Пошел ты, Снежный!

– Женщине не нужно быть сильнее мужчины, чтобы уложить его, – медленно протянула я, намеренно понизив тон своего голоса.

Максим снова обернулся и остановился, а я врезалась в его крепкую грудь. Подняла на него взгляд и затихла. Прищуренные зеленые глаза парня смотрели на меня с неприкрытым интересом.

– Если не прекратишь меня обнимать – я скажу Королеву, что ты меня домогалась, – без тени улыбки произнес он. Я подумала бы, что он действительно угрожает, если бы в его взгляде не отплясывали рогатые бесенята.

– Чтооо? – я возмущенно завыла и вдруг поняла, что все это время держалась за его гладкие бока. Вот же черт! – Пошел ты, Снежный! Ясно тебе?

Резко отдернув руки, я вскочила на крыльцо кафешки и потянула ручку двери на себя, но та не поддалась. Не оборачиваясь на Максима, явно довольного сложившейся ситуацией, я продолжала трясти ручку, словно сумасшедшая. Из окошка раздачи справа высунулся взлохмаченный парень в колпаке.

– Сломаешь же, а! Хватит ломиться! – испуганно попросил он. Видимо, я действительно выглядела пугающе.

– Она очень голодна. Если не покормите – сожрет и вас, – хохотнул Макс, а я направила на него испепеляющий взгляд, но того это лишь повеселило.

– Что будете? – с улыбкой спросил паренек, кивая на меню слева от окна.

– Мне острую в сырном лаваше, – даже не читая, заказал полярник.

– Любишь поострее? – с вызовом кинула я, – Мне то же самое!

– Погоди, там же веганская есть, – издеваясь, заметил Макс, и я шлепнула его по руке, – Ой! Ладно, не распускай руки.

Через пятнадцать минут мы получили заветные свертки и присели прямо на бордюр, чтобы за ранним завтраком насладиться видами города, открывающимися нашему взору с этого холма.

– Дай телефон, – вдруг попросил Макс, отвлекая меня от поглощения пищи. С досадой глядя на еще не надкушенную шаурму, я выудила телефон из кармана и протянула его парню.

Макс открыл режим фронтальной съемки и навел на нас камеру. Я чуть приблизилась к его плечу, чтобы попасть в кадр, и поймала себя на мысли, что очень ярко ощущаю аромат его тела. Скрипуче-свежий с легким тоном прохлады и тумана, стелющегося по земле по утру. И, несмотря на зябкость, был в этом аромате едва уловимый теплый виток, будто солнце, лениво поднимающееся над городом. Удивительное чувство. От Макса веяло рассветом, свободой и предвкушением приключения.

Совершенно бессознательно я прикрыла глаза и повела носом, стараясь ухватить этот запах. Запомнить его. Запечатать внутри себя и вспоминать в дни, когда я буду тухнуть в золотой клетке. Ведь глубоко внутри себя я догадывалась, что Макс был прав – Петя окутает меня глухим забором своей заботы. Но разве не этого я жаждала столько лет после смерти родителей?

Макс сделал фотографию и, открыв снимок, приблизил мое лицо. Я напряглась, ожидая очередных подколов, ведь на фото я выглядела чрезмерно одухотворенной и даже невинной. Словно была поймана за чем-то очень интимным, что никто не должен был видеть.

– Гляди, какое влюбленное у тебя лицо. Смотри на эту фотку, когда в следующий раз будешь пытаться запихнуть в себя стручковую фасоль, – Макс подмигнул мне и вернул телефон, даже не догадываясь, что в тот момент на фото я нюхала его плечо.

– Как тебе вообще удается держать такую форму при твоих пищевых пристрастиях? —увлеченная шаурмой, я не заметила, как сделала Снежному комплимент.

– Хочешь расскажу, чем я занимаюсь долгими одинокими вечерами на полярной станции? – парень хитро прищурился.

– О боже, извращенец! – вспыхнула я, – Даже думать об этом не хочу.

Макс рассмеялся, слизывая соус с пальца.

– Вообще-то я хотел рассказать про гантели, которые мне сварил местный сварщик, но твои фантазии, похоже, куда интереснее, – полярник подмигнул и откусил от свертка огромный сочный кусок.

Я же отвернулась не в силах смотреть на то, с каким живым и дерзким аппетитом он поглощает свой завтрак. До того момента, как меня не склонили к добровольно-принудительному вегетарианству, я и не подумала бы, что аппетит можно описать словом «дерзкий». Но вот он, Макс, причмокивающий от удовольствия, и я, получающая странное наслаждение от этого зрелища.

