Слишком живые звёзды 2

И монстры эти выходят из наших голов. Именно ночью, когда мы одни.

Женя сделал небольшой шаг вперёд, чувствуя на себе оценивающий взгляд. Чьи-то зрачки скользили с головы до ног. Ступни тяжело опускались на пол. Весь мир сейчас потерял свои очертания, уместился лишь в звуки и запахи – именно они и выстраивали всё вокруг. Так вот, значит, как видят слепые. Женя буквально чувствовал, как дышит комната. Да, ветер пронизывал его голое тело, но это была комната, ничто другое. Дышал потолок, дышали стены, но с такой осторожностью, будто боялись того, кто был внутри них, кого они окружали. Если ОНО и дышало, Женя этого не слышал, но он знал… знал, что здесь не один.

Пробил тот час, когда монстры вырываются наружу.

Он сделал ещё один небольшой шаг в сторону, как ему казалось, кровати, когда за спиной раздался детский голосочек:

– А как иё зовут?

Дрожь пробежала по позвоночнику. Кости завибрировали, но Женя не дёрнулся. Позволил себе сжать кулаки, но и только. Проснувшись, он решил, что кошмар отступил, растаял в его сознании подобно лёгкому утреннему туману, но правда была другой – кошмар проник в реальный мир. Голос девочки был настоящим. Голос Кристины. Кристины, которая смогла улыбнуться даже после того, как зверски расстреляли её маму.

– Как иё зовут?

– Катя, – Женя продолжал двигаться к кровати, не оборачиваясь назад. Хоть вокруг и была кромешная тьма, он знал, что если обернётся, то увидит детское личико и пухленькие губки, совсем недавно целовавшие его в щёчку. – Её зовут Катя. Только, пожалуйста, не трогай её. Где бы она ни была, не трогай её.

Колени коснулись матраса. Женя медленно забрался под одеяло, лёг на живот, засунул руки под подушку и отвернул голову от голоса Кристины. Сейчас он закроет глаза, и всё исчезнет. Сон навалится на него тяжёлой волной, и он отдастся ей. Пусть поглощает этот мир, пусть уносит сознание куда-нибудь подальше. Всё образуется, всё будет хорошо, а пока можно поспать. В конце концов, кошмары – это всего лишь кошмары.

Одеяло заскользило по коже. Кто-то потянул его вниз.

Мышцы Жени разом напряглись. Глаза резко раскрылись, но света так и не прибавилось. Чьи-то пальцы стягивали одеяло, будто кому-то под кроватью стало очень холодно. Ткань прошлась по ягодицам, открыла их ветру, и как только одеяло полностью упало на пол, по всему телу разом пронеслись мурашки. Холодный пот примёрз к коже, готовой потрескаться от напряжения.

– Не вставай, Жень. Давай поваляемся.

Но он встал. Приподнялся на руках и развернулся, ожидая увидеть силуэт монстра, но наткнулся лишь на темноту. Голос из всех сил старался быть похожим на голос Кати, но фальшь прокрадывалась в нотках. Женя знал Катин голос. Он его любил, для него он был лучшей музыкой на свете.

– Тебе хорошо со мной?

Нет, это не она. Точно не она. Кто-то играл с ним, пытаясь установить свои правила. Кто-то прятался в темноте, скрывая свои очертания. Женя слышал, как дышит Катя. Слышал, как дышит что-то, пытающееся быть Катей. Вены на руках натянулись подобно канатным верёвкам, пока по ним шумной рекой протекала кровь – холодная, как объятия мертвеца.

– Это странно. Это всё очень странно…

Женя подтянул к себе ноги, прижался к спинке кровати, всё ещё держась на руках. Вроде бы только мёртвые могут покрываться инеем, да? Если так, значит, он покинул мир живых; иней на губах был настоящим, оставался на языке, когда приходилось смачивать губы. Они дрожали от холода. Всё вокруг дрожало от холода. Была бы здесь настоящая Катя, она мигом бы согрела Женю своим теплом.

– Сними с меня эту вонючую футболку. И эти чёртовы джинсы тоже.

– Хватит. – Голос старался вырваться из шёпота. – Хватит притворяться. У тебя хреново получается. Ты не Катя и не Кристина. Покажи своё настоящее лицо, если не боишься.

На какое-то время повисло молчание. В темноте слышались гулкие удары сердца непонятного существа, но не человеческие, имеющие иной ритм. Казалось, оно качало по организму не кровь, а что-то вязкое, потому что каждый, абсолютно каждый удар отдавался тяжестью. Женя ощущал её, слушая не менее тяжёлое дыхание. Воздух втягивался в лёгкие с трудом и выходил точно так же, хоть морозный ветер и проносился по комнате.

– Покажи мне своё лицо, хватит уже прятаться!

В нос ударил аромат пива. Уши пронзил звук открываемой банки, на поверхность которой начала вытекать пена. Где-то вдали открылась подъездная дверь, послышался смех пьяных подростков – вечный спутник спальных районов. И когда Женя почувствовал, как костяшки пальцев резко покрылись чужой кровью, его сердце замерло.

Он понял, кто выглянет из тьмы.

