дай мне жить, пожалуйста! Я же тебя никогда не подводила!

– Садись, – вздыхает мама и указывает на место рядом с собой.

Сажусь. Мне стыдно поднимать взгляд. Но отступать не намерена.

– Ты правда влюблена? – спрашивает устало, – в этого мальчика?

– Угу.

– Сколько ему лет?

– Двадцать один. Почти двадцать два.

– Ясно. Вы знакомы совсем недолго же, да?