Слишком живые звёзды 2

Что она могла на это ответить? Как она могла объяснить Мише, что не хочет того, чтобы он присутствовал при ссоре мамы и папы? А ссора, непременно, будет. И именно она нанесёт сокрушительный удар по их браку, что уже почти разошёлся маленькими невидимыми швами.

Но как это объяснить маленькому ребёнку? Или как уберечь его от проблем взрослой жизни, мгновенно разрушающих семьи? Катя не знала. Она лишь попыталась подавить в себе плач, но всё же проиграла, и один всхлип вырвался наружу. Крупная слеза сорвалась с ресниц и упала на кончик Мишиного носа.

Он будто её не заметил.

– Мама, не плачь! Пожалуйста, не плачь, я тоже начинаю плакать! Всё будет хорошо, мама!

От этих слов ей должно было стать легче, но почему-то стало ещё хуже. Голос Миши дрожал, его глаза заблестели, и от одного этого вида Катя разрыдалась, больше не в силах сдерживать себя. Все эмоции, скопившиеся в ней за день, хлынули наружу горячими слезами. И к её плачу – к плачу женщины, только что потерявшей веру в своего мужчину – присоединился более тихий, детский. Миша зарыдал вместе с мамой, обнимая её, прижимаясь к ноге всем телом. Катя затушила в пепельнице сигарету и опустилась на колени, обвив руками Мишеньку. Из двух пар серых глаз вытекали слёзы, пока на полу кухни, рядом с открытым окном, мама и сын обнимали друг друга. Молча, без слов, сотрясаясь от частых всхлипов.

– Всё будет хорошо, мама. Не плачь, не надо! Ты же сама всегда говоришь, что я самый сильный. А если я самый сильный, значит, у меня самая сильная мама!

Она через боль улыбнулась. Если Бог и существовал, Катя была готова благодарить его вечность за то, что он подарил ей Мишу.

– Я знаю, дорогой, знаю. Всё у нас будет хорошо. У тебя и у меня. У нас с тобой. Просто…иногда, Миш, хочется полакать. У взрослых тоже такое бывает.

– Тебя кто-то обидел?

– Нет…то есть… – Она замолчала, так и не подобрав нужные слова. Катя взяла лицо Миши в ладони и поцеловала его в лобик, на несколько секунд замерев, когда губы соприкоснулись с кожей. – Меня никто не обижал. Я плачу, потому что сильно устала. День был тяжёлым, вот и всё.

– Но сейчас-то вечер, мамуль. Всё уже хорошо, не переживай.

– Да, солнышко, уже вечер. – И скоро вернётся наш папа, хотела сказать она, но сдержалась. – Ты же помнишь, что мы обычно делаем вечером? А, разбойник, помнишь?

Ей удалось вызвать у него улыбку. Её бодрый тон смог разбавить обстановку и убрать трагичность из слёз, быстро стекающих по горячим щекам. На щёчках Миши образовались ямочки, от вида которых сердце вновь заполнилось теплом. Да, это был её сын. Пусть многое в чертах его лица досталось от папы, глаза были мамины, а именно глаза – зеркало души человека. Катя подумала, что уже лет через десять ей придётся покупать дробовик, чтобы отстреливать влюбившихся в эти глаза девчонок, иначе замки двери просто не выдержат.

– Мы читаем сказку! Вместе! Да, мам, давай! Я уже не путаю мягкий знак и твёрдый знак, представляешь?

– И ты даже можешь сказать: «Клара у Карла украла кларнет»?

– Клара у Крала… – Миша на секунду замер и тут же взорвался смехом, не в силах сдержаться. Катя засмеялась вместе с ним – искренне, по-настоящему, позабыв о дрожащих руках. Она обнимала Мишу, пока оба они хохотали, чувствуя тепло друг друга. – Ну мама, так нечестно! Ты тренировалась, а я нет!

– Так и ты тренируйся, спортсмен! Будешь тренироваться, станешь таким же сильным как… – Последнее слово не сорвалось с губ. Катя поспешно проглотила его, стараясь держать всю ту же улыбку. – Пойдём-ка спатеньки. Сказки уже ждут, пока мы их прочитаем! Ты же хочешь отправиться в Атлантический океан на своём корабле, разбойник?

– Очень! Очень хочу!

Он взял маму за руку и побежал в комнату, постоянно оглядываясь назад, чтобы убедиться, что мама не отстаёт. Катя затрусила за Мишей, внимая его смеху. Внимая его прекрасному смеху.

