Слишком живые звёзды 2

Пусть спят, подумал он. Сегодня был тяжёлый день. Для всех нас.

Ветер вновь тронул листья, и те нехотя зашептались. Звёзды отражались от поверхности воды, но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с той, то сочилась глубоким красным светом, который будто бы пульсировал внутри. Когда Женя всматривался в неё, время переставало иметь какое-либо значение, и всё вокруг заполняло алое сияние – такое манящее и полное соблазна, что хотелось просто расслабиться и позволить этому свету проникнуть внутрь, в самые глубины души.

Но через какое-то время Женя опускал глаза вниз, и к нему вновь возвращалась ясность ума. Озаряла голову яркой вспышкой, разгоняя туман. Женя дышал глубоко, полной грудью, но всё равно ему казалось, что воздуха чертовски мало. Как и звуков.

Как и чувств.

Они были заперты в клетке, но отчаянно царапали её стены и истошно выли, просясь на волю.

– Нет, – Женя удивился тому, насколько громким оказался его голос в замолчавшем мире. Он прорезал тишину и перекрыл шёпот листьев, общающихся друг с другом. – Мне нужна ясная голова. Без чувств. Без чувств…

Его карие глаза опустились, взгляд замер на руках, держащих блокнот. Блокнот, который был раскрыт на странице с нарисованными серыми глазами.

Женя смотрел на них при лунном свете и вспоминал, как впал в некий транс, пока составлял список нужных вещей, после чего вернулся в реальность и увидел прекрасные серые глаза. Прекрасные серые глаза, нарисованные им же. При взгляде на них грудь резко сжималась, но уже через секунду заполнялась странным теплом, разливающимся по всему телу. Это ощущение сладкой боли не покидало Женю и сейчас, у самого озера, под сияньем луны. Алая звезда притягивала к себе взгляд, но даже она не могла сравниться с глубиной тёмных зрачков, обрамлённых серыми радужками. Слишком уж они прекрасны.

– Серый лёд… – Женя тепло улыбнулся, и небольшие ямочки образовались на его покрытых синяками щеках. – Ты начала таять, дорогая. Я это заметил в твоих объятиях.

Он вспомнил, как она вонзила ногти в его шею. Как кричала на него, когда разговор заходил о Мише. Как оба они обнимались, стоя у выхода из аптеки, обдуваемые ветром, и в этот же день пили вместе вино, улыбаясь друг другу.

Оно до сих пор гудело в голове, но в целом Женя чувствовал себя достаточно трезвым, чтобы ясно мыслить. Но вот только… вино как-то странно действовало на душу. Оно будто окунало чувства в краску и делало их ярче, заставляло их говорить громче, пылать сильнее, взвывать к самому сердцу и наслаждаться. Наслаждаться всем, что только было вокруг. Женя ощущал трепещущий внутри огонёк, когда смотрел на нарисованные серые глаза. Пытался загнать странные чувства в клетку, но те сопротивлялись и пели во весь голос, хоть мир и предпочёл замолчать. Что это? На такой вопрос не могли ответить ни деревья, ни ветер, ни даже алая звезда, повисшая в небе. Только тишина могла что-то подсказать, но и она не справлялась с этим, потому что разбушевавшиеся чувства перекрыли все проходы разума.

– Мне нужен холод. – Теперь голос казался сонным, еле слышимым. – Настало время испугать рыб своим задом.

Женя поднялся и стянул с себя потную футболку всё с той же надписью ROCK на груди, снял джинсы, носки, оставил на земле обувь и, немного подумав, освободил тело от трусов. Он начал спускаться к озеру, и уже через несколько секунд его лодыжки встретились с холодной водой. Кожа покрылась мурашками, когда вода поднялась выше. Женя двинулся дальше и остановился только тогда, когда поверхность озера добралась до середины ягодиц.

