Жизнь – сложная штука. Рассказы

– Здорово.

Это был С. С. женился, был ребенок. Малыш что-то лопотал в коляске

– Ух ты мой хороший, – склонилась супруга С. над малышом.

А я – ни кола ни двора. Такими разными мы были с С. «Дай откусить. Дай откусить, – просил все на перемене С., большой любитель пирожных, булочек. – Дай откусить! Дай откусить». Только ли этим запомнился мне С.? Конечно, нет. Но про пирожное я сразу вспомнил, сам любил сладкое.

* * *

Г. – добрый малый, большой выдумщик, заводила. Ф. – высокая, грудастая девушка, – баба и баба, – влюбилась в Г. В коротышку-то, Г. ростом был метр пятьдесят, удивился класс. Г. при каждом удобном случае стал поколачивать Ф., чтобы не дразнили. Парни не давали Ф. проходу, хватали за грудь, задницу, другие интимные места. Ф. не противилась, только иногда жаловалась: больно. Щупали парни и других девчонок, но Ф. – больше всех. Это был какой-то бум вседозволенности, половой распущенности. Он прошел, как все проходит.

Г. все такой же был весельчак. Время не задело его и крылом.

* * *

Отвечая урок физики, Б. вдруг ляпнул: «Больше народу – меньше кислороду». Класс грохнул. Б. был неряшлив, учился не очень, воображал.

Белая рубашка, галстук, портфель, невозмутимое выражение лица – я не узнал Б. И лишь когда Б. со мной поздоровался, я поверил в его чудесное перевоплощение, в школе он все ходил в черном, черной была и рубашка. Каждый живет как может. За делами я скоро забыл о нем.

* * *

О. – тонкие черты лица… Красавица? Нет. Но была в О. особенная стать. О. была благородных кровей. 8 Марта мальчики дарили девочкам подарки. К. в тот день подарил О. книгу. О., перелистывая ее, нашла в ней хлебные крошки и разревелась. К., вероятно, читал книгу и ел, а потом подарил.

Вчера я шел с работы, впереди меня молодая мама в черном красивом костюме везла коляску, рядом с ней шел парень в помятой фуражке, сапогах. Лицо молодой мамы показалось мне знакомым, я без труда узнал О. Она окончила техникум. Парень в сапогах был ее муж.

* * *

М. была из неблагополучной семьи, дурнушка. Она первая из класса вышла замуж. Говорили, что она утопила своего ребенка в тазу.

Женщина с тонкими ногами, в грязном трико, носила в ведре раствор, сильно прогибаясь под тяжестью. Вот она обернулась. Это была М.

Она тоже, как я, работала на заводе. Я сделал вид, что не узнал, а не лучше ли было подойти, заговорить… Испугался? Чего? Этой черной, не женской работы. Нехорошо. Я и сам знал, что нехорошо.

* * *

А., Ж., З.… Где они? Судьба их мне была неизвестна. В кустах прошуршала мышь. Мне вдруг показалось, что ветка у столба ожила, зашевелилась, я встал, подошел, тронул ногой – никого, снова сел, еще не все додумал.

Он и Вероника

Жарким был июль. Днем температура 25—30 градусов. Вот уж третью неделю пекло. Он с голым торсом лежал на диване, безвольно раскинув руки. Было открыто окно, балкон – ни ветерка. Он, конечно, мог бы в такую жару отсидеться дома и ходить в лес, но пройтись надо. Как без движения? Человек он уже немолодой. Без движения нельзя. Движение – это жизнь. В лесу было душно, воздух тяжелый, какой-то земляной. После леса была ванна. И теперь он лежал, отдыхал. Для своих 54 лет он выглядел неплохо. Подтянут, лицо свежее.

Был он среднего роста. Умное лицо, выразительный взгляд – мужчина он был еще ничего. Он не курил и спиртным не увлекался; вел здоровый образ жизни. Утром зарядка, обливание холодной водой. Мужчина он был одинокий. Жена три года уж прошло, как умерла от грудной жабы. Дети взрослые. На жизнь он не жаловался. Была однокомнатная квартира, обстановка. Все вроде было. Только вот временами находила такая тоска – глаза ни на что не смотрели. Ничто не радовало. В голову лезли всякие нехорошие мысли. Жизнь становилась в тягость… и выговориться, поплакаться некому.

Он хотел жениться. Была на примете одна женщина, Клавдия. Ничего женщина. Самостоятельная. Но не было любви. Не любил он. А как без любви? Скоро Клавдия вышла замуж. Вышла так вышла, он нисколько не жалел.

Было двадцать минут шестого. Он читал газету. Без прессы он не мог. Когда, случалось, почта задерживалась, он волновался. Было три газеты – районка, заводская многотиражка и «Труд». Начинал он читать с последней страницы, с районки. Сначала он просматривал газету, выбирал интересные места, а потом читал. Звонок. «Наверное, сын, – подумал он. – Больше некому». Было воскресенье. Он открыл дверь. На лестничной площадке стояла немолодая женщина в красной кофте. Усталое, изможденное лицо. Чуть выше среднего роста. «Вам кого?» – хотел он спросить, открыл рот, женщина перебила:

– Я от Лепикова. Знаете такого? Он мне о вас рассказывал.

