Жизнь – сложная штука. Рассказы

На улице было морозно, уже высыпали звезды. Урча, по дороге в карьер за камнем проносились тяжелые «БелАЗы». Еще была заводская территория. За станцией – город, другая, отличная от заводской обстановка. Андрей еще думал о работе… С шайбами получилась задержка. Будь шайбы под рукой, оно быстрее было бы

* *

До разнарядки было еще 30 минут. За круглым деревянным столом у почти чистой, не считая графика отпусков да нескольких старых приказов, доски «Рабочие будни» ремонтники резались в карты. Были и шашки, домино на любителя. Мат, крепкое словцо – не без этого. Особенно старался Судаков, токарь:

– Куда ты лепишь, п…! Это козырь!

– А что я делаю? – разводил руками Бушин, что-то прикидывая в уме, беззвучно шевеля губами.

Гринько Татьяна, сторож, ходила от стола к расточному станку и обратно, 5—6 шагов туда и сюда. Худая, высокая, с копной рыжих волос на голове. Гринько было 24 года, а выглядела она на все 30. На днях муж ее, уголовник, опять сел за кражу.

– Где же мастер? – спрашивала Татьяна.

Ответа не было, никто ее не слышал. Игра в карты достигла своего апогея.

– Возьму сейчас и уйду! – больше Татьяна не ходила.

– Как это ты уйдешь? А кто дежурство сдавать будет? – дразнил Гусев Гринько и играл в карты.

– А вот так! Уйду – и все! – упрямо тряхнула Татьяна головой.

– А вот и не уйдешь.

– Уйду! – топнула ногой Гринько.

– Ладно, ладно… – отступился Гусев. – Что ты так торопишься? Тебя ждут

– Хотя бы и ждут. Тебя завидки берут?

– Ты, Гусь, играешь или нет?! – ругался Пашка.

Гусев не обижался на прозвище: Гусь так Гусь. Он сам по забывчивости или специально награждал своим прозвищем других. У Пенькова спецодежда лоснилась от грязи. Он был один в цехе, кто не стирал спецовку: год носил и выбрасывал

– Не спеши, Гусь! Как ты кроешь? – остановил Антипов Гусева. – Забирай!

Андрей играл в шашки – проиграл; больше играть не стал. «Пятилетке качества – рабочую гарантию», – призывал плакат над ДИП-200. Женщины пришли все сразу, компанией: ждали друг друга в бытовке. Женщин в цехе было меньшинство. Обидеть одну – значило обидеть всех, дружный народ.

– Идет! Идет!

Мастер, Овчаренко Леонид Петрович. Полный, невысокого роста мужчина.

Андрей быстро расписался в тетради по технике безопасности и отдал Семенову. Семенов расписывался один из первых, торопился, словно так уж было важно расписаться.

Начало смены – это как старт. Важно было, каким будет задел, начало. Получив работу, Андрей прикинул, уже знал, на сколько она смен. Работа была новая, интересная… «Потом, потом, – не хотел Андрей раньше времени думать о работе, – после разнарядки

Условным сигналом прозвучали слова мастера: можно приступать к работе.

Александр все хотел бы запомнить начало смены, с чего все начинается, какие станки раньше запускаются, но забывал, спешил на рабочее место.

– Ну что, Борис, начнем? – спросил Андрей.

– Начнем, – кивнул сварщик.

Андрей любил, когда было много работы, некогда скучать. А работы было много, не на одну смену: надо было собрать 15 стоек на транспортер. Это разметка, сверловка, резьба, сборка.

– Андрей, пять стоек к четвергу сделаешь? – торопил еще мастер.

Андрей ничего не ответил: не хотел обещать и не выполнить. Объем работы был большой, все может быть. Может быть другая работа, более срочная. Такое практиковалось в цехе: одна работа не закончена, уже другая. Не любил Андрей так.

Слесарное отделение почти все было завалено готовой и полуготовой продукцией. А слесарной работы все прибывало и прибывало, несмотря на то, что реконструкция мельницы по дроблению камня закончилась. Сидоров разматывал кабель, настраивался на сварку. Андрей, чтобы не травмировать, загородился от сварщика щитом и стал нарезать резьбу на стойках. Работа физическая, но навык должен быть, чтобы не сломать метчик. Руки все знали про резьбу, где поднажать, а где ослабить: их не надо было учить. Они столько перерезали резьб, Андрей доверял им. Шубин сверлил полумуфты. Молодой слесарь. Старался. Прошло больше полугода со дня празднования 110-й годовщины рождения В. И Ленина. Никто в цехе уже не вспоминал, не шутил, не переиначивал почетную ленинскую грамоту в Международную Ленинскую премию.

