По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Встречи с Маркизом
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Встречи с Маркизом
Борис Блох
Книга «Встречи с Маркизом» является философски-полемической публикацией автора, построенной в виде воображаемого диалога главного героя с воображаемым персонажем, который во всех деталях точнейшим образом воспроизводит детали жизни Маркиза де Сада.
Встречи с Маркизом
Борис Блох
© Борис Блох, 2021
ISBN 978-5-0055-2841-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Содержание :
– Первая Встреча с Маркизом
– Вторая Встреча с Маркизом
– Третья Встреча с Маркизом
– Возвращение
Встречи с Маркизом
Wisdom is good and ignorance is bad; and since all of us desire to be happy, and since we evidently become so on account of our use – that is our good use – of other things, and since knowledge is what provides this goodness of use and also good fortune, every man must, as seems plausible, prepare himself by every means for this: to be as wise as possible.
Socrates.
Мудрость лучше невежества; и поскольку мы все хотим быть счастливы, и поскольку для достижения счастья мы используем, оптимальным образом, те вещи, которые нам позволяет так удачно использовать наше знание и разум, то совершенно ясно что каждый человек, в меру своей возможности, должен готовить себя именно к этому: быть мудрым, насколько это возможно.
Сократ.
Это повествование, по сути своей, совсем непридуманное, в котором случайные совпадения могут быть правдоподобны, но невероятно-нереальны, и это просто потому, что выдумывать подробности бывает труднее чем последовательно и детально излагать простую, но порою совершенно невероятную правду.
C благодарностью, это повествование посвящается Елене, без поддержки и одобрения которой этот текст никогда бы не был написан.
Первая Встреча с Маркизом
Фома остановился, отдышаться немного, передохнуть. В нескольких метрах впереди виднелся скальный островок, и оставалось только до него добраться, но снег был по пояс, сыпучий, легкий как пух, искрящийся на солнце, и каждый шаг давался с трудом, приходилось продавливать и преодолевать эту невесомую искрящуюся пудру, под которой где-то в глубине нащупывался то ли фирн, то ли старый наст, который так же вязко поглощал попытки встать на него поустойчивее. Верхний слой снега струился лениво и неторопливо, но успевал затечь в проделанные ступени прежде, чем Фома успевал переставить ногу. Эта борьба за преодоление снежного склона была, вероятно, самой трудоемкой частью восхождения, и Фома старался распределить свои силы так чтобы хватило до самого верха. Остальные три участника восхождения наблюдали за его усилиями издали, отогреваясь на предыдущем скальном островке, где Фома приготовил последнюю точку страховки перед снежным склоном. Он просидел на этом островке почти полчаса, дожидаясь пока они подойдут по навешенной веревке, выбираясь из-за снежного перегиба. На предыдущем склоне еще лежала утренняя тень, и все вымерзли до нитки, потому что на высоте шесть тысяч метров, в зоне вечных снегов, в тени так же холодно, как и жарко на пекущем горном солнце. Фома дождался их на островке, и теперь торопился, как мог, добраться до следующего, а там, глядишь, должен быть уже виден выход на гребень.
Фома глядел себе под ноги, отсчитывая ритм сбившегося дыхания, обжигая легкие сухим горным воздухом, пытаясь вернуться к рабочему ритму три-вдох, три-выдох, и не заметил, абсолютно ничего не заметил, но только вдруг услышал, как закричала Люська Болтянская. Что именно она кричала, он не понял, но очень удивился, потому что никогда раньше не слышал такого крика.
А на самом деле Люська кричала «Держи!!!». Она первой заметила и поняла что дело швах. Потому что она подошла последней, и стояла еще на подходе, и она видела и скальный островок, и Фому на склоне, и она первой заметила что склон над Фомой вдруг пополз вниз, и что Антоша, сидевший возле страховочной веревки, отвлекся и полез в свой рюкзак, а Топтыгин сидел рядом с ним и жмурился на солнце, и кто-то из них, или же они оба, преграждали ей путь к страховочной веревке, за которой до сих пор никто не следил, как и за Фомой, который еще мгновение назад как будто бы мирно стоял и отдыхал посреди снежного склона, пытаясь унять срывающееся дыхание.