Когда шаурма тяжелым комом легла в мой вяленый желудочек, Макс в очередной раз зевнул и устало посмотрел на меня.

– Теперь-то мы можем пойти спать? – жалобно протянул он.

– Мы? Не вместе же, – глупо пошутила я, а Макс лишь отмахнулся от меня и, поднявшись, мы поплелись к отелю.

Заперевшись в своем люксе, я рухнула на кровать и достала телефон. На экране высветилось мое лицо и краешек шаурмы. Я передвинула изображение на лицо Макса, который на этом снимке выглядел таким простым и даже счастливым, что я невольно ему позавидовала.

И ведь он мог бы стать мне другом. Мог бы даже понравиться мне. Если бы не раскрывал рта. И не сдерживал эмоции глубоко внутри себя. И не желал сорвать мою свадьбу со своим лучшим другом.

Пока я рассматривала лицо Макса на фотографии, в шторке телефона высветилось входящее сообщение от Пети. Я поспешно закрыла фото, будто меня спалили на измене.

Жених прислал селфи с ежедневной утренней пробежки. Я глянула на часы – пять утра. Надо же, как я замучила бедного Макса. А ведь ему скоро снова за руль.

“Полли, пришли себя!” – написал Петя, зная, что я не сплю.

Мне совершенно не хотелось фотографироваться, что странно, ведь еще пятнадцать минут назад я попала в кадр с компрометирующей меня шаурмой. Но Королеву такое фото не понравится. Под «пришли себя» он всегда подразумевал нечто иное.

Я вдохнула и медленно выдохнула. С трудом сняла с гульки на голове резинку и распустила свои чрезмерно длинные волосы, от которых устала настолько, что из моего рта вырвался протяжный стон, когда тяжелая волна волос укрыла спину и плечи.

Сняла футболку и приспустила лямки топа. Прикрыв грудь темными волосами, я сфотографировала себя. Именно такого от меня всегда хотел Петя. И я откликалась, несмотря на усталость, болезнь или обычное отсутствие желания.

“Хочу тебя, мой маленький ангел,” – ответил Петя, сдобрив сообщение неисчисляемым количеством поцелуйчиков.

«Скоро буду рядом. Целую тебя в губы и во все, что ниже,» – написала я в ответ, снова надевая топ.

Этой фразе научил меня сам Петя во время любовных игр. С тех пор мы используем ее и в обычной жизни.

«Целую тебя в родинку на правой ключице» – начал Петя, собираясь перевести обмен фотографиями в эротическую переписку, но он, в отличие от меня,был бодр и свеж, а я с трудом шевелилась.

«Прости, родной, я засыпаю. Целую тебя во все места сразу!»– отписалась я и, отключив телефон, уснула, едва моя голова коснулась подушки. Если бы кто-то решил прокрасться в мои сны, он удивился бы от того, как вкусно пахнет сырный лаваш и как ярко переливаются в солнечном свете зеленые глаза.

Глава 5

Когда я проснулась от неприятной тянущей боли в животе, было около девяти. Макс предупредил, что выезжать будем в три часа дня, так что у меня было время еще поваляться, но спазм не давал снова уснуть. На прикроватной тумбе затрезвонил телефон, и я прокляла тот момент, когда перед сном решила заказать себе пробуждающий звонок в подарок от отеля.

Игнорируя телефон, я с трудом встала с кровати и, как только мой организм принял вертикальное положение, голова закружилась, а боль в животе подкатила тошнотой к горлу. Я ввалилась в туалет и вывернула из себя содержимое желудка, то и дело оттряхивая назад вездесущие волосы.

В дверь постучали, но я не отреагировала, продолжая обнимать унитаз.

– Хватит спать, заноза ты в заднице! – раздался бодрый голос Макса, а я в ответ изрыгла новую порцию утренней шаурмы, чтоб ее!

– Эй, ты в порядке там? – забеспокоился полярник, видимо, услышав чудные звуки рвоты. Ну и пошел он! Тоже мне, накормил завтраком! – Сможешь открыть дверь? Я не уйду.

Вот же баран упертый.

На четвереньках я выползла из туалета, вытерев лицо первым попавшимся полотенцем. Не вставая, я открыла дверь и снова уползла в туалет.

– С ума сойти, зачем тебе столько волос? – удивился Макс, заглядывая ко мне. О тактичности на Севере, видимо, не знают. Надо было запереться.

– Оставь меня, – проныла я, уткнувшись лбом в ободок унитаза.

– Ну уж нет, – он бережно собрал мои волосы в подобие хвоста и стянул каким-то шнурком или лентой. Я даже не дернулась, стараясь не заплакать от унижения.