Слишком живые звёзды 2

– Если мы ещё хоть раз увидимся, я отрежу тебя яйца. И запихну их тебе в глотку, пока ты будешь истекать кровью.

Зелёные глаза лишь усмехнулись, после чего самодовольный ублюдок начал уходить, подальше от палатки. И когда он полностью скрылся в тенях, Катя зарыдала во весь голос, не в силах сдерживать себя.

Понимая, что так разбудит Женю, она поплелась к озеру – со спущенными до колен джинсами и трусами, с чужой спермой внутри себя. Ладони пытались заглушить всхлипы, но не могли перекрыть ТАКИЕ рыдания. Со смерти её сына прошла неделя, а её уже трахнул какой-то ублюдок, заставив молчать и повиноваться. Мы всегда думаем, что сможем измениться, но в один прекрасный момент жизнь напоминает нам, что мы лишь мешок с дерьмом, который можно и нужно трахать. Так ведь, Катюш? Твой первый муж любил тебя так же, как и маленьких котят из соседнего двора, которых утопил. И он трахал тебя. Все трахали тебя. И трахают. И будут это делать, пока ты не покончишь с собой, со своим жалким существованием. Екатерина Мальцева всегда была шлюхой. Она не смогла уследить за своим сыном, никогда не слушала своего отца и всегда – всегда! – была худшей дочерью на свете!

Потому что слишком слаба. Да, ты слишком слаба. Пытаешься казаться сильной, но сама же знаешь, как легко сломать твой хребет. Хребет маленькой суки, не знающей своё место! Вечно пытающейся быть первой, первой и только первой! Но на деле ты мешок с дерьмом, который может лишь тонуть. Тонуть, как тяжёлый могильный камень.

– Прекрати, – в её голосе не осталось сил, он выдавал слабость, вытаскивал боль наружу. – Пожалуйста, прекрати. Я знаю, что я ужасна. Знаю! Просто… хватит мне об этом напоминать!

Катя дошла до озера и остановилась на берегу. Лунный свет выхватил женскую фигуру, плечи которой постоянно тряслись. Лучи очертили бёдра чётким контуром и отразились от стекающей вниз спермы, уже начавшей засыхать. Она добралась до белых трусиков и спущенных до колен джинсов. Ветер прижимал майку к телу, и хоть было чертовски холодно, Катя сняла с себя всю одежду и бросила на землю, после чего вошла в воду.

Она не хотела принимать Катю – обожгла бёдра холодом и чуть ли не вытолкнула обратно. Соски на грудях затвердели, кожа покрылась мурашками. Казалось, весь мир зашипел, когда слёзы Кати упали в чистую озёрную гладь. Голову заполнял густой туман, ну и пусть. Мысли могли ранить, они скалились и были способны вгрызться в стенки сердца, которое и так с безумной силой било по рёбрам. И как только кости треснут, всё вокруг зальётся кровью. Такой конец будет отличным. Просто шикарным для такой мерзкой шлюхи!

Катя начала смывать с себя сперму, представляя, что она в своей ванне, ей всего семь лет, а любящая мама ещё жива, радуется и тепло улыбается. Веки были опущены, лунный свет не мог проникнуть в серые глаза, а потому они перенеслись в небольшую комнатку в маленькой, но такой уютной квартире. Гробовая тишина сменилась маминым смехом, и именно он потянул уголки губ вверх, заставив всхлипы утихнуть. Катя смывала с себя не сперму, нет. Она растирала вкусно пахнущий шампунь «Малиновка», запах которого заполнял лёгкие. Рядом сияла улыбка самого дорого человека, и всё было хорошо. Всё было прекрасно, потому что взрослая жизнь ещё впереди. Впереди будут предательства, измена, выкидыши, истерики и попытки покончить с собой. И позорное изнасилование в пустом парке… Всё это будет потом, но сейчас… сейчас ей хорошо. Всхлипы прекратились, дыхание выровнялось. Всё, что произошло, уже произошло. Мы ничего не можем с этим поделать.

