Комната шепотов

Джейн не хотела размышлять над этим «что, если».

Держа пистолет, она поднялась со скрипучей кровати и прошла по комнате, словно повсюду были расставлены готовые сработать ловушки. В ванной она включила свет и отодвинула душевую занавеску с налетом грязной пленки, зная, что там никто не прячется, но чувствуя настоятельную потребность проверить это. Она положила пистолет на ламинированную поверхность подзеркальника, повернула кран, набрала в обе ладони холодной воды и опустила лицо в чашу из ладоней и пальцев, словно собираясь смыть с себя это мучительное «что, если».

Прозрачные капельки, падавшие с лица на поколотую фарфоровую раковину, было легко превратить силой воображения в капли крови.

С игрой в «что, если» была проблема: ты не мог прекратить ее по своему желанию. Из одного «что, если» вырастало другое.

Что, если в ходе борьбы они захватят ее и введут механизм управления? Что, если они прикажут ей вернуться к сыну, убить его и покончить с собой? Или убить его, а самой остаться в живых? И жить, помня, что она сделала с мальчиком, когда он бросился в ее объятия?

Раньше ей казалось, что она осознает все риски. Но поэты и мудрецы считали, что ад состоит из нескольких кругов, и сейчас Джейн заглянула в неведомые ей прежде области – те, что находились ближе к центру.

33

Шерифу Лютеру Тиллмену никогда не требовалось – да и не хватало терпения переносить – того, что другие называли полноценным ночным сном. Он довольствовался четырьмя-пятью часами, изредка – шестью. Да, сон давал ему отдых, но также имел привкус смерти: ты просыпаешься и понимаешь, что мир в течение нескольких часов прекрасно обходился без тебя, а потом будет обходиться без тебя вечно. При необходимости Лютер мог не спать целую ночь без всяких неприятных последствий. В тот день ему и предстояло сделать как раз это.

В 1:10 пятницы, вернувшись с пепелища дома Коры Гандерсан, он заварил кофе, поставил на кухонный стол коробочку со сдобным печеньем и снова взялся за прозу учительницы. Чтение не только развлекало его, но и давало представление о сложности ума Коры и щедрости ее сердца. Лютер считал, что хорошо знал ее, но теперь обнаружил, что не знал почти совсем, – словно он вошел по колено в спокойный пруд и обнаружил там неизмеримые глубины, кишащие жизнью.

Но ничто из прочитанного не объясняло поступка Коры – даже напротив, красивая проза затрудняла понимание этого уродливого деяния. Поэтому примерно в половине пятого утра шериф вернулся к дневниковым записям, где Кора с трудом выдавила из себя четыре предложения о пауке, ползающем в ее мозгу.

Когда Лютер и Робби Стассен размышляли над этими словами, сидя на кухне Коры, они лишь бегло проглядывали повторы, которые благодаря четкой скорописи образовывали ровную, убаюкивающую взгляд гладь, резко нарушавшуюся с появлением новой фразы. Теперь он просматривал страницы внимательнее, изучая строку за строкой в поисках неизвестно чего.

На сей раз он получил в награду слово «доменная» там, где должно было стоять слово «внутри»: «доменная моего мозга ползает паук»…

Он мог бы счесть это ничего не значащей опиской, но двадцатью строками ниже, в том же месте, это слово повторилось, а потом возникло совсем в другой фразе – «он говорит со мной, говорит доменная шепотом». «Доменная» вместо «злым».

Хороший коп, проводя расследование, ищет закономерности и отсутствие закономерностей там, где они должны быть, и нередко, как в данном случае, находит красноречивые улики.

Отыскав двадцать случаев неуместного употребления слова «доменная» и его производных, Лютер нашел слово «печь», употребленное один раз вместо «шепотом», а другой раз – вместо «мозга». Девятнадцать раз встречалось слово «топка». Потом обнаружилось третье слово, внедренное, будто код, в тысячекратные повторы. «На несколько дней» превратилось в «на несколько озер». Эта замена попадалась в двадцати двух местах на одиннадцати страницах. Лютер просмотрел строка за строкой все страницы, но больше ничего интересного не появилось.

«Доменная Печь Озеро».

Попытка Коры выразить странный страх перед пауком, захватывающим ее мозг, выглядела изумлением женщины, понявшей, что у нее быстро развивается паранойя. Возможно, ее угнетало происходящее – не только страх перед воображаемым пауком, но и собственная вера в его существование, которую здоровая часть мозга считала иррациональной.

Вставка географического названия в повторяющийся текст казалась чем-то совсем другим, словно Кора сознательно пыталась сообщить о пауке, но из темных глубин подсознания всплыло название места, которое она либо забыла, либо не хотела вспоминать.