Люся Болтянская в два с половиной прыжка преодолела расстояние до страховочной веревки, Топтыгин проснулся и раскрыл глаза, а Антоша отвлекся от своего рюкзака, и повернулся к склону, но Фома уже ничего этого не увидел, и всё это было уже не так важно, потому что снежный склон тронулся, медленно превращаясь в облако снежной, искрящейся на солнце, белоснежно-ледяной пудры подсвеченной ярким утренним солнцем, и это облако накрыло Фому, увлекая вниз, за собой, и больше он уже ничего не видел и не слышал…
Снежная масса окутала Фому, поместив его в середину гигантского снежного бутерброда, придавив и сверху, и снизу, и, запечатанный в снежную массу, он начал свой путь вниз по склону, оказавшись в самом центре лавины, которая единым махом очистила склон между двумя скальными островками, и устремилась вниз, где, всего в нескольких метрах ниже начиналась вертикальная полукилометровая стена.
Фома понял, что что-то произошло, но что именно, понять это уже не было времени, ни возможности, потому что и зрение, и слух, и ощущение верха и низа, всё исчезло одновременно, и даже дыхание его, которое почти восстановилось, вдруг перестало существовать. Весь мир оказался вдруг отгорожен то ли мутным зеленоватым стеклом, то ли туманом, в котором ничего не было видно. Может быть, это были остатки солнечного света, пробивавшегося сквозь толщу снега, может быть просто эффект снежной компрессии…
– Может быть, так будет выглядеть мир, когда меня завернут в полиэтилен… – Мелькнула мысль у него в голове. Два дня назад в долине уносили вниз труп туриста, умершего от горной болезни. Довольно большая компания его друзей-товарищей прошла мимо базового лагеря медленной процессией, неся на плечах импровизированные носилки с полиэтиленовым коконом, похожим на египетскую мумию.
– У них там один на перевале от горняшки помер – буднично констатировал Степан, который сбегал на тропу поговорить с проходящей процессией.
– Так и меня понесут, завернутым в полиэтиленчик – пронеслась мысль в голове у Фомы…
Фома знал, что падать вниз он будет еще долго, полкилометра… Сколько секунд? Он хоть и не ощущал происходящего, но четко осознавал, что полкилометра падения вдоль вертикальной стены, это последнее путешествие вниз, которое ему предстоит, а что будет потом, внизу, это в лучшем случае, может быть, полиэтиленовый кокон на пути в базовый лагерь…
Время остановилось в зеленоватом тумане, где не было ни верха, ни низа, ни до, ни после, ни света, ни звука, ни вкуса, ни цвета, ни боли, ни рук, ни ног, ни дыхания, ни падения…
Только вдруг Фома заметил, что зеленоватая муть на самом деле неоднородна, а как будто бы через что-то мутное пробивается свет, как будто из-под толщи воды подо льдом, как будто видно дневной свет, где-то там, наверху… Как будто там есть свет слабый, но заметный, как будто что-то искрится в тумане подсвеченное этим слабым неопределенным светом… Фома хотел устремиться туда к свету, будто бы всплыть из глубины на поверхность, но ощущение тела отсутствовало, и разум, лишенный ощущений, оказался в растерянности, пытаясь определить, что это, снег забившийся под очки, вода, туман, лед, или сон, или бред, или же он всё-таки еще не упал те самые полкилометра, которые неизбежно ждали его внизу…
Бардо Тодол – вдруг подумал он краешком ошеломленного сознания – надо было читать Бардо Тодол. Там было что-то написано про свет, в направлении которого надо двигаться… И какой-то свет, в направлении которого двигаться не надо…
