Точка слома

К полудню в тюрьму приехал майор Министерства госбезопасности Лавочкин, которому было поручено расследовать дело Летова. Пролистав все материалы, составленные в отделении и биографию убитого, Лавочкин обставил кабинет всем необходимым и приказал привести Летова. Допрос начинался.

Когда Летова усадили и привязали к тяжелому стулу, Лавочкин отошел от окна, непропускавшего и без того тусклые лучи тусклого солнца, уселся напротив Летова и оглядел его стеклянными глазами.

–Меня зовут Лавочкин Петр Трофимович. Обращаться ко мне можно лишь как к «гражданину майору», иные обращения вам, подозреваемый в совершении особо тяжкого преступления, не полагаются. На все вопросы требую отвечать односложно и четко, напоминаю, что дача заведомо ложных показаний карается законом.

Зная, что лишние слова здесь не нужны, Летов, искренне радующийся тому, что на момент допроса он пришел в себя и даже сумел «умыться» холодом камеры, кивнул головой. Он знал практически каждый вопрос, он знал что сейчас, с хладнокровием следователя, пройдутся по всей его жизни малюсенькими шажками. И он был готов рассказать о своей мелочной, по большей части «несчастливой», жизни.

–Итак. Расскажите о вашей семье – начал допрос Лавочкин.

-Родился я здесь, в Новониколаевске, в 1908 году. Жили мы в центре города, только в 34-м году переехали в нынешний Первомайским район. Мой отец, Владимир Иосифович Летов, воевал рядовым солдатом в Империалистической войне, погиб во второй год боевых действий. Мы с семьей пережили оккупацию Новониколаевска колчаковскими войсками, с 1914 года я жил лишь с матерью, которая навсегда осталось одинокой. В школе отучился восемь классов, с 1926 года работал в Рабоче-крестьянской красной милиции, сначала в должности постового. После того, как я отличился на данной должности…

-Как отличились? – удивленно перебил майор, не ожидавший, что сидящий перед ним убийца с «признаками психоневрологичесих тяжелых расстройств», имеет такую биографию.

-Поймал убегающего вора.

-Продолжайте.

-С 1927 года я проходил обучение в 4-й Новосибирской школе младшего начсостава милиции, которая в 1928 году была переименована в.. – Летов замялся, забыв название своего главного учебного заведения в жизни.

-7-я школа НКВД административно-милицейских работников, так?

-Так точно. Данную школу закончил в 1929 году с квалификацией уполномоченного отдела Уголовного розыска. В 1936 году я прошел аттестацию и получил звание «лейтенант милиции», став начальником Эйховского районного отделения милиции. В том же году вступил в ВКП(б).

-Вы были членом партии?

-Да, до 1945 года.

-Продолжайте.

-В 1940 году получил грамоту от Новосибирского Горкома ВКП(б) «За безупречную борьбу с преступностью». В июне 1941 года я записался добровольцем в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии, прошел курс молодого бойца, с июля по ноябрь 1941 года служил в частях 24-й армии в звании рядового. В сентябре 1941 года воевал в районе Ельни, получил пулевое ранение в ногу, после чего пролечился неделю и вернулся в действующую армию. Из окружения в районе Ельни вышел с серьезной контузией, лечился до января 1942 года, после чего служил на Воронежском фронте. Второго октября 1942 года попал в плен, совершил оттуда побег и вышел к частям РККА 10 октября. После этого лечился в психоневрологическом отделении армейского госпиталя.

-Здесь написано – уставившись в пожелтевший лист бумаги читал Лавочкин – что у вас, «в следствие нескольких коммоций мозга и эмоциогенного шока развился и был диагностирован реактивный психоз». В чем это проявлялось?

-Помутнение рассудка, невозможность двигаться.

-Вы лечились месяц, верно?

-Да.

-Вы выписались, когда все симптомы прошли?

-Нет. Сохранялось подавленное состояние и редкие конвульсии.

-Продолжайте.

-В ноябре 1942 года вышел из госпиталя, с декабря 42-го по март 43-го проходил лейтенантские курсы, затем служил в составе 23-й армии Ленинградского фронта, с апреля 44-го конкретно в частях 108-го стрелкового корпуса, в июне 44-го наша часть была переведена в состав 21-й армии, в составе армии находился до января 1945 года, затем был переведен в состав 9-й гвардейской армии, штурмовал Вену.

-Когда вы получили звание старшего лейтенанта?

-В июне 44-го, после боев у Белоострова.

-12 апреля 1945 года вы совершили «умышленное убийство трех мирных жителей города Вена», после чего были арестованы, признаны виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 138 УК РСФСР и приговорены Военным трибуналом 9-й гвардейской армии к четырем с половиной годам заключения. Суд вышел с ходатайством о лишении вас всех воинских званий и наград, а Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 сентября 1945 года вы их и были лишены. Отправлены отбывать наказание в Красноярский исправительно-трудовой лагерь. Зачем вы совершили это убийство? Здесь написано, что корыстный мотив отсутствует.

-У меня было помрачнение сознания, я не осозновал что делаю.

-Вчера у вас тоже оно было?

