Кривая дорога

– Так и она тебе без задней все уши пообрывает. А я подмогну!

Серый прикрыл уши ладонями, подумал, что они бы ему, наверное, ещё пригодились, и счёл за лучшее состроить виноватую мину. Но опытную женщину так просто не проведёшь:

– Ты кому тут гримасничаешь? Мне? Нет, милой, передо мной ты можешь не виниться. Наперво, ты перед женой виноват, вот к ей и иди глазки строить. Я за свои лета уже много перевидала виноватых. Раскаяния в вас, мужиках, нет ни на медьку!

Серый виновато понурился, показывая, что, вообще-то, действительно нет, но при необходимости он успешно его изобразит.

– Бабушка Весея, я честное-честное слово хороший муж!

Та шумно выдохнула и таки хлестнула дурня полотенцем для острастки. Серый сделал вид, что очень испугался и больше так не будет – мастерство, коим он в совершенстве овладел ещё в далёком детстве, когда тётка Глаша ловила на краже мёда или сала, засоленного к зиме.

– Хороший муж уразумел бы, когда супруга мается, когда ей ласки да тёплого слова хочется. А ты – горе луковое! Иди уж, винись.

– За что виниться-то? – щёки вспыхнули, – за то, что о ней же и забочусь? Я же как лучше…

Весея возвела очи к небу, попросила у богов терпения и, убедившись, что они не вняли её просьбе, скрутила полотенце в тугой жгут.

Фроське полагалось бы топить горе в харчевне. Впрочем, именно в ней она и сидела с той только разницей, что не рыдала из-за загулявшего невесть где мужа, а праздновала собственную безнаказанность. Всемила заслужила отрезанной косы, а её обидчица радовалась, что впервые ничуть не жалеет об опрометчивом глупом поступке.

– Правду баешь? – восхищался плюгавенький мужичок, – самой Всемиле?

Фроська неспешно перехватила кружку с медовухой (весьма неплохой, надо признать) другой рукой и резанула ладонью воздух:

– Раз – и нету!

Плюгавенький только что не захлопал в ладоши, аж расцвёл. Видать, не раз ему красавица отказала, раз заслужила подобное отношение.

Мужики, рассевшиеся вокруг и всё ближе придвигавшие стулья к героине вечера, довольно загалдели: бабья ссора – то ещё веселье, когда изо дня в день не видишь ничего, кроме вонючей рыбы да надоедливой мороси. К тому же, оказалось, что Всемила слыла любимицей края лишь потому, что никто не смел бросить ей вызов. Фроська же, как новая заметная фигура, упивалась вниманием и одобрительными возгласами.

– Давно вертихвостка просилась, чтоб на место поставили!

– Да что коса? Пояс бы срезала!

– Так и надо ей, недотроге!

– Вот за меня бы жёнка так вступалась!

Рыжий харчевник всё больше помалкивал, протирая столы достаточно чистой, в отличие от других подобных заведений, тряпицей. Он предпочитал мнение держать при себе и, возможно, именно поэтому не слыл дураком. Однако глумливое веселье Светолику приходилось не по вкусу: если хорошо приглядеться, можно было разок, а то и два, заметить, как он качает головой. Но было ли это из-за несогласия с действиями ревнивой бабы или попросту харчевник посчитал, что в шумной обстановке никто не оценит переливов вкуса только вчера дозревшего пива, никто не знал. Да и не размышлял на этот счёт.

К тому времени, как Серый, промокший до нитки, уставший и невероятно злой, вломился в харчевню, ликование достигло того размаха, когда срочно требуется покачать кого-то на руках или хотя бы устроить драку. Весея таки доступно объяснила ему, как неприятно гадать, куда и с какой целью пропал любимый человек, хоть и пришлось для этого прибегнуть к самому прямолинейному способу – погонять балбеса по деревне туда-сюда.

