Слишком живые звёзды 2

Это просто кошмар. Когда-нибудь он закончится, и я снова брошу курить.

Но вот только она понимала, что больше не сможет бросить курить. Впереди её ждала целая жизнь матери-одиночки, полная вечных переживаний и измотанных нервов. А ещё ближе судебные разбирательства и выяснение отношения с мужчиной, который оказался искусным лжецом. За несколько секунд весь рак с грохотом рухнул вниз, хотя каждый день Катя выстраивала его по кирпичику и, как она думала, Максим тоже.

А на самом деле он сеял в каждом кирпичике маленькую трещину, и когда Катя заметила их, то увидела наполовину сгнившее и разрушенное здание, достраивать которое просто бессмысленно. Счастье в этих стенах уже никогда не найти.

– Мама?

Она судорожно вздохнула. Несколько слёз с мокрых ресниц, и только с помощью силы воли удалось подавить в себе всхлипы. И всё же один из них вырвался наружу. Катя закрыла рукой рот, но и это не помогло. Все замки, что держали или пытались держать эмоции, слетели. Она больше не могла контролировать себя, нет, не могла. Просто не могла! Плач ударил по глазам так сильно, что те уже не слегка пощипывало – они горели, и появлявшаяся в них влага только подпитывала этот огонь.

Губы вновь потянулись к сигарете, но замерли в сантиметре от неё, когда за спиной раздался звук упавшей пачки.

Катя быстро развернулась и увидела, как её маленький сын, который так боготворил отца, наклонялся, чтобы поднять небольшую синюю коробочку. Детские ручки взяли её, и когда подушечки пальцев коснулись надписи «КУРЕНИЕ УБИВАЕТ», Катю разом пробрала дрожь. Эта картина вызвала ужас: плачущий ребёнок держал перед собой, на вытянутых руках, пачку сигарет и блестящими глазами смотрел на свою маму. На свою маму, в руке которой всё ещё тлела сигарета.

– Мишенька, положи это, оно тебе не нуж…

Но Миша её не послушал. Еле справляясь со скатывающимися слезами, он сжал кулачки и начала мять пачку, не отрывая глаз от своей мамы. Его губы дрожали точно так же, как и её. Его всхлипы прорывались сквозь зубы, хоть их так хотелось заглушить! Катя почувствовала во всём теле неконтролируемую дрожь, и пока эмоции окончательно не взяли над ней верх, она строгим голосом произнесла:

– Миша, положи пачку на место. Сейчас же! Или я…

– НЕТ! – Его крик разбил её сердце. На всю квартиру прогремели слова маленького мальчика, чей голос скакал от нарастающего волнения: – НЕТ, МАМА! ЭТО ВРЕДНО! ТЫ НЕ ДОЛЖНА ЭТОГО ДЕЛАТЬ, ТЫ ЖЕ ЛЮБИШЬ НАС! НАС С ПАПОЙ!

Катя услышала, как сминаются сигареты под детскими пальцами. Услышала, как воздух поцарапал горло при следующем вдохе. Всё это казалось кошмаром. Но в кошмарах же не бывают такие реальные всхлипы, заставляющие тебя задыхаться? Нет? Или всё-таки бывают? Может в кошмарах так сильно болеть грудь, пока сама ты смотришь в такие родные, полные слёз глаза? Может?! Или это происходит на самом деле?

Катя развернулась и с размаху выкинула сигарету в окно, на миг увидев, как один раз блеснув, с ней попрощался оранжевый огонёк. Её ноги подогнулись, рухнули на пол, а сама она отобрала у Миши пачку. Попыталась отобрать. Его пальцы крепко вцепились в синюю коробочку и никак не собирались её отпускать.

На полу кухни, стоя на коленях, рыдали мама и сын, оба держащие полупустую пачку сигарет.

– Миша, отпус… пожалуйста, отпусти её. Пойдём спать, ляжешь рядом со мной. Мы заснём вместе.

– Нет, – всё те же нотки настойчивости, слышимые в ещё совсем детском голосочке. – Тебе плохо, мама. И мне тоже. Не надо это курить. Давай убьём это вместе.

Убьём. Господи, он сказал «убьём».

Катя и Миша одновременно сжали пачку, разламывая последние сигареты, что ещё остались целыми. Они оба склонились над ней, прижавшись друг к другу головами. На улице проревел автомобильный гудок, но Катя его не заметила – она слышала лишь свои всхлипы, всхлипы Миши и биение его сердца. Сердца, что вышло из неё чуть больше трёх лет назад.

– Я люблю тебя, мама. Я всегда буду любить тебя.