Луна очертила его фигуру чётким контуром. Бледные лучи ложились на пресс, проходили по торсу и лишь на спине уступали теням, что только подчёркивали рельефность мышц. Ветер пронзил тело насквозь и улетел дальше, унося за собой шёпот спящей листвы. Вода омывала бёдра, отражала сияние бесчисленных звёзд, которыми было усыпано небо. И только одна из них – та, что сочилась ярко-красным – отличалась от остальных. Женя видел её перед собой, прямо на воде, словно поселившуюся там. Он сделал шаг вперёд, скрыв ягодицы в озере, и окунул руку в звезду.

Ничего, конечно же, не почувствовав.

Сверчки стали разговаривать громче, и, по правде говоря, звук этот успокаивал. Он был таким привычным, что казалось, будто всего этого ужаса и не было. Не было полуоткрытых дверей в пустом коридоре больницы, не было обглоданных глазниц улыбающейся медсестры, не было изнурительных прогулок по городу с болью в ногах и не было убийства того подонка, что…

Убийства…

Женя замер и уставился в отражение алой звезды. Перед глазами всплыли два силуэта, возвышающиеся над окровавленной женщиной, в чьих глазах застыл ужас. Озеро сменилось пустынной улицей, луна растворилась в ярком солнце, и Женя вспомнил, как сильно стучало в горле сердце, пока они с Рэнджем подбирались к тем двум мужчинам.

И они убили обоих. Одному пробили череп, другому перегрызли глотку.

Правильно ли это было? Женя полагал, что да. Он спас Катю, и теперь она спокойно спала в палатке – живая, хоть и с синяками под грудью. Но… если всё было правильно, почему он так паршиво себя чувствовал? Почему глубоко в груди что-то цеплялось за рёбра и тянуло их вниз, к самому дну? Сожаления об убийстве не было, нет. Женя не чувствовал никакой вины или угрызений совести за то, что отобрал жизнь у того, кто покушался на эти серые глаза. До прихода на озеро он не прокручивал в голове прошедший день, потому что находился рядом с ней, с Катей. Но сейчас, под дуновением прохладного ветра, последние два дня нахлынули огромной волной, и на самой её верхушке стоял здоровяк, с окрашенным кровью лицом, держащий в руке тяжёлый кирпич.

Женя зажмурился, пробыл секунду в темноте и открыл глаза, но увидел перед собой лишь озеро. Слава богу, озеро, а не тёмный ночной переулок или не светлая улица, тишина которой нарушалась женскими стонами боли.

Убийство не принесло ему удовольствия, но и какой-либо горечи тоже. Единственная тяжесть в груди была вызвана тем, что Женя слегка стыдился отсутствия чувств. В фильмах и книгах люди по несколько лет переживают из-за того, что от их рук кто-то погиб. Но в реальной жизни всё обстоит иначе. Это событие никак не изменило мир, не поменяло самого Женю и расплылось в памяти почти сразу же, как обычный будничный случай. Это одновременно и поражало, и пугало, и успокаивало. Оказывается, в дикой природе в убийстве нет ничего странного – это естественный процесс, лежащий в основе цикла природы. Сильный убивает слабого, слабый убегает от сильного – всё просто. И эта мысль грела душу, потому что она объясняла ту пустоту, что царила внутри. Законы морали придумали люди, но как только знакомые порядки рушатся, на трон восходят простые правила, написанные животными задолго до людей. И раз уж законы перестали действовать, следовало самому стать сильным и показать клыки.

Распустить свои крылья.

Женя расправил плечи и вдохнул ночной воздух, уже привыкнув к холодной воде, омывающей бёдра.

– Это нормально, что я ничего не чувствую. Они могли забрать жизнь Кати… но мы с Рэнджем помешали им. И правильно сделали. Так ведь?

