Оседлавшие рхара. Роман

– Матушка, ну чего ради вы так стараетесь? Я же хэккийка!

– А так будешь похожа на княжну, – в мягком голосе матери слышались нотки раздражения: старшая дочь всегда была сорванцом, а не придворной дамой.

– Матушка! – всплеснула руками вошедшая Мриэль. – А почему у нее вырез на платье с каждой зимой все глубже и глубже? Я тоже хочу!

Эсгель бросила взгляд на лежавшее неподалеку платье. Вырез, и правда, был большой.

– У твоей сестры красивая шея, глубокий вырез это подчеркнет, – матушка провела теплой рукой по обнаженному плечу старшей дочери, та сидела в тугой шелковой сорочке с кружевным подолом. – Надо будет сказать Заэлю, чтобы за год до свадьбы тебя вернули в Белый Дворец. Будущей Лесной Княгине тело воина ни к чему.

– А он такой красивый, – вздохнула Мриэль. Той было всего шестнадцать зим, и её свадьба была ещё далека.

– Правда красивый? – принеслась сероглазая Линэль. Она в свои десять зим уже обещала стать первой красавицей Бессмертного союза.

– Ничего он не красивый, – проворчала Эсгель. – Длинный и зеленый.

– Эсгель! – укоризненно остановила её матушка. – Он твой будущий супруг!

– И очень достойный юноша, – сказал вошедший отец. – Я надеюсь, вы не заставите меня краснеть, надьяра.

– Надьяр, – повернулась к нему матушка. – А я надеюсь, что сегодняшний вечер обойдется без нравоучений.

Отец поклонился и вышел. Супруге он не перечил. Матушка закончила с волосами и принялась за платье. Ей почему-то всегда доставляло удовольствие наряжать дочерей.

– Ты как-то слишком скована, не замечала за тобой такого, – обеспокоенно проговорила матушка, ловко затягивая потайные тесемки на бархатном платье.

– Мне неудобно, рукава широкие, от кружева чешется все! Почему я не могу пойти в мундире, как отец?

– Надьяра! – повысила голос матушка и осеклась. Лицо у дочери было до того страдальческим, что сердце матери не выдержало и она смягчилась. – Вот скажи, неужели тебе не хочется понравиться?

– Для этого вовсе не обязательно обряжаться в гору неудобной одежды, – опустив глаза, сказала Эсгель.

– Ветвь Хэку, – продолжила матушка. – Одна большая семья. Вы все там братья и сестры, и это прекрасно. Но я не об этом. У супругов все несколько сложнее. В тебе должны видеть не только друга, но и женщину. Благородную, с чувством собственного достоинства. В таком случае никто не позволит себе тех или иных грубостей.

– Да с ней в здравом уме никто и не свяжется, – хихикнула Мриэль. – Сестрица любому задаст жару!

– Дай Белый Дракон тебе одних сыновей, – вздохнула матушка, обращаясь к старшей дочери. Из окна послышалось соловьиное пение. Эсгель встрепенулась.

– Все, матушка, меня зовут! – она подобрала подол и направилась к двери.

– Я надеюсь, что не совершила ошибку, уговорив твоего отца разрешить им быть рядом с тобой.

Эсгель остановилась.

– О чем вы говорите, матушка? Они же мои четыре перста, и всегда были вместе со мной.

– Ступай.

Эсгель вышла. В саду её должны были ждать хэккийские персты – четыре старших офицера – Наэль, Гаэль, Ингаэль и Раэль. И, она полагала, еще несколько хэккийцев. Эсгель старалась спуститься по лестнице так, чтобы не привлекать к себе внимания, но у нее ничего не получилось. Уже прибывшая знать Бессмертного союза, завидев девушку, учтиво кланялась. А она все искала глазами спасительный черный мундир кого-нибудь из своих, и не находила. И тут она спиной почувствовала тепло.

– Чудесное платье, надьяра.

– Наэль, – выдохнула она, не оборачиваясь. – Где остальные?

– Надьяра, ваш отец велел нам не подходить к вам близко сегодня, – Наэль перешел на шепот. – В полночь в дальней беседке, как обычно.