Катя открыла глаза и замерла, чуть дрогнув обнажённым телом.

В её зрачках отражалось маленькое жёлтое сияние.

Вокруг светлячка плавал горячий воздух, перемешанный с желтизной дневного солнца и краснотой артериальной крови. Светлячок повис в воздухе, бесшумно шевеля своими крылышками, и его маленькие чёрные глазки – эти две крохотные точки – впились в глаза Кати и не отпускали их, будто светлячок представлял, каковы они будут на вкус, когда он начнёт их высасывать.

Я не бью женщин. Я бью только сук.

– И ты мне её очень сильно напоминаешь. – Её голос был тихим, граничащим с шёпотом, но всё же светлячок услышал Катю и «моргнул» светом, как бы соглашаясь со словами.

Казалось, солнце начало утопать в звезде. Жёлтое сияние погружалось в кровь, и теперь перед глазами не было светлячка – он превратился в мерцающий сгусток энергии, полный сознания, с невидимыми, но чертовски ощутимыми глазками.

И они вглядывались… в самую душу. В те её уголки, которые уже несколько лет скрывались во тьме памяти. Перебирали то, о чём Катя боялась думать, и раскидывали в голове воспоминания подобно мусору. Тоненькие лапки с болью разрывали мозг на части, хоть и оставались висеть в воздухе. Весь гной от скопившихся за жизнь ран стал вытекать наружу, и обжигал он куда больнее холодной воды – он заставлял захлёбываться собственными слезами.

Озёрная гладь слегка задребезжала. Земля под ногами двинулась, будто не хотела прикасаться к осквернённой. Листва за спиной грозно зашепталась, начала шушукаться и обсуждать незваную гостью, вдруг явившуюся в чужие края. В края, где не принимают дешёвых шлюх. В края, где обитают только послушные девочки. В этих краях не почитают тех, кого трахают зелёные глаза. Потому что здесь царствует природа. От прихода Кати ей сразу стало стыдно за то, что она совершила такую уродливую, ужасную ошибку.

Её следует утопить. Вогнать в воду и заставить серые глаза остекленеть! Или добивать их, пока всё озеро не окрасится грешной кровью! Ты не заслуживала сына, потому и лишилась его! Ты не заслуживала любви, потому что шлюх не любят! Мир ненавидит тебя, все ненавидят тебя и ждут, когда же ты наконец сдохнешь в муках! И вот это будет праздник! Планета лишиться своей главной проблемы – раковой опухоли на самой поверхности! И эта раковая опухоль – ты, Кать. От тебя хотят все избавиться, потому что от тебя все проблемы, от тебя всё зло и всё уродство мира. Просто вскрой чёртовы вены или задуши себя и спаси мир! Сдохни, наглая, никому не нужная сука!

– Нет, – она вновь зарыдала, чувствуя, как всхлипы начинают сжимать лёгкие. – Нет, это неправда. Женя… Я… я ему нужна. Она так сказал. Он же сказал, что… – Катя прижала ладони к лицу и спряталась в них от всего мира, который шептался и шептался, с жаром обсуждая грязную суку. – Это неправда, неправда! Он не использует меня, он… Он настоящий! Ты! – Катя опустила руки, взглянула на светлячка, и взгляд её был настолько пропитан злобой, что та буквально сочилась из зрачков. – Не смей называть меня шлюхой! Не смей называть меня сукой, маленькое отродье ада! Ты… проваливай отсюда! Вам следовало убить меня раньше, потому что я, я потушу весь ваш грёбанный свет! ТАК ЧТО ПРОВАЛИВАЙ НА ХРЕН ОТСЮДА! ПРИКАЗ ЕКАТЕРИНЫ МАЛЬЦЕВОЙ!