Вместе они прибежали в детскую, потолок которой был украшен звёздами – пока не светящимися, а висящими простыми бледными рисунками. Идея (как и многое в их доме) принадлежала Максиму. Над звёздами находились обычные лампы, и стоило лишь выключить общий свет и включить «специальные» лампы, как их сияние проходило только через покрытые стеклом отверстия, сделанные в форме звёздочек. Миша, конечно, не знал об атомах и электронах, способных на это чудо. Он просто понимал, что перед сном над кроватью загораются звёзды, и блеск в его глазах в эти моменты всегда радовал Катю.

Ты вырастешь настоящим мужчиной, я обещаю.

Когда Миша разделся (нет, мама, я сам! Я уже большой!) и забрался под одеяло, Катя зажгла звёзды, взяла с полки книжку, не так давно купленную ею в книжном магазине, но успевшую стать у Мишей самой любимой. Конечно, там же были пираты! У её сына было три главных страсти: динозавры, пираты и космос. А в этой тоненькой книжке, с ярким названием по центру обложки «Капитан Крюк и его друзья против армии Рекса» были и пираты, и динозавры. Для полного счастья не хватало только танцующих инопланетян да летающих космонавтов. Бред, конечно, но Мише нравилось, а большего – пока учителя литературы не начали штурмовать мозг – и не нужно было. Слушая эти незамысловаты истории, Миша загорался подобно маленькому огоньку, и от этого Кате становилось хорошо.

Хорошо от той любви, что витала между ними в эти минуты, перед самым сном.

Она села на краешке кровати и открыла книжку, продолжив читать с того момента, где они раньше остановились. Особенно интересные моменты Миша просился прочитать сам, и тогда руки мамы передавали волшебную книжку в руки сыну, улыбка которого перекрывала свет ночника. На какое-то время они окунулись в вымышленный мир смелых пиратов и глупых динозавров, дрейфуя по волнам Атлантического океана. Катя смеялась, когда Миша пародировал голос капитана Крюка – басовый и грубый, как у настоящего пирата! Миша сам всё время смеялся, и за полчаса чтения они продвинулись лишь на две страницы, но какими весёлыми они оказались! Слёзы на щеках высохли, а переживания выветрились из головы, пусть и ненадолго. Катя вновь была мамой и, общаясь с Мишей, она забыла о Максиме, о том, что он сделал, об ужасных фотографиях в его телефоне и сигаретах, впервые побывавших в её рту за долгие годы. Хоть на полчаса, но вся эта грязь исчезла, уступив место пиратам, динозаврам и смеху.

Пока Миша улыбался, она могла дышать.

Когда его глаза стали закрываться, Катя убрала книжку и нагнулась над кроватью, убрав волосы за спину. Она поцеловала чистый лобик и для большей защиты от монстров чмокнула ещё и кончик носа Миши, уже прочти провалившегося в сон.

– Я люблю тебя, мама.

– Я тоже люблю тебя, дорогой. – Катя погладила его по голове, чувствуя, как глаза вновь начинает чуть пощипывать. – У нас всё будет хорошо, не волнуйся. Мы с тобой – одна большая крепость.

– И папа.

– Да… папа тоже наша крепость. – На мгновение она замолчала, уставившись в одну точку. – Да ещё какая. Ладненько, приятных снов. Ночник оставить включённым?

– Нет. – Голос Миши был сонным, но со следующим предложение в нём значительно прибавилось бодрости: – Я ничего не боюсь! У нас же есть папа, а он защитит нас от всех монстров!

Катя не ответила. Она лишь ещё раз поцеловала своего сына и пожелала спокойной ночи, после чего выключила ночник, заставила звёзды потухнуть и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Когда она услышала за спиной щелчок, то медленно выдохнула. Не потому, что так советовали делать психологи, нет, просто воздух в лёгких стал слишком горячим. А ещё…

Чёрт. Ей вновь захотелось курить.

Уже через несколько секунд Катя стояла на кухне, закуривая новую сигарету. Чистая пепельница, что так долго стояла нетронутой в самой глубине кухонного шкафчика, теперь была усыпана чёрными окурками, расползавшимися по стеклу. Небо над городом ещё больше потемнело, звёзды – настоящие звёзды – стали появляться на полотне мира, хотя, конечно, были ночи и яснее. Машины до сих пор сновали друг за другом, но теперь их стало меньше, потому что многие водители уже наверняка сидели дома, со своими жёнами, со своими семьями.

Семьями… опять это слово.

