Слишком живые звёзды 2

Ключ провернулся в замке, дверь податливо открылась.

Женя вошёл в квартиру, каждый уголок которой уже выучил наизусть. Эти обшарпанные стены слышали многое. Были бы у них уши, то они завяли бы при первой же семейной ссоре, а таких случалось по несколько раз на дню. Крики и гнев – вот что всё время заполняло воздух в этой квартире помимо запаха тёмного пива. Многие в классе Жени приглашали друг друга к себе в гости, судя по улыбкам, в других домах и вправду всё было замечательно, раз их владельцы не стеснялись показывать их другим. Но Женя… Он вновь заливался злостью, потому что хотел – хотел! – пригласить кого-нибудь к СЕБЕ домой, но сразу же понимал, что даже бездомный и неверующий перекрестится, прежде чем войдёт в их квартиру.

На одном из уроков английского языка (о, эти славные часы, проведённые рядом с такой тёплой улыбкой!) Елена Николаевна объясняла разницу между двумя словами – «house» и «home». И то, и то переводится как «дом», но при этом оба слова, как ни странно, имеют разные значения. «House» обозначает здание или что-то такое, в чём ты живёшь, спишь и проводишь большую часть времени. По-простому, это постройка, в которой ты проживаешь. А «home» – это тоже дом, но… но здесь он имеется в виду как место, в котором тебя всегда ждут близкие люди, придя в которое ты можешь расслабиться, и как сказала Елена Николаевна: «Там царствуют любовь и гармония».

Что ж, может быть, у Жени и был house, но никакого home точно. Им здесь даже и не пахло. Ни им, ни любовью, ни гармонией – лишь затхлой мочой и пивом, аромат которого перемешался с мужским пердежом.

Женя прошёл мимо гостиной (одновременно и комнаты родителей), не удостоив отца даже взглядом. Тот буркнул что-то вроде «Привет», но так и остался проигнорированным. Пусть сидит дальше и захлёбывается своим пивом; если действительно так уж хочет с ним поздороваться, то соизволит оторвать жопу и протянуть руку.

Тюлень. У меня не отец, а грёбанный тюлень.

Женя зашёл в свою крохотную комнату и бросил рюкзак на не заправленную кровать, после чего сам улёгся на неё, не переодевшись. Мать сейчас была на работе, где ей самое место, так что волноваться ближайшие два-три часа было не о чем. До вечера он мог отдыхать, а потом из Внешних Земель вернётся старая колдунья и начнёт высасывать кровь, а заодно и нервную систему (так же, вроде, она называется?)

Стены комнаты украшали постеры с Человеком-пауком, вырванные из краденых журналов. На особо крутые Женя даже накопил и попросил женщину в ближайшей типографии распечатать несколько постеров, после чего заплатил.

И да, это того стоило. Заход в свою комнату, Жене становилось чуть легче, потому что его встречал Человек-паук. Над кроватью он пролетал над Тайм-сквер (когда-нибудь я обязательно там буду!), сражался с Зелёным Гоблином на Бруклинском мосту, а у самой подушки, стоя на коленях, держал на руках светловолосую девушку с закрытыми глазами и полуоткрытыми губами – Гвен Стейси. Опять любовь… Даже Питер Паркер испытывал это странное чувство.

Может, оно и вправду существует?

На дверце шкафа был повешен стоп-кадр из одного фильма, что сумел запасть в сердце Жени, кажется, на целую вечность – «The Amazing Spider-man». На нём вся красота, вся грациозность сосредоточилась на силуэте паучка, пойманного фотографом на фоне крупной серебристой луны. Желтоватые линзы отражали яркое сияние, пока веб-шутер на руке загорался красным, готовясь выстрелить паутиной. Этот постер…приносил райское наслаждение. Смотря на него, Женя представлял себя в самодельном красно-синем костюме с эмблемой паука на груди. Когда наступает ночь, он надевает его и выходит на защиту города, громя преступников и вселяя в них ужас. От одного только взгляда на эти узковатые линзы бандиты невольно вжимаются в стену и начинают клясться, что больше никогда не переступят грань закона. А потом, ближе под утро, он спит на крыше одного из нью-йоркских небоскрёбов, после чего вновь становится Евгением Бравцевым и идёт в типичную американскую школу, где никто не знает тайну его личности.