Голос предательски дрогнул на последних словах, и, поняв это, Катя залилась слезами. Она отвернулась от молчаливого светлячка и ринулась к берегу, совсем как зебра, застигнутая львом врасплох. Полностью обнажённая, она бежала по скользкой, будто бы ускользающей земле. Ноги с трудом смогли удержаться на поверхности, и только когда лодыжки ударил ветер, Катя закричала в ладонь, упав на колени. Она кричала, пока весь мир обсуждал её и смеялся; кричала, пока светлячок потирал лапки, и кричала, пока небо продолжало давить на плечи, пытаясь сломать их. Губ бесконтрольно тряслись, холод пронизывал тело, так что здравая часть рассудка подсказала, что лучше бы одеться. Но старая одежда вызывала лишь ужас. Эти джинсы, на которых остались пятна от спермы. Эти трусики, которые стянули чужие руки. Майка, ткань которой пыталась смягчить удар железной трубой. Катя хотела избавиться от всего этого как от кошмарного сна, забросив его в самый дальний уголок сознания.

Она зацепилась взглядом за лежащую у дерева белую футболку, хоть мир и расплывался перед глазами. Подошла к ней, подняла и провела пальцами по выпуклой надписи ROCK, выведенной большими чёрными буквами. Надела её на себя – пропитавшуюся Жениным потом, слегка влажную, но тем не менее приятную. Низ футболки скрыл промежность и закончился под самыми ягодицами, но Кате было наплевать. Наплевать на всё. Она поплелась к палатке, всё ещё рыдая, желая поскорее умереть.

И когда её ноги приблизились к светлому треугольнику, Катя забралась внутрь и легла рядом со спящим Женей. Прижалась к нему, чуть подогнув ноги, и плакала в его спину, пока не заснула.

Но даже когда сон завладел ей, её руки ни на секунду не отпускали Женю и обнимали его вплоть до самого рассвета.

* * *

Джонни смотрел на Владу и жевал чипсы. Конечно, со вкусом бекона – он же не сумасшедший!

Они находились в одном из отделений пустого продуктового магазина. Темноту разбавляли лишь два мощных ручных фонаря, установленных на полках между упаковками хлопьев. Надписи на них кричали: «СЪЕШЬ МЕНЯ! ВО МНЕ МНОГО ВИТАМИНОВ! АЖ ЦЕЛЫЙ АЛФАВИТ!» Забавно. Значит, на «Я» нам выпадет яд?

Джонни улыбнулся и закинул в рот ещё пару ломтиков чипсов, после чего открыл ещё одну пачку, но уже с кальмарами. Благо, сегодня всё было по скидке. Любой товар на ваш вкус!

День выдался насыщенным и невероятно тяжёлым. Скорее даже утомительным. Покинув аквапарк, они с Владой направились к ней домой – проверить её родителей. Проверять там, естественно, было некого, но Джонни хватило ума промолчать и не выпустить из своего рта слова, которые могли бы всё разрушить. Влада была убита горем, и хоть на её лице появилась улыбка, а смех вырвался наружу, когда она красовалась в новом платье, всё же большую часть времени Джонни видел её грустные, потухшие глаза, как бы говорящие, что сознание копается в мыслях. За весь день, что они провели под солнцем, перебираясь с одной улицы на другую (мотоцикл приказал долго жить у самого Казанского собора), Влада и Джонни особо не разговаривали – лишь иногда обменивались фразами, подшучивали (пытались подшучивать) друг над другом и в основном молчали, изучая новый мир в тишине.

Они перекусывали на ходу, шагая по трупам, хоть и старались на них не наступать. Тошнотворный запах уже вовсе и не ощущался, будто его совсем не было. Надо же, как быстро ко всему привыкает человеческий организм! Уже не бросало в дрожь при взгляде на раздавленные черепа и растёкшиеся по асфальту мозги, которые начинали неистово нагреваться на солнце. Жара пыталась выжать из тела каждого максимум жидкости, но возблагодарим Господа Бога и его чертей-прислужников за создание тени, иначе и Джонни, и Влада превратились бы в тающие на ходу куски мыла.