Она молча прижала его к себе и облокотилась об кухонный шкафчик, так и оставшись лежать на полу. Миша обнял её, поцеловав в щёчку – так, как умеют это делать только дети. И именно в тот момент, когда их лица соприкоснулись, а ручейки слёз смешались друг с другом, где-то рядышком раздался мужской кашель.

В двери провернулся ключ. Через секунду она открылась.

* * *

Катя резко открыла глаза и мигом подняла голову, не в силах сделать хоть один вдох. Она попыталась втянуть внутрь себя воздух, но смогла лишь открыть и закрыть рот. Всё вокруг поглощала темнота, и именно она заполнила собой лёгкие, сделав их невероятно тяжёлыми. Кисти сжались, пальцы схватили что-то похожее на простынь, и только когда тьма стала ещё ближе, воздух волной ворвался в грудь, заставив Катю шумно вдохнуть.

Она понимала, что лежит полностью голая, непонятно где, непонятно в каком времени. Ещё не до конца проснувшись, она вскочила с кровати и рванула вперёд, пока не врезалась в невидимую стену. Кто-то ударил её по ключицам, поставил подножку, и ноги Кати тут же заплелись, оторвавшись от земли. Тело ударилось об пол, но боли не было; Катя до сих пор не понимала, продолжается ли сейчас сон или он уже закончился. Понятным было лишь одно – воздух в лёгких накалялся и начал обжигать их.

Перед глазами появилось лицо Максима – омерзительное и тупое, запечатлённое в памяти в тот момент, когда он узнал, что его предательство больше не является тайной. Сознание взорвалось красками, осветившими тот поздний вечер – тот роковой вечер, – во время которого произошёл скандал. Крики, ругательства, плач Миши за закрытой дверью, драка, нож, удары в живот… Окутанная тьмой, Катя вспомнила, как сильно кричала на своего мужа, сорвавшись со всех цепей. Она не раз переживала эти минуты в кошмарах: вот она рыдает перед Максимом, еле-еле держась на дрожащих ногах, а после того, как он начинает оправдываться (глупо, просто глупо оправдываться!), она кидается на него и…начинается драка. Даже сейчас, спустя год, воспоминания о ней пробирали до самых костей.

До самых, мать их, костей.

Вот Максим заходится криком, потому что в его шею уже впиваются острые ногти. Через несколько секунд он хватает Катю за волосы и пытается отдёрнуть от себя, но та вцепилась так крепко, что даже три грузовика не смогли бы оторвать её. И она рычала. О да, Катя это помнила так ясно, будто весь этот дурдом произошёл вчера. Максим был раза в два крупнее своей жены, но именно это и сыграло против него: Катя двигалась невероятно быстро, принося в каждое движение все эмоции, что только бурлили в крови.

Но даже с таким раскладом ей нехило досталось. Она вспомнила, как мужской кулак расквасил ей нижнюю губу, как половина плиты окрасилась кровью, как резко скрутило живот, когда по нему ударили коленом, и как громко, как чертовски громко всё это время кричал Миша! Память предательски, будто специально хотела сделать больно, вытаскивала пережитый ужас наружу. Он был реальным, не простым воспоминанием. Хоть вокруг и была темнота, Катя поняла, что она в своей квартире. В своей старой квартире. Сейчас она пойдёт прямо, свернёт направо и попадёт в комнату Миши, где он, наверное, уже спит. Надо пожелать ему спокойно ночи и…

Катя взвыла, вцепившись пальцами в правое бедро. Шрам, оставленный Максимом, резко воспламенился. Там, где он прорезал кожу ножом, теперь бушевал пожар. Эта уродливая линия, тянущаяся от бедра к промежности, горела как чёртов бензин! Казалось, кто-то влил туда плавящийся металл, и теперь он прогрызал кожу изнутри, пытаясь вырваться наружу! Боль была невыносимой, за гранью возможной, но Катя всё равно не теряла сознание, хотя чувствовала, что сгорает заживо.

Она вжалась в стену и закричала, пока шрам продолжал нагреваться. И его жар распространялся по всему телу. В сосудах начала вскипать кровь, растворяя их тонкие стенки. В вены ворвалась магма, и мчалась она по организму с такой скоростью, что шумным потоком отдавалась у самых висков. Кате казалось, она видит каждую частичку тьмы, её зрение обострилось как у антилопы, заметившей поблизости льва. С каждым выдохом воздух становился всё горячее и горячее, но даже боль в лёгких не могла перекрыть жжение шрама, раскалявшегося как мягкая сталь.

Так вот как сгорают люди. Вот, что они чувствуют.