Успевший изрядно перехореть от нарастающего беспокойства муж обегал ближайшее прилесье, заглянул в каждый двор и обнюхал едва ли не всю избушку Весеи (исключив разве что задок), уверенный, что паршивые бабы сговорились и решили сжить его со свету, а жена попросту заперлась где-нибудь в сенях и злорадствует. Старушка не перечила и лишь подсказывала, куда бы ещё могла запропаститься суженая, пряча язвительную улыбку за узорным платком.

Оказывается, так тоже можно! Свободная, довольная, радостная. Когда мне в последний раз доставалось подобное счастье? Я отвоевала своё, показала зубы, да к тому же осталась со всех сторон правой. Милое дело!

Ещё чуть, и мужики, что расселись поблизости и с упоением уже в третий раз выслушивали историю позора первой девки на деревне, начали бы петь мне заздравную. Я аж две кружки пива опрокинула на радостях, благополучно забыв о его мерзком вкусе.

Праздник, как водится, испортил муж. Серый вломился в харчевню, открыв дверь с ноги. Та шумно стукнула о стену, привлекая всеобщее внимание к вошедшему. Он был зол, мокр и несчастен. И одно другому никак не противоречило.

– Фроська!

Мои собутыльники многозначительно переглянулись, оценив вид тощего взволнованного мужчины с виноватым лицом и дружно захохотали:

– Да, великая ценность!

– На такого, чуть не доглядишь, все девки вешаться станут!

– Что ж косу? Голову сопернице открутить за такого богатыря мало!

Муж понял, что смеются над ним. Не удержалась от ухмылки и я: сейчас на него не позарилась бы и хромая векша[31 - Значений у слова «векша» много, но здесь имеется в виду старая незамужняя женщина.]. Но Серому выдержки не занимать. Углядев, что я жива-здорова, он тут же успокоился, отряхнул голову, разбрасывая серебристые капли, и степенно подошёл к быстро ставшему общим столу.

– Куда же ты запропастилась, душа моя? Всё утро тебя ищу.

Я фыркнула и отвернулась:

– Да вот, с друзьями засиделись с вечера, – последнее особо выделила, не стала ждать, пока ты с прогулки вернёшься, пошла отдохнуть. Ты, видать, ночью так и не явился?

Серый смутился и ответил кратко:

– Дела были. Пойдём, что ли?

– С чего бы? Я не мешала отдыхать тебе, а ты уж, будь так добр, меня не дёргай.

Мужики окрест замерли в ожидании разворачивающегося скандала. Как куры на насесте, честное слово! Но Серый и тут удивил. Зрители, может, и надеялись на то, что он обидится, силой уволочет супругу домой да поучит уму-разуму (если повезёт, то и не сходя с места поколотит), но не дождались. Уж что-что, а мнение зевак никогда оборотня не беспокоило. Хотя без представления никто не остался: Серый картинно рухнул на колени и обхватил меня за ноги.

– Прости горемычного!

Я опешила:

– Вставай, оболтус!

– Не встану, любимая! Хочешь, бей, а не встану! – Серый то ли лил слёзы, то ли хохотал, пряча лицо в моих коленях, – Прости бездаря! Виноват, как есть виноват!

– Уймись, ненормальный! – не выдержала я.

А Серый всё подвывал, иногда замолкая и прикладываясь к кувшину с брагой, чтобы промочить горло. Или чтобы ещё лучше отыграть сцену:

– Только не бей меня больше сковородкой, пожалуйста! Хотя бы не по голове, а то только-только в глазах темнеть по утрам перестало!

– Ты что несёшь?!

– Молчу, молчу, любимая! Я понял, сплю сегодня у крыльца на коврике! Можно хоть дерюжку подстелить?

Я уж и сама гоготала. Ну как на такого зло держать? Дитё малое, право слово! Подумаешь, чуть поцапались. Эка невидаль? Может, устал человек за день, а я на него налетела сразу.

Зрители всё пытались подлить масла в огонь:

– Баба!