Бардо Тодол – это Тибетская книга мертвых. Он однажды пролистал Бардо Тодол, но одолел только первые несколько страниц, и потом к ней уже не возвращался. Эта уникальная книга, впервые переведенная и опубликованная в середине двадцатого века, удивительна не только и даже может быть не столько своим содержанием, сколько происхождением. Однажды обнаруженная в виде свитка в одном из Тибетских монастырей, она была на протяжении многих веков одним из главных документов и артефактов религии Тибета. Бардо Тодол, или «Тибетская Книга Мертвых» – это фактически руководство по реинкарнации. Эта книга описывает путешествие человеческого сознания после смерти, в направлении следующей инкарнации. Эту книгу в Тибете положено читать над усопшим сорок девять дней после его смерти, чтобы облегчить ему путь в его следующую жизнь, чтобы он не пропал и не потерялся между этой жизнью и следующей. Кроме тех случаев, когда человек знает эту книгу наизусть, тогда читать уже ни к чему, тогда он и так не заблудится, так, например, монахи, выросшие в монастырях, знают этот текст наизусть, они уже в таком повторении не нуждаются…
Два года назад, вместо подготовки к экзамену по марксисткой философии, Фома увлекся чтением работ Карла Густава Юнга, известного швейцарского психиатра. В момент появления Бардо Тодол в Европе, Юнг, как и многие другие, был весьма впечатлен этой книгой, и он полагал, что эта книга в действительности является описанием путешествия в глубины внеличностного подсознания… Именно Юнг поспособствовал переводу и переизданию этой книги на немецком и на английском языках в середине двадцатого века. Он действительно верил, что книга эта не могла быть написана иначе как одним из живых, вернувшимся с того света, который видел все это «собственными глазами» если можно так выразиться. Были же достоверно найдены «живые Будды», которые находились в состоянии медитации десятилетиями, не принимая ни воды, ни пищи, и находили нетленные их мумии, медитативно сидящие в позе лотоса, лишь ногти и волосы продолжали расти пока тело не превращалось в иссохший скелет, без каких-либо признаков смерти или разложения.
Вероятно, был один такой «живой Будда», который вернулся с той стороны бытия и записал всё что он пережил… Сорок девять дней, это ещё не тот срок, после которого возвращение уже невозможно… Только если предположить, что тот самый монах проделал сам этот путь реинкарнации, то как и зачем он вернулся? Чтобы написать эту самую книгу мертвых? Или он сам, простите, заблудился, и снова вернулся туда откуда начал? Тут логика вряд ли поможет, но тема, сама по себе, интересная…
Кроме того, что там будет какой-то свет, в направлении которого надо двигаться, Фома ничего конкретно из книги не запомнил. Помнится, потом на пути должны были встретиться всякие божества тибетские, многорукие, многоглазые, разноцветные, сложно сочиненные… Запомнить их имена и лица было невозможно. Это было как раз сомнительно для тех европейцев, которые всё склонны понимать буквально: и что, мне тоже такое может привидеться? Некоторые полагали что людям, выросшим в Европе и не знакомым с Тибетской традицией, такое привидеться не может, даже в страшном сне не пригрезится. А если так то какой в этой книге смысл? Означает ли это что реинкарнация не грозит людям европейским? Мы же не умеем погружаться в глубокую медитацию на годы, значит не будет у нас и своей «европейской, немецкой, английской, французской книги мертвых», да и в Тибете уже давно никто этого не может.