Ему не ответили. Звёзды продолжали равнодушно смотреть вниз, у самого горизонта стал появляться слабый намёк на скорый рассвет, и тогда настанет новый день. Солнце засияет на небе и осветит собой сотни пустующих улиц, заглянет даже в самые тёмные уголки, куда вздумали спрятаться люди. Хищники выйдут на охоту, жертвы продолжат скрываться в тенях, и Петербург превратится в опасные джунгли, не щадящие никого. Каждый новый день будет настоящим испытанием – без покоя, с постоянной тревогой в душе. В таком мире жить не хотелось. В таком мире самое разумное – умереть, чтобы не видеть всех тех ужасов, на которые способны люди. Но… Женя хотел жить. Он жаждал вкусить незнакомые ему чувства, горел желанием почувствовать себя живым, ведь это такая роскошь! И смотреть… смотреть в серые глаза Кати и жить, бороться, выживать, потому что в его жизни наконец-то появилось то, чего не было раньше. Что-то волшебное, что-то приятное и… чарующее.

На лице Жени расплылась улыбка, и даже холодный лунный свет не смог скрыть исходящей от неё теплоты.

Пальцы прошлись по поверхности воды, зачерпнули несколько звёзд и подняли их в воздух, где они и растворились. Взгляд снова зацепился за алую звезду, переливающуюся глубоким красным. Она была в разы больше остальных и не имела контуры – они постоянно изменялись, разливаясь по небу. Звезда будто дышала, и если все другие взирали на Землю с равнодушием, то эта же пристально вглядывалась. Невидимые глаза ощущались на коже как нельзя ясно, словно это был взгляд хищника – пока не голодного, но уже приметившего жертву. За спиной вновь зашепталась листва, но вскоре стихла и она, оставив Женю наедине с алым сиянием далёкой звезды.

Справа послышался слабенький рокот.

Над самой водой засиял жёлтый фонарик и пополз по отражению, разбавляя тишину шелестом крыльев. Он немного покружил в воздухе, пару раз мигнул на фоне ночного неба и коротко пискнул, когда подлетел к Жене. Светлячок завис перед карими глазами и вытянул лапки вперёд, пытаясь коснуться кончика носа. Но тут же передумал и развернулся, взметнувшись вверх. Маленькое солнце двинулось по звёздам и замерло прямо перед той, что родилась сегодня ночью. Женя перестал дышать, хоть и чувствовал, что воздух гуляет по лёгким. Страх сковал ноги стальными цепями, коснулся загривка ледяными пальцами и задышал прямо в ухо, пока глаза не отрывались от светлого пятнышка, знающего больше, чем могло бы знать всё человечество.

Светлячок перекрыл собой алую звезду, но её кровавое сияние обволакивало его тело. Красные щупальца смешивались с жёлтым светом, но не тонули в нём, а лишь разбавляли. Собравшиеся вокруг звёзды уже не были такими равнодушными – они смотрели на светлячка, затаив дыхание. Даже крылышки раскрывались бесшумно, боясь спугнуть ночь. Ведь именно ночью многие хищники обнажают клыки и развлекаются с жертвами, пока не взойдёт солнце. А там люди допилят друг друга даже без сияния луны – им вполне достаточно самих себя.

И чёрные глазки светлячка говорили, что знают это. Эти глазки были настолько глубокими, что могли затянуть в бездонную мглу. Они наблюдали, они изучали, они интересовались. И от этого оценивающего взгляда Жене стало не по себе. Он чуть ли не сделал шаг назад, но остановился и, продолжая смотреть в тёмные точки жёлтого сияния, спросил:

– Что ты такое?