Может, только ясноглазая Гвен, сидящая за второй партой.

Это был любимый постер Жени, обогнавший по крутости все остальные. И даже мать знала их святость. Даже она не смела прикоснуться к его плакатам, потому что рёв, однажды вырвавшийся из груди Жени, когда её пальцы только дотронулись до дешёвой бумаги, так напугал её, что больше она никогда не притрагивалась ни к одному из изображений Человека-паука в их house.

Женя растёкся по кровати и, закрыв глаза, выдохнул прошедший день. Его мышцы расслабились, обмякли и отдались той силе, что уводила мысли далеко прочь.

– Я сегодня поступил так же, как поступил бы и ты. – Он говорил в пустоту, молчаливым постерам, обладающим одним отличным качеством – они слушали и не перебивали. – У меня, конечно, нет суперспособностей, но я всё же проучил того мудака. Он делал то же, что и Флеш Томпсон – обижал слабых. Они, как всегда, одной толпой стали травить Серёжу, а он ответить им не мог, потому что их было слишком много. Но меня… – Женя рассмеялся и сцепил руки за головой. – Меня это не остановило. Мне, естественно, записали замечание, вызвали родителей в школу – они всё равно не придут, – но зато теперь никто Серёжу трогать не будет. Потому что нужно бороться либо с равным себе по силе, либо с более сильным. Ты же тоже защищаешь слабых, Питер. Вот и я как ты. Только меня, к сожалению, не кусал паук.

Питер ничего не ответил, лишь продолжал сражаться с Доктором Осьминогом и Хобгоблином.

– Хотел бы я хоть раз испытать то, что ты испытывал к Гвен и Мэри Джейн. Любовь… – Женя произнёс это слово медленно, позволив ему заскользить по нёбу и губам. – Влюблённость… Одна херня. Всё равно и то, и другое – авторские выдумки, не более. Да даже если представить, что…

Дверь открылась, и в комнату вошёл отец – робко, молча, как всегда передвигался по их house.

Он лишь коротко взглянул на Женю и подошёл к подоконнику, что скрывался за грязными, давно не стираными занавесками. Там стояли две банки пива – белые как снег, с красными, будто сочащимися кровью крупными буквами. Отец взял одну из них, открыл и поплёлся к двери, волоча по полу тапки, просто выводя из себя этим шарканьем!

– Желаю не подавиться. – Женя увидел, как лысеющая голова повернулась в его сторону и замерла, словно он сказал что-то из ряда вон выходящее. – Алкоголь плохо влияет на мозг, но думаю, тебе ничего не грозит.

Карие (такие же как у меня) глаза какое-то время не отрывались от лица Жени. Какое-то время… Потом они как обычно опустились вниз и заскользили по полу, пока сам отец вновь начинал идти к двери. И что-то в его движениях, в его поникших плечах, сутулой спине, в еле плетущихся ногах так сильно взбесило Женю, что он мгновенно почувствовал, как загорается гневом лицо.

– Ничего не хочешь мне сказать? Хотя бы отругать или сделать чёртово замечание, а? – Он вскочил с кровати и перекрыл отцу проход, чуть не расплескав его пиво. Они встали вплотную друг к другу, окружённые яркими плакатами с Человеком-пауком. – Мне вот интересно, это ты женился на мое матери или она заставила тебя?

– Дай мне пройти.

– Господи, так ты ещё и разговаривать умеешь! – Женя натянуто рассмеялся, и хоть с его губ слетали смешки, сам он чувствовал подступающие к глазам слёзы. – А я всё время думал, что у тебя язык в жопу засунут. Оказывается нет! Ты что-то да можешь говорить.

– Дай мне, пожалуйста, пройти.