Как только эта мысль пронеслась в голове, жар внутри усилился. Катя подняла правую руку и впилась в кисть зубами, стараясь перекрыть одну боль другой. В рот тут же мерно потекла кровь – горячая, обжигающая язык. Безумно захотелось вонзить ногти в шрам и разорвать его, выпустить наружу ту лаву, что протекала под самым порезом! Катя хотела разорвать своё правое бедро, расцарапать его до крови, лишь бы шрам перестал так пульсировать! Если бы к ней подтащили ртутный градусник, он бы тут же лопнул от такой температуры. Пот пытался охладить тело, скатывался по нему сотнями капель, но жар так и не проходил. Начали плавиться зубы. Катя чувствовала, как они горячим соком вливаются в дёсны, и закричала, не в силах терпеть эту боль. Кровь, вытекающая из прокусанной кисти, вскипела во рту, так что пришлось её мигом выплюнуть, чтобы окончательно не обжечь язык.

Если ад и существует, то жарят людей в нём именно так.

Катя начала распарывать себе бедро и добралась бы до мяса, если б всё резко не прекратилось. Жар отступил так быстро, что обычное тепло волной ударило по всему телу, заставив содрогнуться. Воздух уже не царапал стенки пересушенного горла, но шрам… хоть он теперь и не пылал, как пару секунд назад, Катя чувствовала внутри него пульсацию и то, как медленно он остывает, словно вытащенный из котла кусок металла. Стон вырвался из её груди, когда сама она вжалась лбом в невидимую стену и начала медленно сползать вниз, становясь на колени.

Наконец они дотронулись до пола, и тогда пульсация в шраме чуть ослабла.

Волосы стелились по обнажённой спине, полностью покрытой стекающим вниз потом. Он покрывал собой всё тело, всю поверхность лица и продолжал выделяться, явно намереваясь утопить Катю. Его крупные капли смешивались с кровью на кисти, и вместе они стекали к кончикам пальцев. Жар… Огонь… Слишком вокруг всё было горячо, хоть и пошло на спад. Слишком, слишком горячо.

Катя прижала ладони к мокрому лицу, не понимая, что окрашивает его кровью. Она тяжело дышала и продолжала втягивать внутрь себя темноту, хотя больше всего хотелось перестать дышать и…

…умереть. Просто умереть, не чувствуя этот жар, и забыть обо всём, что было: об измене, предательстве, любви и ненависти. Воспоминания лишь вдавливали лезвие глубже того места, куда вогнал его Максим. Воспоминания отравляли жизнь, делали её невыносимой, заставляли её ненавидеть. И даже если удастся их зарыть глубоко в сознании, шрам – этот проклятый шрам, уродующий её тело – будет напоминать о том вечере до тех пор, пока Катя не выстрелит себе в голову, покончив со всем этим ужасом.

А вот это интересная мысль.

Она замерла, напрягши всё тело. Чей-то голос – чей-то мужской голос – раздался за её спиной, и лёгкая волна чужого дыхания отогнала все сомнения, когда коснулось шеи.

Кто-то скрывался в темноте.

Пистолет слишком громкий. Лучше лезвие, оно хорошо режет вены. Ты же уже знаешь, как это делается, так ведь?

Теперь голос стал ближе. Он был пропитан спокойствием и наслаждением, какое бывает в предвкушении чего-то очень желаемого. Одна капля крови, собравшаяся на конце среднего пальца, сорвалась с кожи и упала на пол, разбавив повисшую тишину.

Катя захотела подняться с колен, но как только она чуть пододвинула ногу, чьи-то руки легли на её спину. Тёплые ладони прошлись по лопаткам, спустились к талии и заскользили по животу, поднимаясь к груди. Крик попытался вырваться наружу, но с губ сорвался лишь слабый выдох. Все мышцы затвердели, мысли замерли, и только органы чувств продолжали биться в истерике, ощущая рядом незнакомца. Он положил пальцы на грудь Кати. Её соски тут же затвердели, будто окунулись в ледяную воду, хотя тело всё ещё остывало от жара. Мозг приказывал рукам подняться, убрать с тела чужие ладони и ударить по ним, но тело полностью отказывалось подчиняться приказам. Его будто парализовало ужасом, просочившимся из ночного кошмара.

Дыхание приблизилось. Незнакомец прильнул к уху и заговорил мягким голосом:

– Наша Катя громко плачет… – Тёплый язык лизнул мочку уха. – Уронила в речку мячик… Тише… Катенька, не плачь.

Воздух застрял в её горле.

– Не утонет в речке мяч…

Она резко развернулась и вжалась спиной в стену, готовая встретиться с чужими глазами. Но встретила лишь темноту. Хватка на груди исчезла, но следы пальцев, лежавших на коже, ощущались как оставленные отпечатки на горячей древесине, что всё ещё дымились. Через какое-то время это ощущение пропало, но Катя не сомневалась, что если включит свет (если здесь вообще можно включить свет), то увидит на груди следы чужих ладоней.

Чужих мужских ладоней.