-Никак нет, вчера я свои действия осозновал – соврал Летов, просто неимоверно желая получить «контрреволюционную статью» и быть приговоренным к ВМН.

-В лагере вы отбывали наказание до 12 октября. Чем занимались потом?

-Работал в качестве оперуполномоченного районного отделения милиции по Первомайскому району города Новосибирска. Участвовал в поимке особо опасного преступника Северьяна Павлюшина.

-Наслышан. Какие боевые награды имели и за какие операции?

-Медаль «За отвагу» за сражение у Ельни, орден «Красного знамени» получил на Воронежском фронте за отражение атаки противника при разведке боем, орден «Красной звезды» получил за бои у Куутерсельки.

Весь дальнейший час Летов объяснял, что Жлычева убил, ибо считал его представителем «надоевшей сталинской клики», что сам Летов не придерживается какой-либо четкой политической позиции, но одинаково отрицательно относится и к троцкистам, и к бухаринцам, и к сторонникам нынешнего курса Сталина. Уважая политику Сталина за то, что он разгромил заговоры троцкистов, фашистов и бухаринцев, Летов все равно Сталина не поддерживал и решил освободить мир от еще одного сторонника политики Вождя, что и стало мотивом для совершения преступления. Лавочкин, отлично понимающий, что Летов врет (только зачем загонять себя под расстрельную статью?), и также отлично понимающий, что Летов невменяем и убивал, наверняка, в состоянии помутненного рассудка, все равно молча слушал этот «антитроцкистский, антибухаринский и антисталинский» бред. Набросав на бланке чистосердечное признание в «совершении умышленного убийства в контрреволюционных целях» Лавочкин протянул его Летову, которому развязали одну руку, и он поставил свою мощную, корявую из-за заметного тремора, подпись. Допрос был закончен.

Это был конец.

Оставшиеся три дня Летов провел в своей одиночной камере. Конвойный периодически ужасался от протяжных криков и такого же протяжного воя, вырывающегося из-за тяжелой деревянной двери, докладывал об этом старшине, но Лавочкин уже предупредил всех, что Летов болен и может впадать в «неадекватные состояния». Через три дня дело было передано в суд.

Судебное заседание проходило там же, где проходил суд над Павлюшиным. Судебная коллегия была тоже такой же, поэтому Председатель долго сверлил Летова круглыми от удивления глазами: буквально месяц назад он был на стороне закона, а теперь обвиняемый!

В качестве свидетелей были приглашены трое постовых, один из жильцов коммуналки в доме шесть на Таловой улице и Кирвес. Вопрос о том, как Ошкин допустил до работы в участке Летова замял Ладейников: Ошкин просто ушел в остатвку по собственному желанию (впрочем, оно у него и так уже было) и на суд даже не приехал, решив в этот день просто выпить в гордом одиночестве своей квартиры. Председатель судебной коллегии, не отводя своего удивленного взгляда от Летова, шептал народным заседателям, что, мол «обвиняемый то недавно был у нас в качестве свидетеля обвинения». В итоге на Летова были уставлены уже три пары круглых от удивления глаз трех представителей судебной коллегии.

И такой же шум, только Кирвес мрачно сидел ближе всех к потерянному Летову и изредка бросал на него свой мрачный взгляд. Такой же грохот стульев, гул голосов.

–Садитесь, пожалуйста – вскоре заговорил Председатель. – Заседание судебной коллегии Новосибирского областного суда объявляется открытым. Слушается дело Летова Сергея Владимировича, обвиняемого в совершении умышленного убийства государственного служащего в контрреволюционных целях, то есть преступлений, предусмотренных статьями 58-1, 58-8, 58-7, 136 п. б, 137 Уголовного Кодекса Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. Подсудимый Летов, вы получили обвинительное заключение?»

–Получил и прочел – машинально ответил Летов.

-Подсудимый Летов при окончании предварительного следствия на предложение иметь защиту на суде отказался иметь защитника. Я повторяю вопрос о защите: подсудимый Летов, вы желаете иметь защитника?

-Никак нет.

Кирвес еще мрачнее взглянул на Летова. На несколько секунд их взгляды пересеклись и слились в какую-то единую полосу нестерпимой боли, у Кирвеса – от происходящего, ведь он и вправду жалел Летова, понимая, что несмотря на то, каким бы он уродом и убийцей не был, таким его сделали обстоятельства, предпринявшие все попытки избить несчастного лейтенанта без звания и наград; у Летова – уже от постоянной и неуходящей боли, с которой он сросся навсегда.

Далее пошли такие же односложные отказы от вызова свидетелей и приобщения документов. Следом пошло обвинительное заключение, которое также громко, как и на суде над Павлюшиным, читал секретарь.

Потом во всех красках зачитывали летовский бред про неприятие сталинской позиции, о том, что Жлычев был «ярым проводником политики Сталина, по этой причине и был выбран подсудимым для совершения убийства», затем шло описание самого убийства и зачитывалось чистосердечное признание Летова.

– Подсудимый Летов, вы признаете себя виновным в предъявляемых вам обвинениях?

-Да, полностью признаю.

Правую щеку обжег мрачный взгляд Кирвеса.