Ближе к вечеру, когда солнце приготовилось целовать горизонт, они всё-таки дошли до того дома, где проживают… пардон, проживали родители Влады. Там их, конечно же, не оказалось. На их месте были лишь ошмётки тел и, к удивлению Джонни, хорошо сохранённые лица, пусть и с пустыми глазницами. Светлячки их почти не тронули, а потому Влада сразу узнала эти скулы, носы, губы… и всё, началось.

Женская истерика – это нечто. Не дай Бог неподготовленному, а тем более не знающему мужчине попасть под неё. В эти моменты сотрясается весь мир, все вулканы на планете взрываются магмой, а небо готовится вот-вот упасть, потому что – о Боги! – вы разбудили в женщине гнев. А как известно любому, кто хотя бы раз был женат, в каждой женщине сидит дьявол. Да такой, что следующей встречи ты с ним точно не пожелаешь, а потому и пытаешься задобрить его букетами и парфюмами.

Но дьявол Влады вырвался наружу, как только она увидела останки своих родителей.

Джонни не хотел её ударять. Казалось, если хотя бы попытаться обнять это хрупкое тоненькое тело, то можно заодно сломать пару костей. Но крики… Господи, крики Влады не уступили бы вою Сатаны, а то и переплюнули бы его. На несколько минут её глаза покинул рассудок, и в эти зрачки вселился дикий зверь, сошедший с ума. Она набросилась на Джонни, обвиняя его в смерти всего мира. Попыталась укусить его, и ей бы это удалось, если бы сильная мужская рука не дёрнула за волосы. Можно ли было её успокоить? Определённо нет. Влада обезумела, пусть и на время. Так что ничего другого, как вырубить её, не оставалось. Джонни разбил об её голову стеклянную бутылку, но – опять-таки возблагодарим Господа Бога и его чертей-прислужников – Влада осталась жива. Если она когда-нибудь упадёт с лестницы, то сломает себе всё, что только можно сломать. Такая сила в таком слабом теле…

Когда солнце наполовину скрылось за горизонтом, они вышли из дома в прохладный вечер: Влада – на руках Джонни, он – держа её из последних сил. И силы действительно были последними, ведь прошедший день заполнил ноги свинцом, а руки тяжестью металла, так и тянущей всё тело вниз. Поэтому Джонни, посмотрев на первые звёзды и пробежавшись взглядом по странно-красной, решил переночевать в одном из магазинов, закрывающихся на ночь. В таком он и оставил свой груз с милым, по юному прекрасным личиком, и ушёл. Вернулся через полчаса с двумя лёгкими матрасами под мышками и с таким же количеством одеял в руках. Уложил Владу на матрас, укрыл от мира и захотел чмокнуть в щёчку, но передумал в последнюю секунду.

А сейчас он ел чипсы и отдыхал, вспоминая красоту сегодняшнего заката, которую так и не понял.

Весь магазин был поглощён тьмой, и лишь в одном из проходов её разбавляли два широких луча фонарей, освещавших небольшой коридор из стеллажей. Джонни сидел на полу, пытался найти во вкусе чипсов хоть немного бекона и смотрел на поворот из другого отдела, выход которого находился у кассы. У пустой кассы. Теперь на ней не пробьётся ни одни товар, не улыбнётся ни одна кассирша и не засмеётся ни один покупатель. Ведь что всегда поддерживало мир, до апокалипсиса? Конечно же, улыбающиеся кассирши! Эти непризнанные герои, дарившие людям позитив даже в самый хмурый день. Да уж, теперь мир точно рухнет без своих героев.

Влада слабо застонала и перевернулась на другой бок. Вроде прошептала что-то похожее на «Рома», но тут же смолкла и продолжила посапывать.

– Спи, – его голос не превышал тихого шёпота и растворялся в воздухе, как только слова срывались с губ. – Завтра ты будешь меня ненавидеть, но пока отсыпайся. Наутро проснёшься с шишкой на затылке. Здесь я прошу прощения.