Почему-то этого мутного зеленоватого света при полном отсутствии каких-либо ощущений пространства и времени, оказалось достаточно чтобы помутневшее сознание определило всю критичность сложившейся ситуации, ощущая внезапно отчетливую дистанцию между духом и телом, и если бы тело было еще хоть как-то подвластно сознанию, он всеми силами рванулся бы туда, непонятно куда, то ли к свету, то ли вниз, то ли вверх, не понятно, то ли в глубь, то ли на волю…
Мутный просвет медленно увеличился, то ли сам по себе, то ли раздвигаемый силой воображения, и Фома с удивлением отметил, что туманность тумана как бы ослабела, отчасти позволяя увидеть прозрачную пустоту, наполненную светом, хотя остановить свое внимание было абсолютно не на чем. Туман посветлел, и чем-то напомнил Фоме сценические облака, которые вдувают на сцену для любителей спецэффектов. Присмотреться к чему-либо было решительно невозможно, потому что не было ничего…
Сгусток темного цвета прямо перед Фомой вдруг оказался грузным мужчиной в шелковом домашнем халате. Еще немного, и до него, наверное, можно было бы дотянуться рукой, когда Фома вдруг заметил его присутствие, а он, судя по всему, заметил Фому.
Фома оглядел человека в халате с некоторым недоумением. Темно-синий халат с узорами был явно свежевыглажен, и сидел безупречно, шелк слегка поблескивал в рассеянном свете мутного тумана, а вышитые узоры на халате были скорее всего ручной работы. Человек был одет то ли в сандалии, то ли в шлёпанцы, в общем было такое впечатление что его выдернули из своего собственного дома, где он мирно отдыхал у камина проводя время за чтением, с чашкой чая, или, может быть, чего покрепче.
Человек с укором посмотрел на Фому, как на гостя незваного и нежданного.
– Молодой человек, – вдруг проговорил он весьма недовольно, и как будто вынужденно прервав молчание – давайте не будем терять драгоценное наше время, я так думаю, что ваше имя Фома, и я не совсем понимаю, что вас сюда привело. – он оценивающе оглядел Фому и продолжил – Вы молоды, неустроенны, неопытны, и у вас в голове полный беспорядок. Я, право не понимаю, почему вы сюда попали.
– Простите, нам не приходилось раньше встречаться? – его вопрос показался Фоме простым, но вполне абсурдным.
– Нет, вряд ли… – Фома на мгновение задумался, где и как… Но ничего разумного в голову не приходило… – Постойте-ка, я, по-моему, вас видел где-то… Только где? И конечно же не в домашнем халате…
– Конечно же, нет – слегка иронично парировал незнакомец – конечно же не в халате. И конечно же не здесь, и не в таком виде… Впрочем, позвольте представиться, меня зовут Донасьен, по вашему, по русскому обычаю, был бы я, наверное, Данилой, а полностью Донасьен Альфонс – это можно считать, что Данила Афанасьевич.
Он поглядел на озадаченного Фому, и добавил – или по-другому, Маркиз де Сад, может быть, слышали? – мой титул известен в миру лучше, чем мое имя.
– Точно! – Фома попытался собраться с мыслями, которые вдруг бросились врассыпную, – я ваш портрет на выставке видел. Был же какой-то юбилей, двести лет, что ли? Вообще-то, даже интересно, я вообще-то этой темой не интересуюсь… Не очень интересуюсь, то есть… Хотя вообще, конечно, интересуюсь, но не очень… – Фоме показалось что он несет чушь, но ничего умного в голову не приходило, и оскорбить Маркиза тоже не хотелось, так он выглядел незлобно и по-домашнему.
– Молодой человек, милейший друг мой, и неважно мне чем вы интересуетесь или нет, я всё равно могу сказать с уверенностью, что всё что вы обо мне знаете, или можете знать, или могли бы знать, или кто-то вам рассказал, все это по большей части бред и инсинуации. Могу вас заверить, друг мой – ничего что я вас так называю? – что люди, которые продержали меня четверть века в тюрьме, приложили немало усилий чтобы исказить или уничтожить мои истинные намерения… Злые люди, злые мысли, но удивительно что именно меня объявили злодеем и хулиганом… Не все, конечно. Есть же люди, которые умеют отфильтровать правду от лжи… Но таких немного. Скажите, друг мой, сколько вам лет?
– Мне двадцать три, – Фома замешкался от неожиданного вопроса – а что?