Андрей нет-нет да и воскрешал в памяти тот день; он был в числе награжденных. А все случилось неожиданно. Он, как и все в цехе, принимал соцобязательство завершить пятилетку к 110-й годовщине В. И. Ленина; выполнял производственное задание на 150—160 процентов, работал себе и работал…

Затряслись, застучали гильотинные ножницы Пеньков рубил пластины. Ножницы – старые, часто ломались, лопалась пружина на кулачках. Хороший срез металла был только в начале ножей, а дальше металл рвало. Пора было менять ножи.

Одна стойка была готова, вторая… Монотонной была работа. Главное было —настроиться. Темп был выбран правильный. Андрей берег силы, не делал резких движений. И вот уже по телу приятно разлилась теплота, ныли натруженные руки. «Еще одна стойка», – жадничал Андрей. Курил Андрей тут же, на рабочем месте. 8 минут вместо 10 запланированных – и Андрей был уже на ногах; хотел до обеда нарезать резьбу, завтра выдать пять стоек. Но для этого надо было приналечь. Андрей добивался своего – пот вытереть было нечем, руки в масле, но и так работать – тоже не дело. Андрей сходил взял ветошь, вытер со лба пот

У Бориса что-то с работой не получалось. Он все куда-то уходил.

Андрей успел, нарезал до обеда резьбу. Женщины уже собирались на обед, повязывали на головы теплые платки. Андрей сидел на корточках перед ванной с соляркой, мыл руки. Натруженные ладони горели, и прохладная солярка была как нельзя кстати. Руки еще крутили резьбу, сокращались мышцы спины, но это уже вхолостую, по инерции, работы не было. Андрей взял из инструментальной дежурную фуфайку с одной пуговицей, лучше не было, а своя была в стирке, вышел из цеха, не стал ждать Витьку, пошел в столовую один.

7—8 минут – Андрей был в столовой; 15—20 минут – и обратно. В цехе Андрей долго стоял, прикидывал, что дальше делать со стойками – как лучше, быстрее. Сделано было немало. Работы со стойками еще было много. После обеда можно было собирать, варить уголки. У сварщика была своя работа, и он не обязан был варить стойки. Это надо было за разрешением идти к мастеру. Андрей тоже не любил перенастраиваться с работы на работу. Новая работа – это все надо начинать сначала.

– Борис, будем стойки собирать, был я у мастера, – доложился Андрей сварщику

Сидоров ничего не ответил, молчание в знак согласия. Андрей еще три раза проверил размеры, заглянул в чертеж; лишний раз перестраховался. Раз как-то он сверлил полумуфты и вместо 13 взял сверло на 15, словно кто подшутил. Андрей знал, что надо на 13, а взял на 15… Был тогда скандал. Андрей лишился премии.

– Здесь прихвати, – показывал Андрей, где надо варить. – Здесь и здесь. Завтра надо пять штук выдать, – отворачиваясь от сварки, предупредил Андрей.

* * *

– Что вы к нему пристали?! – вступилась Галька, токарь, за Аркашу. – Вас много, он один. Ну и что, если он проиграл? Не корову.

– Не везет. Да так. Нечестно, – почесывая затылок и широко улыбаясь, отошел Аркаша подальше от обидчиков.

– Получил сопливого, – приставал Гусев.

– А сам-то вчера… Забыл? – оправдывался Аркаша.

– Да, Аркаша…

– Что да? – перестал улыбаться Аркаша. – А ну вас! – он ушел в инструменталку.

Обеденный перерыв закончился – все сидели. И вот Трифонов встал, подал пример, и уже больше никто не сидел.

С чувством какой-то непонятной тоски грусти проснулся Андрей утром – и тоска все не отпускала. Работы в цехе заметно поубавилось. Было какое-то нехорошее затишье. К легкой грусти прибавилась тревога. «Устал, – думал Андрей. – Надо лечь раньше». Осталось еще собрать две стойки. Андрей думал сегодня закончить. Работы с ними было немного.

Кедров Генка разматывал резак. Он первый день сегодня работал. Он раньше работал в цехе, но рассчитался, уехал на газопровод за большими деньгами и вот вернулся. Спецодежда на нем была большого размера, топорщилась, маленького размера не было. Кедров что-то напевал.