– Зачем? Будешь пить дальше своё грёбанное пиво? А потом, когда и эта банка опустеет, вернёшься сюда за новой, да? – Его подростковый голос, лишь недавно начавший ломаться, сейчас предательски скакал по всем частотам. – Потом придёт мать и опять начнёт меня херачить, а ты так и будешь сидеть в кресле и делать вид, будто ничего не замечаешь. Будто ничего не замечаешь! А ты бы уже давно мог поставить её на место! Почему ты прогнулся под неё?! Какого хрена ты так долго позволяешь ей бить меня?!

– Сынок, послушай…

Женя со всей силы ударил по банке с пивом, тем самым швырнув её в стену. Пена и вся жидкость тут же хлынули на пол, пока отец пытался понять, что руки его теперь пусты. Не вынося это тупое выражение лица, Женя схватил отца за грудки и прижал к стене, надеясь хоть как-то спровоцировать это бесхребетное существо. Но даже здесь оно подалось как обычный мешок с дерьмом.

– Почему ты такой? – Голос дрожал, мышцы вибрировали, слёзы держались на самых краях глаз. – Почему ты такая тряпка? Ты же сильнее её! Ты запросто можешь остановить её, когда она меня бьёт! Но вместо этого ты всё свободное время сидишь перед телевизором и давишься пивом! Ты… ты сожитель, а не отец. Даже жену свою успокоить не можешь! Дешёвая подстилка – вот кто ты. Запомни эти два слова – именно так тебя и следовало назвать.

Пальцы разжались и отпустили футболку. Может, хоть сейчас он покажет характер? Может, сейчас он наконец почувствует, что между ног у него что-то звенит, и поймёт, что он мужчина? Может, сейчас именно тот момент, когда в его мозгу должно что-то переключиться и показать, что собственный сын ненавидит отца, а жена подмяла его под себя, забыв о каком-либо достоинстве? Неужели это тот самый час, та самая секунда? Женя смотрел в карие глаза, которые были точно копией его собственных, и пытался найти в них хоть каплю чего-то достойного, чего-то такого, за что можно было бы уважать.

И вроде в них что-то промелькнуло. Что-то похожее на…смелость?

– Позволь мне вернуться в комнату, Женя. Пожалуйста.

«Пожалуйста»… Долбанное «пожалуйста»… Он не мог даже отдать приказ своему сыну, не то что сказать что-то против слова жены! Стыд снова начал обжигать рёбра, накатывать горячими волнами на лицо, но сильнее всего пылал именно гнев. О да… это такое знакомое чувство вновь вспыхнуло в нём ярким пламенем, доходящим до самых кулаков. Этот человек, что стоял сейчас перед Женей, был его отцом. Биологическим отцом. И именно от осознания этого факта ему становилось тяжелее сдерживать себя, потому что он не мог – не мог! – быть похож на эту жалкую, вжавшуюся в стену тряпку!

Я не твой сын. Я совсем, совсем другой.

– Она же что-то в тебе нашла, раз вышла замуж. Чем-то же ты её зацепил, только вот я никак не пойму чем: ни деньгами, ни красотой, ни харизмой, вообще ни чем! – Его голос совался на крик, что граничили между басом и писком. Шея напряглась, на покрытой прыщами коже выступила вена. – Ты мне не отец. Я тебе не сын. Я отказываюсь верить, что между нами есть хоть что-то общее.

– Хорошо. – Узкие, такие отвратительные губы слегка тряслись. – Я хочу вернуться в комнату. Можно я уйду? Пож…

– ЗАТКНИСЬ! – Женя ударил ладонью в паре сантиметров от лысеющей головы, жаждая проломить стену и на хрен разрушить всё здание, чтобы его больше никогда не видеть! – Хочешь уйти – уходи. Но ещё хоть раз скажешь своё «пожалуйста», я точно сорвусь. Это не угроза, а обещание.