Борис Блох
Книга «Встречи с Маркизом» является философски-полемической публикацией автора, построенной в виде воображаемого диалога главного героя с воображаемым персонажем, который во всех деталях точнейшим образом воспроизводит детали жизни Маркиза де Сада.
Встречи с Маркизом
Борис Блох
© Борис Блох, 2021
ISBN 978-5-0055-2841-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Содержание :
– Первая Встреча с Маркизом
– Вторая Встреча с Маркизом
– Третья Встреча с Маркизом
– Возвращение
Встречи с Маркизом
Wisdom is good and ignorance is bad; and since all of us desire to be happy, and since we evidently become so on account of our use – that is our good use – of other things, and since knowledge is what provides this goodness of use and also good fortune, every man must, as seems plausible, prepare himself by every means for this: to be as wise as possible.
Socrates.
Мудрость лучше невежества; и поскольку мы все хотим быть счастливы, и поскольку для достижения счастья мы используем, оптимальным образом, те вещи, которые нам позволяет так удачно использовать наше знание и разум, то совершенно ясно что каждый человек, в меру своей возможности, должен готовить себя именно к этому: быть мудрым, насколько это возможно.
Сократ.
Это повествование, по сути своей, совсем непридуманное, в котором случайные совпадения могут быть правдоподобны, но невероятно-нереальны, и это просто потому, что выдумывать подробности бывает труднее чем последовательно и детально излагать простую, но порою совершенно невероятную правду.
C благодарностью, это повествование посвящается Елене, без поддержки и одобрения которой этот текст никогда бы не был написан.
Первая Встреча с Маркизом
Фома остановился, отдышаться немного, передохнуть. В нескольких метрах впереди виднелся скальный островок, и оставалось только до него добраться, но снег был по пояс, сыпучий, легкий как пух, искрящийся на солнце, и каждый шаг давался с трудом, приходилось продавливать и преодолевать эту невесомую искрящуюся пудру, под которой где-то в глубине нащупывался то ли фирн, то ли старый наст, который так же вязко поглощал попытки встать на него поустойчивее. Верхний слой снега струился лениво и неторопливо, но успевал затечь в проделанные ступени прежде, чем Фома успевал переставить ногу. Эта борьба за преодоление снежного склона была, вероятно, самой трудоемкой частью восхождения, и Фома старался распределить свои силы так чтобы хватило до самого верха. Остальные три участника восхождения наблюдали за его усилиями издали, отогреваясь на предыдущем скальном островке, где Фома приготовил последнюю точку страховки перед снежным склоном. Он просидел на этом островке почти полчаса, дожидаясь пока они подойдут по навешенной веревке, выбираясь из-за снежного перегиба. На предыдущем склоне еще лежала утренняя тень, и все вымерзли до нитки, потому что на высоте шесть тысяч метров, в зоне вечных снегов, в тени так же холодно, как и жарко на пекущем горном солнце. Фома дождался их на островке, и теперь торопился, как мог, добраться до следующего, а там, глядишь, должен быть уже виден выход на гребень.
Фома глядел себе под ноги, отсчитывая ритм сбившегося дыхания, обжигая легкие сухим горным воздухом, пытаясь вернуться к рабочему ритму три-вдох, три-выдох, и не заметил, абсолютно ничего не заметил, но только вдруг услышал, как закричала Люська Болтянская. Что именно она кричала, он не понял, но очень удивился, потому что никогда раньше не слышал такого крика.
А на самом деле Люська кричала «Держи!!!». Она первой заметила и поняла что дело швах. Потому что она подошла последней, и стояла еще на подходе, и она видела и скальный островок, и Фому на склоне, и она первой заметила что склон над Фомой вдруг пополз вниз, и что Антоша, сидевший возле страховочной веревки, отвлекся и полез в свой рюкзак, а Топтыгин сидел рядом с ним и жмурился на солнце, и кто-то из них, или же они оба, преграждали ей путь к страховочной веревке, за которой до сих пор никто не следил, как и за Фомой, который еще мгновение назад как будто бы мирно стоял и отдыхал посреди снежного склона, пытаясь унять срывающееся дыхание.