Да, он припоминал. Это было на прошлой неделе. Он стоял в универсаме в очереди за тушенкой, подошел Лепиков, одноклассник. Разговорились. Лепиков обещал познакомить с одной интересной дамой, Вероникой. Он тогда подумал, что это шутка. Но Лепиков не шутил. Вероника была не такая уж красавица, Лепиков явно приукрасил.

– Вы извините… Все так неожиданно, – засуетился он, отступая назад. – Я не в форме, – имел он в виду голый торс. – Ходил на природу. Устал. Проходите. Извините за беспорядок.

Он прошел в комнату, надел футболку.

– Садитесь, пожалуйста… Кресло… Жарко.

– Спасибо. Жарко на улице, – согласилась Вероника, устало откинувшись на спинку кресла. – Будем знакомы: я – Вероника.

– Очень приятно, – чуть наклонился он.

– Вас зовут Максим. Мне нравится это имя. Давайте на «ты». В твоем имени что-то есть. Изюминка… – широко открыв рот, громко рассмеялась Вероника. – Тайна какая-то. Правда имя хорошее. Максим! Звучит!

Он стоял посередине комнаты, сложив на груди руки, выбирал – занять тоже кресло или диван. Диван стоял у окна, рядом с креслом, в котором сидела Вероника. В него он и залез с ногами, дома он ходил без тапочек.

– Я давно хотела зайти, но все дела. Деловая женщина. Я месяц назад приехала из Симферополя. Была у брата. Хотела там обосноваться, но ничего не получилось, только намучилась. Скоро должен прийти мой контейнер с вещами. Занятая женщина.

…И опять этот громкий, вульгарный смех. Этот большой рот, большие, смеющиеся глаза – где-то он уже все это видел. Но где? Он никак не мог вспомнить. Вероника была словоохотлива.

– Я так рада, так рада, что опять вернулась на Урал. Я ведь здесь родилась. Меня здесь каждая собака знает. Нет уж, видно, где родился – там и пригодился, – Вероника громко, на всю квартиру рассмеялась.

«Что соседи скажут?» – подумал он.

– Ты, Максим, наверное, знаешь моего мужа. Он работал в электросетях. Да его все знали. Неугомонный такой. Работал он на машине. Любил выпить. Один раз с получки принес мне большую куклу вместо денег. Получку с приятелями пропил, а на то, что осталось, купил куклу. Я тогда взяла у него эту куклу и давай ею его охаживать. Он у меня пощады запросил. Вот как я обозлилась. Был у него, у непутевого, мотоцикл. Раз он поехал на рыбалку. С другом он был. у друга тоже был мотоцикл. Хорошо выпили там. И в городе у железнодорожного переезда попал под машину. Разбился насмерть. Хоть не мучился. Бедовый был мужик. Мне Лепиков о тебе рассказывал. Ты человек спокойный, уравновешенный. Мне такой и нужен. Я – взбалмошная, большая говорунья. Ты меня будешь останавливать. Меня здесь полгорода знает. Я работала в училище массовиком-затейником.

Вот, оказывается, откуда этот громкий смех, большой рот… Он вспомнил. Все правильно. Вероника работала в училище. Он учился в школе. Худой был. Замухрышка. Вероника – всегда загорелая, с распущенными волосами… Афродита. Одна она почти не ходила – все в компании. Поклонников у нее было превеликое множество. Парни все рослые, как на подбор.

Все прошло. Вероника сильно постарела, от ее былой красоты почти ничего не осталось. И он тоже уже не школьник. Было время – он страдал, много думал о Веронике, был влюблен.

– Мне нравится у тебя, Максим. У тебя так тихо, спокойно. Я так устала от дороги, – тяжело вздохнула Вероника. – Так хочется домашнего уюта. Хочется постряпать. Я люблю печь печенье. Это моя слабость. Я люблю, чтобы в квартире был порядок, чтобы было все красиво, чтобы душа радовалась. Я бы постряпала печенье, но ванилина нет. Его очень трудно достать. Если бы он поступил в продажу, я бы запаслась. Одна моя хорошая знакомая поедет на днях в Москву, я ей закажу. Ты меня, Максим, ни о чем не спрашиваешь… Это, с одной стороны, хорошо, с другой – не очень.

Странным он находил поведение Вероники: сама пришла, и этот ее громкий смех… Он никак не мог к нему привыкнуть.

Вероника рассказывала о своих знакомых. С поезда она сразу пошла к Григорьевой, заведующей дома культуры. Григорьева даже прослезилась на радостях, достала бутылку коньяка. Всю ночь Вероника с ней проговорила: вспоминали, как были молодыми, все было нипочем.

– Она меня научила пить спирт. Принесла под ноябрьские праздники. Я попробовала, чуть не задохнулась. Ладно. Отдыхай. Не буду тебе мешать. Пошла я, – встала Вероника.

Он тоже встал. Вероника подошла к окну.

– Хороший у тебя обзор. Дорога, машины… Когда встретимся?

Вероника отошла от окна.

– Можно в следующую субботу. Где-то в часов семь. А то как-то нехорошо получилось… Я возьму вина.

– Ладно. В субботу так в субботу.

Вероника прошла в прихожую.