Рывок в неведомое

Никто не ответил.

– Что же вы молчите? Мы ж хотим вам помочь!

– Я знаю! Я знаю! – раздался детский голос.

К площади бежал мальчишка, которого отец бил на дороге. Он уже был одет в облезлую меховую шапку и в полушубок со взрослого плеча с подвернутыми рукавами.

– Гявря, худо будет, – истеричным голосом предостерегла согбенная старушка.

Мальчишка растерянно остановился.

– Тебя зовут Гявря? – спросил Голиков.

– Да, но русские зовут Гаврюшка.

– Не бойся, покажи, – попросил Голиков.

Освободив правое стремя, он протянул мальчишке руку. Гаврюшка уселся впереди Голикова. Конь тронулся. Бойцы последовали за командиром.

Гаврюшка вывел отряд в чистое поле и показал на темнеющий в сторонке лес:

– Они свернули вот здесь.

– По снегу?

– Тут есть дорога. По ней возили бревна. Только ее замело… Можно, я пойду домой? – внезапно оробев, добавил мальчик и скользнул на землю.

– Да-да, – рассеянно ответил Голиков.

Мела поземка. Не было видно ни дороги, ни следов лошадей. Но Голиков не мог опять вернуться в Божьеозерное с пустыми руками. Он свернул с тракта и поехал по снежной целине. Конь тут же провалился по самое брюхо, заволновался; пытаясь выбраться из снега, нащупал копытом более прочный наст, сделал несколько торопливых шагов и снова провалился. Отряд продолжал стоять на дороге, не зная, следовать ли за командиром.

А Голиков лихорадочно думал: «Что, если мальчишка ошибся и дорога на пятьдесят метров дальше или ближе? Как же двигаться по целине?.. – И вдруг мелькнуло: – А вдруг подослан?»

В доли секунды Голиков представил, как замечательно смотрится в прорезь пулемета он сам и его тридцать семь бойцов на фоне свежевыпавшего снега.

Аркадий Петрович оглянулся. Маленького проводника на дороге уже не было. В сознании Голикова пронеслись все случаи хитрости и вероломства бандитов, о которых он слышал. И вот на четвертые сутки пребывания в Божьеозерном он позволил одурачить себя. Вернуться, пока не началась стрельба? Но Голиков вспомнил черные, с длинными ресницами глаза Гаврюшки, полные изумления, что целый отряд заступился за него. Вспомнил и то, как мальчик вздрогнул от старухиных слов: «Худо будет…» Если бы его подослали, он бы не испугался этого предостережения.

Голиков почувствовал себя менее скованно и отпустил поводья. Низкорослый мохнатый конек, который достался ему от Касьянова, шумно понюхав воздух, повернул вправо. Нащупав передними копытами твердый наст, он вынырнул из снега, как из ямы, и, уверенно покачивая головой, двинулся к лесу.

– За мной! – приказал Голиков и ласково потрепал шею смышленого коня.

Спиной Голиков ощущал, что бойцы следят за каждым его движением, и понимал, что ему нельзя выглядеть неуверенным и робким. При этом он сознавал всю рискованность затеи и молил судьбу, чтобы на окраине леса, до которого оставалось не более сотни метров, их не ждал бандитский пулемет.

Когда отряд очутился в просеке между кедрами и Голиков убедился, что засады нет, он остановился и вытер ладонью совершенно мокрое от пота лицо. До последнего мгновения он ждал выстрелов.

Конечно, засада могла оказаться и в зарослях, и все-таки в лесу Голиков чувствовал себя более защищенно.

Поначалу не было видно никаких следов, что здесь прошла банда. Осторожно двигаясь по просеке, Голиков неожиданно заметил сломанную пихтовую веточку, а через несколько метров свежую ссадину на коре кедра – видимо, кто-то задел стальным стременем. Эти два небольших открытия ободрили Аркадия Петровича и бойцов. Метров через двести просека вывела их к развилке, где висел щит:

Граждане!

Кто зайдет в тайгу далее 5 километров от края ее – расстрел!