– Сколько раз я тебе, сучёнку, говорила, не получать замечания? – Женя вжался в спинку кровати, пока голос становился ближе.

И ближе.

И ближе…

– Сколько раз я тебе, сучёнку, говорила, не получать замечания? Сколько раз…

– Хватит, пожалуйста, хватит!

– …я тебе, сучёнку, говорила, не получать замечания?

– Не надо! – Слёзы хлынули из глаз, зубы впились в нижнюю губу. По подбородку потекла кровь. – Пожалуйста, прекрати! Я не выдержу!

Но уже было поздно. Мать возвращалась. Она всегда возвращается.

– СКОЛЬКО РАЗ Я ТЕБЕ, СУЧЁНКУ, ГОВОРИЛА, НЕ ПОЛУЧАТЬ ЗАМЕЧАНИЯ?!

В темноте резко просочилось её лицо – ужасное, обезображенное гневом, настоящее. Его проявил льющийся из ниоткуда свет, но Женя знал, что это за свет. Точно такой же был в переулке, той ночью, что стала отправной точкой всего происходящего. Ту драку освещала на удивление ясная луна. И именно её сияние ложилось на лицо матери. Глубокие морщины уродовали кожу, впадшие карие глаза вызывали отторжение, а от искривлённых в крике губ, скрывающих кривые жёлтые зубы, хотелось убежать. Она выбралась из воспоминаний, выбралась из кошмара. Непонятно как, но выбралась. Всё здесь смешалось. Все фрагменты прошлого, все осколки настоящего, все зарисовки будущего. Всё это находилось сейчас здесь, в этой комнате, в эту минуту.

Мать приблизилась. Из-за тьмы выглянули её оголённые плечи.

– Ты всегда был одной большой проблемой, Женечка. – Он с такой силой вжимался в спинку кровати, что та коротко скрипнула, поддавшись под весом. – Возьми пример со своего отца. Вот он настоящий мужчина!

– Замолчи! – Крик смог бы вырваться наружу, если б грудь не сдавило, когда волосы матери коснулись лица. – Пожалуйста, отойди от меня! Я… Я… – Он не закончил. Его слова превратились во всхлипы.

– Сдайся, Женя. Сложи свои крылья. Хоть раз послушай свою маму, и всё будет хорошо. Я тебе обещаю.

Он зарыдал как ребёнок, больше не в силах сдерживать себя. Быстро подтянул к себе ноги и, всё ещё голый, обнял их, уткнувшись лицом в колени. В этот момент он был похож на маленького, загнанного в угол птенчика, не на какого-нибудь орла. Маленького птенчика, которого никто не любит. Маленького птенчика, задыхающегося собственными слезами.

Женя рыдал в темноте, свернувшись клубочком в углу кровати.

Подглава 2

Наша Катя громко плачет

Сигарета никак не хотела вставляться меж губ.

Катя сжала её чуть сильнее, но руки дрожали так, что фильтр скакал туда-сюда. Казалось, всё тело отказывалось ей подчиняться. Никогда прежде она не сталкивалась с таким ужасом, с таким…

…предательством.

– О Господи… – Она прислонилась лбом к окну и опустила веки. За закрытой дверью её звал Миша, но нет, она не могла выпустить его – пока рано.

Скоро вернётся наш папа.

Катя глубоко вдохнула. Выдохнула. Глубоко вдохнула. Выдохнула. Психологи часто советовали ей выполнять подобные упражнения, чтобы подавлять в себе гнев и успокаиваться. Вдыхай позитивную энергию, выдыхай негативную. Представь себя не губкой, а фильтром, пропускающим внутрь только всё самое лучшее. Может, кому-то это и помогало, но вспоминая эти дурацкие, дебильные фразы, Катя вновь заливалась гневом. Вдыхай позитивную энергию, выдыхай негативную. А что, мать вашу, делать, когда вообще не хочется дышать?!

Катя не могла ответить на этот вопрос. Ни на этот, ни на любой другой. Мозг, как и тело, отказывался работать. До сих пор подвластным оставалось только сердце, материнское сердце. Оно сжималось каждый раз, когда Миша кричал «Мама!», и судорожно трепыхалось, когда ручка двери (по росту он совсем чуть-чуть не дотягивался до неё) слегка позвякивала. Катя слышала, что он плачет. Слышала, как рыдает её ребёнок и боролась с собой, противясь желанию открыть дверь и обнять Мишу.

Неужели всё так обернулось?

Когда она зашла в квартиру, стрелки на её ручных часах показывали без десяти восемь вечера. Значит, сейчас была примерно половина девятого. Но время потеряло значение ещё утром, когда она полезла в карман Максиминой куртки. Он намывался в душе, и, быть может, со стороны это и выглядело некрасиво – жена берёт кредитку мужа, пока тот не видит, – но только не в их семье. Они оба уже давно договорились, что у них один общий счёт, благо денег хватало на всякие побрякушки. Конечно, на плечи давила ипотека, но и её вдвоём они вытягивали. Хочешь побаловать себя, дорогая? Конечно, бери карту! В следующий раз, милая, можешь даже не спрашивать. Мы же с тобой одна семья.