Несгибаемые

Глава 1

Ужасы ноябрьской ночи 37-го года

Недавно мне пришлось стать невольным свидетелем разговора двух женщин. Судя по скромной одежде, они были из сельской глубинки. Спор шел о нашей сегодняшней жизни. Я слышал лишь часть их бурной перепалки.

– Как может моя соседка говорить, – горячо доказывала самая молодая из них, – что ей хоть впору вешаться, встречая каждый Божий день?

– Что ты, Бог с тобой! Неужели это впрямь так серьезно? – робко возразила вторая.

– Говорит, что ей нечем кормить ребячью ораву. Разве у нее головы, рук нет? – не унималась женщина. – Я вот техникум окончила, а пошла работать уборщицей. Ну и что? Раз другого ничего нет. А у нее есть огород, хозяйство, и она, видите ли, готова руки на себя наложить от безысходности. Я так скажу, подруга, – разучилась она работать и за страх и за совесть!

Мне неудобно было слушать продолжение жаркой дискуссии. Я обогнал их, но слова эти и отчаянная решимость и вера, с которой они были сказаны, о многом напомнили.

Одна за другой передо мной стали возникать картины жизни нашей семьи, пять поколений которой на моей памяти пережили вместе со страной и горе, и радости.

Я стал записывать их.

Откуда берется это осознание, что главное в нашей жизни – труд и от труда каждого зависит успех всех? – эта мысль, словно клюв дятла, снова и снова долбила растревоженный воспоминаниями мозг.

Любовь и уважение к труду мы унаследовали от своих предков. Наши деды и прадеды жили и работали на земле. Отец начал свой трудовой путь в колхозе, а в свободное от колхозных забот время работал на транспорте и, как писала мама в одном из обращений к руководству страны: «Среди рабочих транспорта воспитывался революционным советским духом».

А чтобы представить, каково было совмещать труд колхозника с работой на транспорте, назову лишь одну цифру – за год в колхозе отцу начисляли свыше ста трудодней! И это были не те трудодни, которыми я возмущался в бытность секретарем обкома комсомола, когда колхозные мужики проводили их за перекурами. Трудодни отца приходились в основном на летние месяцы. За свой трудодень во время жатвы он мог скосить вручную до одного гектара зерновых! Мама едва успевала за ним вязать снопы. А еще надо было работать каждую смену на транспорте.

У нашего дома был громадный, как казалось в детстве, участок земли, который засевался пшеницей. Была, доставшаяся при разделе семьи отца, корова, имелись овцы. И это все тоже требовало забот. «А как же, – говорили родители, вспоминая те годы, – вас ведь в семье было пять ртов, и все мал мала меньше. Да и дом надо было обиходить, хозяйство содержать».

Замуж мама вышла по уговору родителей. Рогатины считались семьей работящей, зажиточной. Ведь стены их дома были выложены из кирпича, крыша покрыта железом – это была редкость на селе в те годы. Правда, жилой площади было всего-то около сотни квадратных метров, и на ней непонятно как размещались парализованный отец, мать, сестра, пять братьев, их жены и малые дети новых семей. Среди этой малышни подрастали и наши старшие: Ваня и Клава.

Вскоре отец был призван в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии. Служил он, с гордостью вспоминая позже, в воинской части, из которой вышел прославленный «сталинский сокол» М. Громов.

После службы в армии отец вернулся на транспорт осмотрщиком вагонов. Эта профессия в те годы была крайне ответственной. От внимательности и добросовестности осмотрщика вагонов зависела работа подвижного состава. Недоглядел, недолил масла в буксу, не услышал дефекта (по ступице стучали молотком), неправильно определил температуру колесной пары (а ее обязательно для этого трогали рукой) – жди неприятностей. Букса может загореться, и до крушения состава недалеко.

За 17 лет работы в этой профессии он не имел ни одного замечания. Был ударником, стахановцем, неоднократно премировался. Однажды был поощрен даже такой необычной для тех времен наградой, как путевка для сына-отличника в пионерский лагерь «Артек».

Казалось, в этой отдельно взятой семье, сбывались сталинские слова: «Жить стали лучше, жить стали веселее». Наконец-то встали на ноги, начали выбиваться из нужды. Живи, работай, люби, радуйся успехам подрастающей ребятни! Но судьба уготовила этой семье страшное испытание.

Заканчивался 1937-й… Накануне мне исполнилось четыре года. Но та ноябрьская ночь осталась в памяти на всю жизнь как невозвратная потеря чего-то светлого, дорогого. Эта страшная ночь при воспоминании о ней заставляет до сих пор в безысходной тоске сжиматься сердце.

