Семь камней

– Все в порядке, мисс Джоан? – Он улыбнулся. – Или мне надо называть вас сестра Джоан?

– Нет, – ответила она, взяв под контроль свои нервы и свой желудок. – Я ведь еще не монахиня, правда?

Он окинул ее с ног до головы откровенным взглядом, как это всегда делают шотландские горцы, и улыбнулся еще шире.

– Вы когда-нибудь видели монахинь?

– Нет, – ответила она как можно суше. – Но я также не видела Господа или Пресвятую Деву, но верю в них.

К ее немалой досаде, он расхохотался. Но, увидев выражение ее лица, сразу замолк и посерьезнел, хотя она видела, как подрагивали его губы.

– Простите, мисс Маккимми, – сказал он. – Я не сомневаюсь в существовании монахинь. Я видел собственными глазами много этих созданий. – Его губы скривились, и Джоан сердито сверкнула глазами.

– Созданий? Как это?

– Фигура речи, не более того, клянусь! Простите меня, сестра, я не нарочно! – Он поднял руки, изображая испуг. Чтобы не рассмеяться, он нарочито нахмурился, но она ограничилась лишь неодобрительным «хм-м».

Впрочем, любопытство пересилило, и через несколько мгновений, потраченных на созерцание пенистого следа за кормой, она спросила, не глядя на него:

– Когда вы видели монахинь, что они делали?

Он уже справился со смешливостью и ответил ей серьезно:

– Я, к примеру, видел сестер из конгрегации Нотр-Дам, они постоянно ходят по улицам и помогают бедным. Всегда по двое, и обе монахини идут с огромными корзинами, полными еды – может, и лекарств. Правда, они закрытые, те корзины, так что я не могу сказать наверняка, что в них. Может, они тайком проносят в доки бренди и кружева… – Смеясь, он увернулся в сторону от ее занесенной для удара руки.

– Ой, да-а, вы будете редкой монахиней, сестра Джоан! Terror daemonium, solatium miserorum… Ужас для демонов, утешение несчастным.

Она сжала изо всех сил губы, чтобы не рассмеяться. Ужас для демонов – какой наглец!

– Нет, я не сестра Джоан, – сказала она. – Кажется, в монастыре мне дадут новое имя.

– О-о, правда? – заинтересовался он. – И вы сможете сами выбрать себе имя?

– Я не знаю, – призналась она.

– Ну и какое имя вы бы выбрали, если бы вам было позволено? – спросил он, откидывая волосы со лба.

– Ну-у… – Она пока никому не говорила об этом, но, в конце концов, что тут такого? После приезда в Париж она больше не увидит Майкла Мюррея. – Сестра Грегори, – выпалила она.

К ее облегчению, он не засмеялся.

– О-о, какое хорошее имя, – сказал он. – В честь святого Григория Великого?

– Ну… угу. Вам это не кажется дерзким? – с легким испугом спросила она.

– Нет-нет! – удивившись, ответил он. – Ведь скольких монахинь зовут Мэри? Раз не дерзость брать себе имя Божьей Матери, как можно считать самонадеянным желание взять имя простого священника? – Он улыбнулся так весело, что она улыбнулась ему в ответ.

– А что, многих монахинь зовут Мэри? – из любопытства спросила она. – Так бывает часто, правда?

– О-о, угу, вы сказали, что не видели ни одной монахини. – Он перестал шутить над ней и ответил серьезно: – Около половины монахинь, которых я встречал, по-моему, звали сестра Мэри такая-то – ну, например, сестра Мэри Поликарп, сестра Мэри Иосиф… в этом роде.

– И вы встречали так много монахинь, занимаясь вашим бизнесом, да? – Майкл Мюррей был виноторговцем, младшим партнером «Фрэзер et Cie» – и, судя по покрою его одежды, жил достаточно неплохо.

Его губы дернулись, но он серьезно ответил:

– Что ж, пожалуй, да. Не каждый день, конечно, но сестры довольно часто заглядывают ко мне – или я к ним. «Фрэзер et Cie» поставляет вино в большинство монастырей Парижа, и некоторые из них присылают к нам пару монахинь, чтобы оставить заказ или забрать что-нибудь особенное – либо, конечно, мы сами доставляем заказ. Но вино для своих храмов заказывают даже те ордены, которые сами не пьют вина, – а большинство парижских орденов пьют его, ведь они французы, верно? А уж нищенствующие ордены каждый день заглядывают к нам и просят пожертвования.

– Правда? – Она была поражена – настолько, что отбросила свои опасения показаться невежественной. – Я и не знала… ну-у… значит, разные ордены делают совсем разные вещи, вы так сказали? А что еще?