Катя думала, что успела всё выплакать до того, как продолжила читать про Капитана Крюка, но, как оказалось, ошиблась. Кровь прилила к лицу с молниеносной скоростью, захватив с собой слёзы. Снова люстра, снова размытые пятна… Миша плакал вместе с ней, Миша смеялся вместе с ней, он чувствовал настроение мамы как никто другой. И это было прекрасно. Он мог легко отдаться веселью спустя несколько минут после плача. И если улыбался он, улыбалась и Катя. Это связь, ничто другое.

Наверное, каждая мама связана со своим ребёнком какой-то невидимой нитью. Может, это шестое чувство, может, что-то другое, не знаю. Но определённо что-то есть.

Она ни за что не отдаст Мишу. Если развод будет – а он будет, измену она не простит, – то за своего сына Катя будет бороться до последнего. Хвала нашему законодательству – большинство прав на стороне матери, потому что (вот ведь шутка, да?) многие отцы в России оказываются мудаками, способными лишь присунуть и высунуть. Впихнуть, так сказать, «невпихуемое». И Максим, похоже, был одним из таких, даже несмотря на всё то, что он сделал для Кати и Миши.

Он изменил, и на этом точка. Один этот поступок перечёркивал всё хорошее, что принесли годы до брака и после. Одна ошибка (я ещё не знаю, как долго он её трахает) перекрыла всю их семейную жизнь. Катя не сможет обнимать человека, зная, что тот её предал – однажды или нет, без разницы. Факт оставался фактом: Максим – предатель.

– Тварь. – Она выпустила из лёгких дым и посмотрела на детскую площадку, расстилавшуюся далеко внизу. Там не было уже ни одного ребёнка, ни одной матери. Только один подросток выполнял упражнения на турниках и брусьях, иногда заглядывая в свой телефон, наверняка проверяя, не пришло ли новое сообщение. Может, от девушки, может, от друга – Катя не знала. Сейчас она могла только курить и пытаться ни о чём не думать, но когда стараешься ни о чём не думать, на поверхность всплывают те мысли, от которых больше всего хочется избавиться.

Всё было враньём. Любовь, о которой он ей рассказывал в лучах красивого заката. Его счастливая улыбка во время свадьбы, когда тот день казался им обоим самым счастливым в жизни (конечно, до рождения Миши). Интересно, хранил ли тогда Максим верность или он уже спустил свой член с привязи? Боль… казалось, она заполняет всё тело, и ни одно лекарство на свете не сможет затушить её. Катя чувствовала, как что-то начинает гнить внутри неё. Эта гниль текла по сосудам и отравляла организм, который будто бы пожирал сам себя. Но как бы плохо Катя себя не чувствовала, она, вроде как, потихоньку успокаивалась. Это хорошо. Это очень хорошо. Скоро вернётся Максим, и в разговоре с ним нужна будет холодная голова, а не…

– Мама?

Катя медленно развернулась и увидела заходящего на кухню Мишу. На нём были лишь тёмно-синие трусики, и при других обстоятельствах Катя бы начала ругать его за то, что он ходит по полу босиком, но не сейчас. Серые глаза на детском личике блестели, хотя совсем недавно щурились в веселье.

– Мама, – он подошёл ближе, – почему ты куришь?

Она молча стояла, держа тлеющую сигарету меж пальцев правой руки. Заглядывающий через окно ветер прикасался к её коже прохладными пальцами, но она всё равно чувствовала жар, поднимающийся от груди к самому лицу. Мама, почему ты куришь? Этот вопрос слетел с детских губ, пока глаза над ними ожидали ответа.

И хоть воздух застрял в горле, курить захотелось ещё сильнее.

– Миш, я просто… – Но что «просто»? Что она могла сказать? Чем она могла бы оправдаться? – Послушай, тебе уже давно надо спать, так что давай-ка лучше вернёмся в кроватку и…

– Ты же говорила, что это вредно. Мам, ты же говорила, что эту гадость курят только те, кто не любит себя и свою семью. Но ты же нас любишь, да?

– Да, – Катя попыталась сделать шаг вперёд, но ноги будто приросли к полу. Внезапно она оказалась заточённой в собственное тело, не в силах пошевелиться. Даже онемевшие губы подчинялись ей с большим трудом. – Миш…я…я люблю тебя, но мне нужно покурить, понимаешь? Мне просто нужно и всё. Мне…

Кухня начала медленно расплываться и терять свои контуры. Понимая, что сейчас вновь заплачет, Катя повернулась к окну и мигом прильнула к сигарете, зажмурив глаза. Дым заполнил всё внутри неё, но даже он не смог добраться до той боли, что сидела где-то очень глубоко.