Нас разбудил громкий стук в дверь. Все подскочили на своих лежанках. Папа пошел открывать, недовольно ворча: «Кого это там нечистая носит?!»

Вместе с клубами морозного воздуха в избу ввалился человек в форме, за ним двое соседей – понятые. Мы с младшим братом, сжавшись комочками на полу (это было наше место для сна), запомнили ставшее роковым: «Собирайся!» И, достав из сумки большой лист бумаги, этот человек начал читать вслух.

Мы смотрели на происходящее глазами, полными ужаса, ничего не понимая. До детского сознания дошло лишь, что случилось что-то страшное, несправедливое. Мама зарыдала в голос и вцепилась в папу мертвой хваткой. «Не пущу!» – кричала она. Старшие в тревоге сгрудились вокруг мамы. К ним примкнули и мы с братишкой, истошно ревя и растирая кулаками слезы.

Соблюдая формальность, человек в форме деловито оглядел наше скромное жилище, порылся в лежащих на столе учебниках и в сопровождении стоявшего все это время у двери с винтовкой в руках солдата увел отца.

– Кормилец, труженик, на кого же ты нас оставляешь?! – причитала мама.

– Не волнуйся, Маня, разберутся! – были последние слова отца, прежде чем он обнял всех нас на прощание.

В эту ночь все изменилось в жизни нашей семьи. Мы потеряли опору. Тягостная, удручающая пустота наполнила дом.

Я часто спрашиваю себя, вспоминая то время: «Неужели надо было в служебном рвении работников сельского совета разрушать налаженную жизнь рабочей семьи? Был ли какой-то заговор против власти? Разве семья безмерно не трудилась? Не верила в светлое будущее страны? Зачем? Какой смысл? Как это можно понять? Можно ли вообще это понять?»

«Нет! Осудить, и точка!» – был донос.

Арест отца принес в семью не только моральные травмы и беспросветную нужду. Вряд ли задумывался тогда кто-либо из вершителей судеб людей, что активный строй созидателей страны лишался дееспособных энергичных граждан. Разве мог их дармовой труд на лесоповалах и в исправительных лагерях компенсировать то, что смогли бы свершить эти труженики своим умением, созидая страну?! Кстати, такая же участь постигла и младшего брата папы – Андрея Васильевича, который сгинул бесследно в этих лагерях, и на хрупкие плечи несгибаемой женщины – его жены Марии Ивановны взвалились заботы о выживании дружной и трагичной семьи, в которой кроме трех дочерей была еще престарелая мать.

Судьбы многих людей показали всю глубину нравственного раскола советского общества в конце 30-х годов. С одной стороны – работяги, продолжатели семейных трудовых традиций, люди высокой морали. И их было большинство. С другой – приспособленцы, завистники, горлопаны, прислужники, подхалимы у власти и приближенные к ней. Подобные им лицемеры и поныне часто определяют восприятие того времени. Люди с разными моральными нормами и принципами оказали в дальнейшем огромное влияние на жизнь нашей семьи в целом и судьбу каждого в отдельности.

Глава 2

Семья «врага народа»

Жизнь нашей семьи уже не могла быть прежней.

Мирная, спокойная и счастливая, она оборвалась в один момент. Арест отца разделил ее на жизнь «до» и «после».

До – это какие-то едва проблескивающие воспоминания о светлом мире, ласковых руках родителей, рождественских и пасхальных праздниках, запахе парного молока, поездке с дедушкой Ильей Илларионовичем через старый сад на покос… Да разве возможно перечислить все то, что вразброс выхватывает память и заставляет млеть стареющее ныне сердце!

После – это постоянно холодеющее внутри тебя сознание нескрываемого презрения ровесников и тяжелого груза семейных забот. Это сбор посылок отцу и тревожное ожидание вестей. Это наши письма к нему и зачитываемые до дыр весточки из неволи. Это постоянные тревоги, беспокойства, хлопоты. Их хватало каждому в семье. Лишь на считаные минуты мы могли оторваться от домашних забот, огорода, рынка, школьных заданий, чтобы поиграть в лапту, погонять футбольный мяч или покататься на самодельных лыжах.

Вспоминая то время, преклоняюсь перед мужеством и невероятной силой духа мамы – Рогатиной Марии Ильиничны, во всем необоримом величии проявившей любовь и преданность мужу и детям. С пятью детьми на руках, без работы и нажитого добра она не оставила надежду вырастить детей здоровыми, выучить их, дать профессию, чтобы всегда могли заработать на жизнь, на ломоть хлеба.

В связи с арестом отца-кормильца и нищенским положением семьи, казалось, не могло быть и речи о том, чтобы старший брат заканчивал десятый класс. Но, несмотря на нужду, родители мамы Илья Илларионович и Анна Никифоровна Духанины набрали из последних крох необходимую сумму для оплаты обучения и не позволили Ивану бросить школу.