Ответом послужило молчание. Светлячок молча рассматривал человека перед собой и о чём-то думал. Да, думал. Размышлял. И от осознания последнего Женю передёрнуло и отбросило назад. Ноги скользнули по земле, кто-то сцепил на них пальцы и резко дёрнул вниз. Женя попытался закричать, но рот тут же заполнила вода. Кашель вырвался наружу и сразу же вернулся назад мощным ударом в грудь. Чьи-то ладони сомкнулись на шее, и как только ступни нашли опору, Женя мигом рванул вверх. Ветер ударилл по лицу и прижал мокрые волосы к голове, но это был ветер – настоящий, реальный. Воздух врезался в лёгкие, заставил Женю выплюнуть его и вдохнуть вновь. Он оглянулся, посмотрел на алую звезду, но не нашёл светлячка. Нигде не было сияющего жёлтого фонарика, который будто бы исчез, пока мир скрывала вода ночного озера.

Но рокот всё ещё был раздавался где-то рядом, и только когда он полностью стих, Женя понял, что исходил он из головы.

Ветер вновь пронзил тело иголками, и сейчас они впились куда глубже, чем раньше. Холод сковал мышцы, кости словно сжались, а зубы застучали друг об друга, отбивая быстрый ритм. Женя последний раз взглянул на звёзды (задержался он лишь на красном глазе, наблюдающим за всем) и развернулся, направившись к берегу. И только когда добрался до него, понял, что не взял с собой чистую одежду и полотенце.

Он взял футболку, которую ещё сегодня стащил с магазина, и вытерся ей. Бросил на траву, надел носки, трусы, джинсы, кроссовки и кое-как уложил волосы, чтобы те не торчали во все стороны. И когда ветер снова, будто издеваясь, прошёлся холодными пальцами по телу, Женя направился обратно к палатке, стараясь не думать о светлячке.

О сияющем светлячке, зависшем перед кроваво-красной звездой.

* * *

Она очнулась в белой комнате.

Над головой жужжали лампы, но она их не видела. Вокруг были стены, но и они таяли в слишком чистой белизне. Она покрыла весь мир, прогнала мрак и развеяла тьму.

Но лучше бы оставила.

Во тьме можно спрятаться, а свет лишь выдаёт тебя. Катя попыталась встать с той кровати, на которой лежала, но мышцы полностью онемели и отказывались подчиняться. Руки будто прибили гвоздями, а ноги затянули тугими верёвками, пережимающими кожу. Каждый вдох давался с трудом, каждый вдох наливал в лёгкие тяжёлый свинец, сжигающий всё изнутри. Свет ослеплял даже с закрытыми глазами, намекая на то, что от этих лучей нигде не спрятаться.

И тут раздался плач.

Плач Мишы, находящегося под обломками. Он умирает – Катя слышала, как он умирает! Она со всей силы сжала кулаки, почувствовала, как ногти впиваются в кожу, и сорвалась с места, ведь совсем рядом умирал её ребёнок!

Катя бежала по бесконечной белизне, бежала на зов малыша, выкрикивала его имя, рыдала, но никак не могла приблизиться к звуку, так сильно рвущему душу. Он исходил отовсюду, отражался эхом в голове и бил по сердцу. Бил, бил и бил! Катя слышала, что Миша где-то рядом, но постоянно путалась в белом тумане и громко рыдала, будто это могло что-то исправить.

И остановилась она только тогда, когда плач прекратился.

Под ногами появился пол, а впереди растянулся длинный коридор больничного отделения… все двери которого были закрыты. Все до единой. В самом конце, у самого поворота располагался сестринский пост, судя по всему, пустующий. Катя медленным шагом пошла к посту, аккуратно ступая на пол босыми ногами. Жужжание ламп усилилось, и оно заполнило всё тело, заставило кровь бурлить, а кости трещать, не утихая ни на секунду. Этот шум заполнил собой всё сознание, и Катя побежала от него прочь, закрыв уши руками и закричав во весь голос. Её крик отражался от стен, звенел в голове и раздавался на весь мир, который так и хотел её придавить.

Но жужжание исчезло, как и сам коридор.

Катя подошла к сестринскому посту и облокотилась на него, после чего опустила голову вниз, успокаивая своё дыхание. Воздух сновал в груди горячими волнами, но мгновенно застыл, когда рук коснулись чьи-то пальцы.