Он поднялся и кинул пустую пачку чипсов на пол. Часов рядом не было, но по ощущениям Джонни Петербург погрузился в новый день, только-только преодолев полночь. Что ж, тогда нужно ложиться спать, чтобы завтра встать с ясной головой, до того, как солнце начнёт свою жаркую пляску. Да, определённо стоит ложиться. Потому что совсем скоро настанет новый день, новые проблемы и новые возможности. Возможности для…

Кто-то открыл дверь магазина и вошёл внутрь.

Джонни замер, так и оставшись стоять в свете двух фонарей. По кафелю ступали чьи-то тяжёлые ботинки, а за ними ещё одни, а за теми – ещё. И прежде чем Джонни сообразил, что стоит в единственном освещённом участке всего магазина, в проходе показался тёмный силуэт. Руки инстинктивно поднялись вверх, когда глаза заметили очертания автомата. Силуэт приближался и уже почти дошёл до Влады, лежащей на полу, когда Джонни уловил за спиной чужое дыхание. Он резко развернулся, и тут же приклад врезался в череп, заставив всё тело с грохотом пасть вниз.

Глава 3

Чистилище

Ему снилась боль.

Она обволакивала тело и заполняла мышцы горячим металлом, что разливался по всему телу. Солнце подпаливало кожу, уже начавшую дымиться. Егор чувствовал, как под ней плавятся кости. Чувствовал, как зубы проваливаются в дёсны, но тем не менее продолжал копать. Лопата впивалась в землю и отбрасывала её прочь, вырывая огромную яму, которой предстояло стать могилой.

Могилой для его мёртвых родителей.

Пот скатывался по мышцам Егора. Воздух над ними раскалялся, земля под ногами чернела, и всё вокруг Егора пылала в пожаре. Чистое голубое небо медленно опускалось вниз, грозясь размазать об землю каждого, кого встретит. И тишина… она давила больше всего. Её молчание сводило с ума, а кровь в висках заставляло течь громче, быстрее. Движение любого сустава оглушало, но не могло переплюнуть тишину, которую так хотелось нарушить криком! Так захотелось взвыть в небо и бросить лопату! Да так, чтобы та сломалась на две части! Егор не хотел держать её в руках! Он пытался расцепить пальцы, перестать рыть могилу родителям, но лопата будто вгрызлась в кисти и не желала их отпускать. Окружавшие дома становились всё ближе друг к другу, а тёмные окна – окна, в которых теперь никто никогда не зажжёт свет – молча смотрели на раздетого по пояс парня (мальчика, конечно же, мальчика), выкапывающего могилу в дворовой клумбе – среди цветов, среди красоты.

Егор рыдал, но не чувствовал на щеках слёз, потому что всю их поверхность покрывали капли стекающего пота. Всхлипы тонули в горячем воздухе, а иногда и вовсе застревали в горле, не вырываясь наружу. Яма увеличивалась с каждой секундой, минутой, часом – дно утопало во тьме, будто бы шепчущей: «Пади в меня». Лопата нагревалась, раскалялась в руках, но пальцы никак не могли отпустить её. В какой-то момент Егор прижал её ногой к земле и начал отдирать кисти. Они нехотя подались, оставляя за собой куски свисающей плоти. Но боли совсем не было. Был только страх, что копать могилу придётся вечно, потому что мама ждёт. Мама ждёт, папа ждёт, все ждут, когда наш маленький мальчик собьётся с ног и…

Пальцы резко отлепились от лопаты, оставив на ней полосы кожи. Егор видел собственные кости сквозь розовую плоть и чувствовал каждое их движение. Ветер ударялся об них, и только когда в груди запела музыка, какая бывает при скольжении ветра сквозь щели, Егор понял, что воздух проходит через рёбра. Открытые рёбра, через которые можно легко просунуть пальцы.

– Спасибо за работу.

Холодные пальцы легли на плечи и заботливо вогнали в кожу ногти. Голом мамы исказила отвисшая, еле держащаяся на весу челюсть и черви, поедающие её язык. Но Егор смог уловить аромат сухих, таких знакомых духов, которыми всегда пользовалась его мама. Ногти вошли ещё глубже и развернули тело, пока по плечам стекали ручьи алой крови.