Эти воспоминания о наших предках и ныне вызывают жесткие спазмы в груди – сказывается все: и горечь потерь, и бесправие, и лишения, и беспросветная нужда, и заботы, заботы… Сколько надо было иметь сил, чтобы вынести все это! На их детей свалились немыслимые беды. С истинно русским смирением, требующим огромного напряжения физических и духовных сил, переносили они эти кары, относя их к испытаниям, ниспосланным Всевышним.

Вслед за арестом зятя и заботами об этой семье в первые же месяцы Великой Отечественной войны погиб на фронте их младший сын Иван. В 1944 году в возрасте 49 лет на глазах у отца от сердечного приступа во время сенокоса скончался старший сын Александр Ильич, оставив на руках полуграмотной жены Ольги Николаевны десятерых детей. Четверо ушли сражаться с врагом на фронт. Старший, Василий, безвестно погиб. Малышня, подрастая на глазах и с помощью этих стариков, в нищете и лишениях, не просто трудилась и училась, но получала образование, профессии и даже ученые звания. Их дочь Валентина Духанина – прославленная электросварщица, влившись в ряды строителей Западно-Сибирского металлургического завода по комсомольской путевке, стала гордостью этого многотысячного коллектива. Товарищи по труду избирали ее делегатом на XXII партийный съезд в Москву. А это тогда было бесспорным признанием.

Думаю, что это отступление позволит дополнить степень трагедии и необоримой воли нашей семьи.

Конечно, главные заботы о детях, доме и хозяйстве легли на плечи мамы. Это сейчас перед президентом страны ставят вопрос, чтобы матери, имеющей даже трех детей, платили зарплату. В те годы никто не задумывался над тем, за счет чего и как будет выживать многодетная семья. Мама пошла работать уборщицей, но после того, как сразу двое детей заболели, о работе пришлось забыть.

Выживали, как могли. Мамы хватало на все. Она хлопотала о письмах к разным высшим людям страны по поводу надуманных обвинений отцу и бедственного положения семьи, берегла хозяйство. Ведь только для коровы надо было заготовить на зиму не одну тонну сена. И мы дружной гурьбой пропалывали колхозные поля, косили стерню, собирая и затем высушивая сорняки на корм. Ранней весной извлекали из земли остатки промерзших за зиму клубней картофеля. Из них получались хорошие оладьи, правда, совсем черные.

В три часа утра мама уже была на ногах: готовила корм скотине, доила (пока была) корову, месила тесто, растапливала русскую печь, чтобы для рынка напечь лепешек или блинов. Нам, конечно, этих лакомств не доставалось. Они предназначались только для продажи, чтобы выжить семье. А для нас пеклись те самые черные картофельные оладьи. К шести часам она будила нас, чтобы успели до школы продать на вокзале эту снедь.

Хватало ее и на то, чтобы присматривать за нами: сделаны ли уроки, нарвать уши, если попадались на глаза с папиросой в зубах. Зато ни один из трех братьев так и не закурил, хотя у одного за плечами были окопы передовой на фронте, у двух других – работа на шахтах.

А ведь это была теперь не просто жизнь без отца…

Война, как ужасающая грозовая туча, накрыла нашу страну, извергая на землю разрывы снарядов, бомб и разящие фейерверки трассирующих пуль. Потоки беженцев, голод, боль и страдания затронули жизнь всех вокруг. Правда, мы перестали вздрагивать, заслышав злобное «враги народа», потому что теперь у всего народа на устах был один общий враг – фашизм.

Все, от мала до велика, старались помочь фронту. В этом горе – все были равны. Даже от бомбежек мы перестали с соседями прятаться в погреб; теперь спать ложились вповалку, чтобы, если придет смерть, встретить ее вместе.

Могучие силы страны и трагедии войны мы видели каждый день. Наш дом стоял в сотне метров от железной дороги, по которой беспрерывным потоком в разных направлениях шли эшелоны с солдатами, техникой, беженцами, проезжали длинные составы с красными крестами на вагонах.

Следуя традициям крестьянской семьи, мама проявляла строгость и категоричность в вопросах воспитания детей и особенно старших сестер. Им запрещалось уходить из дома поздно вечером и заводить сомнительные знакомства. А для нас – малолеток – существовало непреклонное правило: только сделав дело, можно гулять смело. Может сложиться впечатление, что мы жили в домашних застенках. Отнюдь! Сестры активно участвовали в художественной самодеятельности, хорошо пели, плясали. Часто выступали в клубе и перед ранеными в госпитале.