Пересилив себя, он сделал несколько шагов назад. Случайно пнул банку с пивом и почувствовал, как в носок попало что-то холодное, растекающееся по всей ступне. Несколько секунд они с отцом молча смотрели друг на друга, пока всё вокруг было залито тишиной. Наконец он шелохнулся, потом чуть дёрнулся и аккуратно шагнул вперёд – с такой осторожностью, будто шёл по минному полю. Бросив один краткий взгляд на Женю, он поплёлся прочь из комнаты. Даже не проронил ни слова. Ни слова! Его сын буквально вылил на него грязь, а он даже не смывает её! Нет. Нет, нет, это не может быть его отец. Он прогибался под всё, что только двигалось, и мог наорать только в очень, очень редких случаях, если сильно напьётся, и гнев его будет выливаться только на экран телевизора. Конечно! Жены он боится пуще конца света.

Слабак… Чёртов слабак!

Женя посмотрел на валяющуюся под ногами банку и схватил её, после чего со всей силы кинул вслед уходящему отцу. Она пролетела мимо, разминувшись с головой на пару сантиметров, и врезалась в дверь. Оставшееся внутри пиво расплескалось по коридору, украсив его блестящими каплями. Если бы Женя взял чуть левее…то, быть может, смог бы заставить выйти разгневанного зверя из своего отца, которому чудом удалось создать семью.

Создать удалось, а вот поддерживать – нет. И тут ты показал себя неудачником, папа. Полнейшим лузером, об которого жизнь вытирает ноги.

Женя, всё ещё пытаясь угомонить в себе ярость, сел на кровать и прижал дрожащие руки к лицу, оставив глаза открытыми. Со своей комнаты он видел входную дверь, около которой и растекалась небольшая лужица пива. Отец уже начал мочить швабру, чтобы побыстрее убрать это безобразие, ведь какой же недовольной будет наша мама! Она всегда во всём права, и никто на свете не смеет перечить ей! Слово её – закон, ибо покарает её взгляд неверных и непослушных, так что не будьте такими! Не будьте! Соблюдайте тишину и подчиняйтесь нашей маме, ведь другого выбора у вас нет!

– Я ненавижу свою семью. Ненавижу тебя, папа, и тебя, мама. Если вы оба вдруг…

В двери провернулся ключ. Через секунду она открылась.

Женя замер, уставившись в конец коридора. Волосы на загривке выпрямились, а зубы прижались друг к другу до боли в челюсти. Узкая полоска кисло-жёлтого цвета расширялась, дверь открывалась, и уже через несколько тяжёлых вдохов Женя увидел шагавшую к нему мать. БЫСТРО шагавшую к нему мать. Она чуть ли не бежала, проходя мимо гостиной, и остановилась только тогда, когда добралась до своего сына. Её пальцы мигом схватили чёрные волосы и дёрнули вниз с такой силой, что резкий крик вырвался из Жени, почувствовавшего дикую боль. Он попытался встать, но давление матери, оказываемое на него, оказалось куда сильнее. Он мог бы вцепиться в её руку, освободиться и дать отпор, но… но…

…он боялся. Боялся до дрожи, до мёртвого кома в горле.

– КАКОГО ХРЕНА ТЫ ОПЯТЬ ПРИНЁС ЗАМЕЧАНИЕ?! – Её рука вновь дёрнулась вниз, вырвав несколько волос из кожи. – СКОЛЬКО РАЗ Я ТЕБЕ, СУЧЁНКУ, ГОВОРИЛА, НЕ ПОЛУЧАТЬ ЗАМЕЧАНИЯ?! МЕНЯ СНОВА ВЫЗВАЮТ В ШКОЛУ! – На миг она разжала пальцы, но только для того, чтобы зарядить Жене мощнейшую пощёчину. Звонкий шлепок разнёсся по квартире, и, наверное, его услышал целый мир. – ИДИОТ! ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ПОНИМЕШЬ С ПЕРВОГО РАЗА?! ПОЧЕМУ У ВСЕХ ДЕТИ КАК ДЕТИ, А У МЕНЯ ВОТ ЭТО?!

Он боялся поднять голову. Боялся посмотреть в её страшные глаза, потому что знал, что не сможет сдержать взгляд и разрыдается. То, как она кричала… То, как она называла его… От всего этого хотелось бежать.

Женя неслышно прошептал:

– Лучше б я не родился.