Первым желанием Голикова было сорвать эту фанерку, но Мотыгин остановил его:

– Не надо, командир, люди могут пострадать. Ведь Соловьев будет думать, что он предупредил.

Голиков молча согласился. И разослал по каждой из двух дорог разведчиков.

Те, что направились по левой, вернулись быстро. Они вспугнули стайку воробьев, которые доклевывали рассыпанное зерно. Еще бойцы обнаружили грязную тряпку со следами крови: кто-то на ходу перевязывал рану.

Отряд двинулся по дороге, где было рассыпано зерно. Признаков, что банда прошла именно здесь, становилось все больше. Мотыгин заметил окурок. Один из бойцов увидел оброненный винтовочный патрон.

Двое суток спустя Голикову предстояло узнать цену этим следам… Но сейчас он обрадовался им как доказательству, что банда прошла здесь.

Часов через пять, когда все изрядно устали, Голиков обратил внимание, что Родионов не сделал ни одной остановки для привала. Либо Родионов знал, что идет погоня, либо не сомневался, что она непременно будет. И спешил.

– Товарищ командир, отдохнуть бы, люди притомились, – попросил Мотыгин.

Голиков резко и раздраженно ответил:

– Родионову тоже некогда отдыхать.

– Но бандиты с утомленных лошадей пересаживаются на свежих.

Голиков прикусил губу: об этом он не подумал.

– Привал, – распорядился Аркадий Петрович.

Бойцы спешились. Кони начали разгребать снег в надежде найти под ним мох или траву. Голиков разрешил съесть по сухарю: экспедиция затягивалась и было неизвестно, сколько продлится. И каждый, разломив сухарь, отдал половину коню.

…Заночевали в лесу, разведя костер по-сибирски – в яме. Бревна не горели, а только тлели, давая ровное обильное тепло. Голиков дремал в очередь с Мотыгиным. И лишь только начало светать, поднял отряд.

Отправленные вперед дозорные заметили над деревьями тонкий дымок. Там, где он вился, слышались похрупывание зерна и глуховатый звон уздечки. Когда Голиков с бойцами подъехали ближе, раздалось радостное ржание, на которое дружно ответили отрядные кони. Эта лошадиная солидарность раньше времени рассекретила приближение чоновского отряда. Голиков скомандовал: «Вперед!» – и выскочил с бойцами на широкую опушку. Она была залита кровью и усеяна трупами прирезанных коней. Посередине дымил, дотлевая, костер из мешков с зерном. Рожь усеивала и весь снег вокруг костра. Лишь один меланхолического вида мерин с огромным, раздувшимся животом продолжал размалывать своими сносившимися зубами зерно из недогоревшего мешка. Больше никого и ничего поблизости не было.

– Они не могли далеко уйти, – глухо сказал Голиков. – Раз побросали награбленное, значит, тоже выбиваются из сил. Привал на десять минут. Отдайте лошадям остатки зерна. И в погоню.

Вскоре картина повторилась. Снова была поляна, туши прирезанных коней, ножами вспоротые седла. Значит, резали уже не краденых – своих. На краю поляны обнаружили яму. От нее в глубь тайги вели две лыжни. В яме были спрятаны лыжи. Отряд Голикова лыж не имел и дальше преследовать Родионова не мог.

В Божьеозерном Аркадия Петровича ждала телеграмма: «С отрядом в 25 человек догнал банду в 30 человек. С обеих сторон была открыта стрельба, после чего банда разбежалась… Один бандит убит, взята одна лошадь и одна винтовка. С нашей стороны потерь нет. Комвзвода Шмаргин»*.

Ждал Голикова в Божьеозерном и отряд Измайлова в шестнадцать штыков. Измайлову Голиков разрешил вернуться обратно.

Сбросив в кабинете шашку и кобуру с пистолетом, Голиков сел на стул. Хотелось скинуть и сапоги, по сил уже не было.

Пришел Мотыгин:

– Аркадий Петрович, там банька готова. Пойдемте попаримся.