Люся Болтянская в два с половиной прыжка преодолела расстояние до страховочной веревки, Топтыгин проснулся и раскрыл глаза, а Антоша отвлекся от своего рюкзака, и повернулся к склону, но Фома уже ничего этого не увидел, и всё это было уже не так важно, потому что снежный склон тронулся, медленно превращаясь в облако снежной, искрящейся на солнце, белоснежно-ледяной пудры подсвеченной ярким утренним солнцем, и это облако накрыло Фому, увлекая вниз, за собой, и больше он уже ничего не видел и не слышал…
Снежная масса окутала Фому, поместив его в середину гигантского снежного бутерброда, придавив и сверху, и снизу, и, запечатанный в снежную массу, он начал свой путь вниз по склону, оказавшись в самом центре лавины, которая единым махом очистила склон между двумя скальными островками, и устремилась вниз, где, всего в нескольких метрах ниже начиналась вертикальная полукилометровая стена.
Фома понял, что что-то произошло, но что именно, понять это уже не было времени, ни возможности, потому что и зрение, и слух, и ощущение верха и низа, всё исчезло одновременно, и даже дыхание его, которое почти восстановилось, вдруг перестало существовать. Весь мир оказался вдруг отгорожен то ли мутным зеленоватым стеклом, то ли туманом, в котором ничего не было видно. Может быть, это были остатки солнечного света, пробивавшегося сквозь толщу снега, может быть просто эффект снежной компрессии…
– Может быть, так будет выглядеть мир, когда меня завернут в полиэтилен… – Мелькнула мысль у него в голове. Два дня назад в долине уносили вниз труп туриста, умершего от горной болезни. Довольно большая компания его друзей-товарищей прошла мимо базового лагеря медленной процессией, неся на плечах импровизированные носилки с полиэтиленовым коконом, похожим на египетскую мумию.
– У них там один на перевале от горняшки помер – буднично констатировал Степан, который сбегал на тропу поговорить с проходящей процессией.
– Так и меня понесут, завернутым в полиэтиленчик – пронеслась мысль в голове у Фомы…
Фома знал, что падать вниз он будет еще долго, полкилометра… Сколько секунд? Он хоть и не ощущал происходящего, но четко осознавал, что полкилометра падения вдоль вертикальной стены, это последнее путешествие вниз, которое ему предстоит, а что будет потом, внизу, это в лучшем случае, может быть, полиэтиленовый кокон на пути в базовый лагерь…
Время остановилось в зеленоватом тумане, где не было ни верха, ни низа, ни до, ни после, ни света, ни звука, ни вкуса, ни цвета, ни боли, ни рук, ни ног, ни дыхания, ни падения…
Только вдруг Фома заметил, что зеленоватая муть на самом деле неоднородна, а как будто бы через что-то мутное пробивается свет, как будто из-под толщи воды подо льдом, как будто видно дневной свет, где-то там, наверху… Как будто там есть свет слабый, но заметный, как будто что-то искрится в тумане подсвеченное этим слабым неопределенным светом… Фома хотел устремиться туда к свету, будто бы всплыть из глубины на поверхность, но ощущение тела отсутствовало, и разум, лишенный ощущений, оказался в растерянности, пытаясь определить, что это, снег забившийся под очки, вода, туман, лед, или сон, или бред, или же он всё-таки еще не упал те самые полкилометра, которые неизбежно ждали его внизу…
Бардо Тодол – вдруг подумал он краешком ошеломленного сознания – надо было читать Бардо Тодол. Там было что-то написано про свет, в направлении которого надо двигаться… И какой-то свет, в направлении которого двигаться не надо…