Лютер не знал, что это может означать и означает ли вообще что-нибудь. Кроме того, было непонятно, что за связь существовала между параноидальным страхом Коры и атакой на отель. В любом случае такое расследование не имело смысла. Женщина, неожиданно оказавшаяся преступницей, была мертва и не могла защищать себя, ссылаясь на невменяемость. Никакой подготовки к процессу не требовалось.

Но Лютер не мог оставить все как есть. Не мог из-за небрежного осмотра дома Коры агентами ФБР, вмешательства чиновника из Министерства юстиции, приказавшего им прекратить работу и оставить дом, и, конечно же, из-за того, что неизвестный человек поджег дом, уничтожил все, что в нем находилось, и попытался выдать это за месть одного из местных жителей.

Лютер пошел работать в полицию, потому что верил в верховенство закона. Цивилизованное общество не может существовать без этого. Когда верховенство закона расшатывается, слабые становятся жертвами сильных. Если оно исчезнет, начнется эпоха варварства, по улицам потекут такие реки крови, что апокалипсические бедствия и киношные катастрофы покажутся детскими игрушками. Лютер уже давно с озабоченностью наблюдал за теми, кто, будучи коррумпирован, все более нагло воровал и рвался к власти, видел, как коррупция поражает институты, прежде считавшиеся здоровыми.

У него были две дочери и жена. Он не мог отвернуться от этого дела просто потому, что более высокие инстанции изъяли это преступление из его юрисдикции, или потому, что выяснить правду об атаке на отель не представлялось возможным. Оправдывать собственное бездействие тем, что дело безнадежное, было простой трусостью.

В своем кабинете шериф отпер красивый шкафчик красного дерева, где хранил пистолет. Из трех нижних полок для хранения патронов одна была пуста. Он положил туда дневник Коры, запер замок и сунул ключ в карман. В 5:50, когда Лютер сел за компьютер и принялся читать про Доменную Печь, штат Кентукки, появилась Ребекка, в пижаме и халате. Она подошла сзади, обняла его, поцеловала в макушку:

– Глаз не сомкнул?

– Никак не уснуть.

– Ты ничего не мог сделать. И не можешь.

– Так и должна говорить жена.

– Да, особенно когда это правда. Тебе нужно подготовиться к этому ужасному дню.

– Федералы позволят мне разве что регулировать движение.

– Ты будешь в центре внимания.

– Не вижу для этого оснований.

– Вчера из-за погоды аэропорты были закрыты, и вечером происшествие освещали только новостники города и штата. Но утром к нам заявится целая толпа журналистов. Вашингтонские ребята пригласят тебя на сцену, на тот случай, если по ходу дела им потребуется на кого-нибудь свалить вину.

Лютер выключил компьютер, встал с кресла, обнял жену и сказал:

– Что случилось с Поллианной[14 - Поллианна – героиня одноименного романа (1913) американской писательницы Элинор Портер, девочка, умеющая видеть во всем хорошее и живущая под девизом: всегда радуйтесь.], на которой я когда-то женился? Откуда столько цинизма?

– Накапливается понемногу, – ответила она.

– Да, я тоже так думаю.

– Не позволяй им использовать тебя.

Он поцеловал ее в лоб:

– У них не выйдет.

– Выйдет, если ты им позволишь. Если они обольют тебя грязью, пытаясь обелить себя… нам ведь здесь жить.

– В этом округе знают, кто я такой. И не важно, сколько грязи выльют на меня.

– Народ Иудеи знал Иисуса, и чем все закончилось?

– Женщина, я не Иисус.

– Именно это я и говорю.

– Закрой глаза, красавица.

Лютер поцеловал ее в левое веко, потом в правое. Она прижалась головой к его груди:

– Как бы то ни было, я по-прежнему Поллианна во всем, что касается тебя.

Они стояли, обняв друг друга, а за окном свет уже пронзал серое, сгустившееся небо, извещая о наступлении нового дня.

34

Джейн увидела их, когда ехала по улице, застроенной жилыми домами, в равнинной части Беверли-Хиллз, к югу от Уилшира. Двое парней лет шестнадцати. Выцветшие, порванные и залатанные джинсы, так изящно состаренные и сидящие так плотно, что они вполне могли бы быть изделием модного дизайнера, а не починенным секонд-хендом. Винтажные рок-футболки. На одном была выцветшая черная джинсовая куртка, наброшенная на плечи, словно накидка, другой не делал уступок утренней прохладе и щеголял в серой шляпе поркпай[15 - Поркпай – мужская шляпа с плоским верхом и узкими полями.]. Оба несли скейтборды. Оба курили, хотя в Калифорнии это не разрешалось до двадцати одного года. Ни рюкзаков, ни книг Джейн не увидела: вполне вероятно, что они ушли из дома пораньше, собираясь прогулять уроки.