Она еле заметно кивнула. И улыбнулась. Хэккийский обычай сбегать с балов и приемов имел глубоко зарытые корни. Они не знали, кто первым придумал так поступать, но свято чтили традицию. В полночь они собирались в дальней беседке, где веселились как им хотелось – рассказывали всякие истории, делились впечатлениями о поединках, и перемывали кости знати.

– О, Белый Дракон! Княжна, вы прекрасны, как соловьиная песнь! – услышала она возглас надьяра Итэля. Она повернулась на голос и возле одной из колонн увидела Раэля. Вид у него был несколько ошарашенный. К нему подошел Наэль и за рукав утащил куда-то. – Вы ослепительны, обворожительны и просто восхитительны!

Эсгель посмотрела на него и тот резко замолчал. Девушка сделала над собой усилие и сказала как можно вежливее:

– Надьяр, я тоже рада вас видеть, но комплиментами осыпать стоит не меня, а мою матушку. Это все её рук дело.

Через несколько часов Эсгель брела по саду. Ей невыносимо хотелось снять с себя эту ужасно неудобную одежду и подставить тело прохладному ночному воздуху. Наконец, она увидела фонарики под крышей беседки. Там кто-то сидел. По взлохмаченным волосам она поняла, что это Раэль. Он был один. Она подошла и прислонилась плечом к столбцу у входа.

– Где все?

Он поднял глаза, и Эсгель поймала себя на мысли, что ей хочется коснуться его губ, мягких и чувственных. Они, почему-то, напоминали ей спелые вишни.

– Надьяра, с прохода! – прервал её мысли Наэль. Она торопливо отошла. Тот нес две плоские подушки и теплые плащи. Гаэль тащил поднос с глиняными кружками. Ингаэль и Вараэль – объемистый дымящийся кувшин в половину своего роста. За ними со всякой снедью шли еще несколько хэккийцев.

Когда все расселись по круглой мраморной скамье и разлили выпивку, Наэль спросил:

– А, кстати, надьяра, как вам удалось вырваться из страстных словесных объятий надьяра Итэля?

– Его светлость увлекся беседой о поэзии с Мриэль, и еще долго не заметит моего отсутствия. Они нашли друг друга, – Эсгель поправила подол, случайно засветив нижние кружева.

– Ого, – воскликнула Инмэль, сестра Наэля, хэккийка семнадцати зим отроду. – Можно потрогать?

– Потрогай, – недоуменно пожала плечами Эсгель. Она к кружевам подобного трепета не испытывала. За свои двадцать зим ей пришлось столько раз их надевать, что любой бы сбился со счета. Инмэль подошла к ней и бесцеремонно задрала подол.

– Ничего себе! – восхитилась та. Эсгель вернула подол на место и несколько раздраженно сказала:

– Тебя сегодня мундир надевать никто не заставлял.

– Она? – указал на нее пальцем Наэль. – В кружевах? Надьяра, она о себе в мужском роде скоро заговорит, а вы про кружева!

Инмэль стиснула зубы и сжала кулаки. Брат её все время задирал, а достойно ответить она ему не могла. Наэль отпустил еще пару едких шуточек, но слово «плоскогрудая» было явно лишним. Инмэль выплеснула содержимое своей кружки ему в лицо, облив попутно сидевших по обе стороны Гаэля и Эсгель. Наэль резко вскочил, намереваясь наподдать взбалмошной сестрице, но Эсгель остановила его.

– Извинись.

– За что? За правду? Если ей не нравится, пусть вобьет мне её в глотку! Сама!

– Извинись, – спокойно повторила Эсгель. – Она себе в твой адрес грубостей не позволяет не потому, что ты сильнее. А потому, что ты её брат.

– Простите, надьяра, – Наэль в пояс поклонился сестре.

– А княжна, оказывается, знатный дипломат, – все разом обернулись на голос. В тени деревьев стоял Лесной Княжич собственной персоной. Он медленно зашел в беседку под молчаливые взгляды хэккийцев. – Я, поражен вашим милосердием, княжна. Вас дважды оскорбили и ни разу не извинились.