Бардо Тодол – это Тибетская книга мертвых. Он однажды пролистал Бардо Тодол, но одолел только первые несколько страниц, и потом к ней уже не возвращался. Эта уникальная книга, впервые переведенная и опубликованная в середине двадцатого века, удивительна не только и даже может быть не столько своим содержанием, сколько происхождением. Однажды обнаруженная в виде свитка в одном из Тибетских монастырей, она была на протяжении многих веков одним из главных документов и артефактов религии Тибета. Бардо Тодол, или «Тибетская Книга Мертвых» – это фактически руководство по реинкарнации. Эта книга описывает путешествие человеческого сознания после смерти, в направлении следующей инкарнации. Эту книгу в Тибете положено читать над усопшим сорок девять дней после его смерти, чтобы облегчить ему путь в его следующую жизнь, чтобы он не пропал и не потерялся между этой жизнью и следующей. Кроме тех случаев, когда человек знает эту книгу наизусть, тогда читать уже ни к чему, тогда он и так не заблудится, так, например, монахи, выросшие в монастырях, знают этот текст наизусть, они уже в таком повторении не нуждаются…
Два года назад, вместо подготовки к экзамену по марксисткой философии, Фома увлекся чтением работ Карла Густава Юнга, известного швейцарского психиатра. В момент появления Бардо Тодол в Европе, Юнг, как и многие другие, был весьма впечатлен этой книгой, и он полагал, что эта книга в действительности является описанием путешествия в глубины внеличностного подсознания… Именно Юнг поспособствовал переводу и переизданию этой книги на немецком и на английском языках в середине двадцатого века. Он действительно верил, что книга эта не могла быть написана иначе как одним из живых, вернувшимся с того света, который видел все это «собственными глазами» если можно так выразиться. Были же достоверно найдены «живые Будды», которые находились в состоянии медитации десятилетиями, не принимая ни воды, ни пищи, и находили нетленные их мумии, медитативно сидящие в позе лотоса, лишь ногти и волосы продолжали расти пока тело не превращалось в иссохший скелет, без каких-либо признаков смерти или разложения.
Вероятно, был один такой «живой Будда», который вернулся с той стороны бытия и записал всё что он пережил… Сорок девять дней, это ещё не тот срок, после которого возвращение уже невозможно… Только если предположить, что тот самый монах проделал сам этот путь реинкарнации, то как и зачем он вернулся? Чтобы написать эту самую книгу мертвых? Или он сам, простите, заблудился, и снова вернулся туда откуда начал? Тут логика вряд ли поможет, но тема, сама по себе, интересная…
Кроме того, что там будет какой-то свет, в направлении которого надо двигаться, Фома ничего конкретно из книги не запомнил. Помнится, потом на пути должны были встретиться всякие божества тибетские, многорукие, многоглазые, разноцветные, сложно сочиненные… Запомнить их имена и лица было невозможно. Это было как раз сомнительно для тех европейцев, которые всё склонны понимать буквально: и что, мне тоже такое может привидеться? Некоторые полагали что людям, выросшим в Европе и не знакомым с Тибетской традицией, такое привидеться не может, даже в страшном сне не пригрезится. А если так то какой в этой книге смысл? Означает ли это что реинкарнация не грозит людям европейским? Мы же не умеем погружаться в глубокую медитацию на годы, значит не будет у нас и своей «европейской, немецкой, английской, французской книги мертвых», да и в Тибете уже давно никто этого не может.