Он взглянул на нее, но тут же отвернулся и прищурил глаза от ветра, задумавшись.

– Ну-у… есть монахини, которые все время молятся, – кажется, их называют созерцательными. Я вижу их в соборе в любое время дня и ночи. Впрочем, таких орденов несколько; одни носят серые одежды и молятся в храме святого Иосифа, а другие одеваются в черное, и их можно увидеть чаще всего в храме святой Марии на Море. – Он с любопытством взглянул на нее. – Вы хотите стать такой монахиней?

Она покачала головой, радуясь, что ветер обжигал ее лицо, маскируя румянец смущения.

– Нет, – ответила она с некоторым сожалением. – Вероятно, это самые святые монахини, но я провела бо?льшую часть жизни, созерцая пустоши, и мне это не очень нравится. Думаю, у меня не годится душа для того, чтобы хорошо это делать, даже в храме.

– Угу, – сказал он и убрал от лица трепещущие пряди волос, – я знаю, что такое пустоши. Чуть там поживешь – и ветер выдувает тебе мозги. – После секундных колебаний он продолжил: – Когда мой дядя Джейми – ну, ваш отец, – вы знаете, что он прятался в пещере после Каллодена?

– Целых семь лет, – ответила она с легким нетерпением. – Эй, все знают эту историю. И что?

Он пожал плечами:

– Только подумал. Я был тогда совсем еще мальцом, но иногда ходил с матерью туда, носил ему еду. Он радовался, увидев нас, но говорил мало. И мне делалось страшно, когда я видел его глаза.

По спине Джоан пробежали мурашки, вовсе не от резкого и холодного ветра. Она увидела – внезапно увидела, мысленно – худого, грязного мужчину с торчащими на лице скулами, как он лежал, съежившись, в сырой, холодной тени пещеры.

– Неужели? – насмешливо фыркнула она, скрывая дрожь в голосе. – Как можно было его бояться? Он хороший и добрый.

У Майкла дернулись уголки его широкого рта.

– Пожалуй, это зависит от того, видели вы его когда-нибудь в бою или нет. Но…

– А вы видели? – перебила она его. – Видели, как он дрался?

– Угу, видел. Но… – сказал он, не желая отвлекаться, – я не имел в виду, что он пугал меня. Просто мне казалось, что он боялся призраков. Ветер приносил ему голоса.

От этих слов у нее пересохло во рту, и она чуточку облизала губы, надеясь, что сделала это незаметно. Но она зря беспокоилась; он не глядел на нее.

– Мой отец говорил, что все это оттого, что Джейми провел так много времени один; голоса залезли ему в голову, и он слышал их и не мог прогнать оттуда. Когда он чувствовал себя в безопасности и являлся к нам домой, иногда проходили часы, прежде чем он начинал слышать нас, – мать не позволяла нам говорить с ним, пока он не съест чего-нибудь и не согреется. – Он улыбнулся с легкой грустью. – Она говорила, что до этого он не был человеком, – и, оглядываясь назад, я не думаю, что она говорила это просто так, как фигуру речи.

– Ну… – протянула она и замолчала, не зная, что и сказать. Она ужасно жалела, что не знала этого раньше. Отец и его сестра потом приедут во Францию, но она, возможно, его не увидит. А ведь она, пожалуй, могла бы поговорить с отцом, спросить, что за голоса были у него в голове, что говорили. Интересно, похожи ли они на те голоса, которые слышала она.

Уже смеркалось, а крысы все еще были мертвыми. Граф услышал колокола Нотр-Дама, отбивавшие sept,[19 - [19] (#_ftnref19) Семь (фр.).] взглянул на карманные часы и нахмурился – колокола пробили на две минуты раньше семи часов. Он не любил неряшливость. Он встал, потянулся и застонал, когда его позвоночник затрещал, словно нестройные залпы солдат. Сомнений не было, он старел, и от этой мысли у него пробежал холодок по телу.

Если. Если он сумеет найти способ и продвинуться вперед, тогда, возможно… но ведь никогда не знаешь… вот в чем дело… Совсем недавно он думал – надеялся, – что путешествие назад, в прошлое, остановит процесс старения. Поначалу это казалось логичным, вроде перевода часов. Но потом все опять оказалось нелогичным, потому что он всегда уходил назад дальше, чем его собственное время жизни. Только однажды он попытался вернуться назад лишь на несколько лет, в то время, когда ему было двадцать с небольшим. Это была ошибка, и он до сих пор содрогался, когда вспоминал об этом.

Он подошел к высокому стрельчатому окну, выходившему на Сену.