Зима-матушка

Зима-матушка
Дара Сказова

Жила-была девочка, с отцом, матерью да сестрицей – все в семье звали её Рукодельница. А вторую дочку называли Ленивицей… Знакомое начало сказочной истории? Да не так всё просто в сказочном мире! Попала как-то сестрица в зимний лес и встретила там… нет, не старика в тёплой шубе, а старушку-чародейку. Кто же из сестёр попал в волшебный терем чародейки? И зачем та их в гости звала? Старая сказка на новый лад.

Дара Сказова

Зима-матушка

Жила-была девочка, с отцом, матерью да сестрицей. Да такая работящая, что за день и не присядет ни разу: то у печки еду готовит, то полы в избе подметает, то поросятам покушать даёт. Даже имя её настоящее забылось – все в семье звали её Рукодельница. А вторую дочку стали называть Ленивица, потому что рядом с сестрицей своей она и вовсе бездельницей казалась. Пока Ленивица метёлку в чулане найдёт, Рукодельница уже и все полы перемоет, и коврики вытряхнет, и окна газетками протрёт. Бросит тогда Ленивица метёлку ненужную, сядет у чистого окошка и давай ворон считать: сколько прилетело, да сколько улетело. А вечером матушке отчитается, сколько всего было, да на сколько меньше осталось. Да только хвалили все Рукодельницу, а Ленивицу если и не ругали, то посмеивались.

Обидно было Ленивице. Она-то знала, что могла быть такой же работящей, как и Рукодельница, только не успевала за ней. Вот Рукодельница в лес побежала – а Ленивица ещё только шубку надела да платок пуховый завязала. Глядь, а сестрица уже и вернулась с огромным ворохом хвороста в руках. Да ещё и сказки рассказывает – все заслушиваются!

– Встретила я в лесу старушку странную! – говорит-захлёбывается хихиканьем Рукодельница. – Холод страшный, зуб на зуб не попадает. Я и бегом бегу, чтобы согреться. А тут бабуська из-под ёлки – шасть! Откуда только взялась?! И такая: «Тепло ли тебе, девица?». Я и посмеялась: «Ой, тепло, бабушка!» Та покряхтела что-то да и дальше в лес ушла. А я хворост собрала и домой бегом. Тепло тут у нас, у печки-то!

Ленивица повздыхала и раздеваться начала. Пока шубку сняла, пока валенки у печки поставила – Рукодельница уже и обед сготовила. И все хвалят её не нахвалятся! А на Ленивицу и не смотрят. И вдруг так горько ей стало, что как была в домашнем платье-сарафане, так и ушла из дому в стужу зимнюю, в лес заснеженный. «Всё равно никто и не заметит моего отсутствия!» – в сердцах сказала Ленивица.

Шла она, шла, поначалу ей и жарко было ток, что пот по лбу лился, и гнев в груди полыхал, вперёд подгоняя, кровь разгоняя. Но вскоре мороз стал подбираться к ней ближе, хватая за пальцы, за нос, за щёки. Ёжилась Ленивица, но всё быстрее вглубь леса бежала. Не заметила, как стемнело – зимой-то ночь быстро наступает. И вот тут-то и почувствовала, как ей холодно и голодно. Села в сугроб и плачет-заливается – то ли от мороза, то ли от обиды. А слёзы её тут же леденеют и в сосульки превращаются. Ноги-руки тоже застыли от холода, не гнутся уж совсем. Ленивица уже горевать не могла, и себя жалеть не могла. Просто лежала в сугробе замерзающим кулёчком, с жизнью прощалась.