Почему-то этого мутного зеленоватого света при полном отсутствии каких-либо ощущений пространства и времени, оказалось достаточно чтобы помутневшее сознание определило всю критичность сложившейся ситуации, ощущая внезапно отчетливую дистанцию между духом и телом, и если бы тело было еще хоть как-то подвластно сознанию, он всеми силами рванулся бы туда, непонятно куда, то ли к свету, то ли вниз, то ли вверх, не понятно, то ли в глубь, то ли на волю…
Мутный просвет медленно увеличился, то ли сам по себе, то ли раздвигаемый силой воображения, и Фома с удивлением отметил, что туманность тумана как бы ослабела, отчасти позволяя увидеть прозрачную пустоту, наполненную светом, хотя остановить свое внимание было абсолютно не на чем. Туман посветлел, и чем-то напомнил Фоме сценические облака, которые вдувают на сцену для любителей спецэффектов. Присмотреться к чему-либо было решительно невозможно, потому что не было ничего…
Сгусток темного цвета прямо перед Фомой вдруг оказался грузным мужчиной в шелковом домашнем халате. Еще немного, и до него, наверное, можно было бы дотянуться рукой, когда Фома вдруг заметил его присутствие, а он, судя по всему, заметил Фому.
Фома оглядел человека в халате с некоторым недоумением. Темно-синий халат с узорами был явно свежевыглажен, и сидел безупречно, шелк слегка поблескивал в рассеянном свете мутного тумана, а вышитые узоры на халате были скорее всего ручной работы. Человек был одет то ли в сандалии, то ли в шлёпанцы, в общем было такое впечатление что его выдернули из своего собственного дома, где он мирно отдыхал у камина проводя время за чтением, с чашкой чая, или, может быть, чего покрепче.
Человек с укором посмотрел на Фому, как на гостя незваного и нежданного.
– Молодой человек, – вдруг проговорил он весьма недовольно, и как будто вынужденно прервав молчание – давайте не будем терять драгоценное наше время, я так думаю, что ваше имя Фома, и я не совсем понимаю, что вас сюда привело. – он оценивающе оглядел Фому и продолжил – Вы молоды, неустроенны, неопытны, и у вас в голове полный беспорядок. Я, право не понимаю, почему вы сюда попали.
– Простите, нам не приходилось раньше встречаться? – его вопрос показался Фоме простым, но вполне абсурдным.
– Нет, вряд ли… – Фома на мгновение задумался, где и как… Но ничего разумного в голову не приходило… – Постойте-ка, я, по-моему, вас видел где-то… Только где? И конечно же не в домашнем халате…
– Конечно же, нет – слегка иронично парировал незнакомец – конечно же не в халате. И конечно же не здесь, и не в таком виде… Впрочем, позвольте представиться, меня зовут Донасьен, по вашему, по русскому обычаю, был бы я, наверное, Данилой, а полностью Донасьен Альфонс – это можно считать, что Данила Афанасьевич.
Он поглядел на озадаченного Фому, и добавил – или по-другому, Маркиз де Сад, может быть, слышали? – мой титул известен в миру лучше, чем мое имя.
– Точно! – Фома попытался собраться с мыслями, которые вдруг бросились врассыпную, – я ваш портрет на выставке видел. Был же какой-то юбилей, двести лет, что ли? Вообще-то, даже интересно, я вообще-то этой темой не интересуюсь… Не очень интересуюсь, то есть… Хотя вообще, конечно, интересуюсь, но не очень… – Фоме показалось что он несет чушь, но ничего умного в голову не приходило, и оскорбить Маркиза тоже не хотелось, так он выглядел незлобно и по-домашнему.
– Молодой человек, милейший друг мой, и неважно мне чем вы интересуетесь или нет, я всё равно могу сказать с уверенностью, что всё что вы обо мне знаете, или можете знать, или могли бы знать, или кто-то вам рассказал, все это по большей части бред и инсинуации. Могу вас заверить, друг мой – ничего что я вас так называю? – что люди, которые продержали меня четверть века в тюрьме, приложили немало усилий чтобы исказить или уничтожить мои истинные намерения… Злые люди, злые мысли, но удивительно что именно меня объявили злодеем и хулиганом… Не все, конечно. Есть же люди, которые умеют отфильтровать правду от лжи… Но таких немного. Скажите, друг мой, сколько вам лет?
– Мне двадцать три, – Фома замешкался от неожиданного вопроса – а что?
Последний отзыв
книга нужная