Тюремщик

Он прекрасно помнил, где находится столовая. Тем не менее на всем пути его сопровождали давешние слуги. Они же почтительно раскрыли створки дверей, ведущие в трапезную залу. Хорошо хоть поклонились не в пояс – как же он отвык от подобного обращения! Мысль мелькнула и пропала, а приглушенный страх втиснулся в сердце с новой силой. Дэмьен замер в раскрытых дверях, собираясь с духом, как перед настоящим боем. С кем он намеревается сражаться? Быть может, с судьбой, которая распорядилась так, что Дэмьен Тюремщик за свою двадцативосьмилетнюю жизнь обрел и потерял целых три семьи.

Первую судьба отняла, когда ему было тринадцать. Какой-то маленький изъян в какой-то маленькой шестеренке, и паровоз на полном ходу сходит с рельсов. С тех пор Дэмьен начал побаиваться поездов. А позже возненавидел.

Вторую семью Дэмьен оставил сам, перешагнув семнадцатилетие. И пусть иного выхода не было, он справедливо винил в этом только самого себя. Третью же семью…

Дэм усилием воли остановил поток нахлынувших воспоминаний. Нельзя. Иначе он предъявит судьбе такой счет, по которому она никогда не сможет расплатиться. Лучше просто перешагнуть порог и громко на всю залу объявить:

– Доброе утро!

Они стояли у накрытого стола, явно дожидаясь его прихода. И, судя по безупречно подобранной одежде, так же как Дэмьен, готовились к этой встрече. Что чувствовали сейчас его самые близкие по крови люди? Тревогу? Страх? Радость? Горе? Что принесет им его возвращение?

Дэм мельком взглянул на дядю Бертрана, стоящего чуть левее своего кресла во главе стола. Роскошный халат тот сменил на смокинг и выглядел вполне обычным, разве чуть более сосредоточенным. Его старший сын Марк, ровесник Дэма, со сдержанным любопытством рассматривал вошедшего кузена, опираясь одной рукой о спинку дядиного кресла, а другой обнимая за плечи худощавого подростка. Бледное лицо младшего члена семьи – Оливера – почти сливалось с кружевным жабо. Зато карие глаза горели огнем чистой ненависти. Так ненавидеть можно только в тринадцать.

Дэмьен прекрасно сознавал причину: он отнимал у младшего кузена то, что принадлежит Оливеру по праву. Заключенного, статус главы семьи, должность премьера… Возможно, через несколько лет мальчишка поймет, что только сила обстоятельств вынудила «бессовестного узурпатора» пойти на этот шаг, ибо другого пути просто не было. А может статься, не поймет никогда. Не простит, это уж точно.

Взгляд Дэмьена сместился да так и застыл, задержавшись на невысокой стройной фигуре – единственной женщине в зале. Тетя Марта стояла очень ровно, и повинен в этом был отнюдь не корсет бледно-голубого длинного платья. Разумеется, она постарела, но все равно привлекала неброской, милой сердцу, а не глазам красотой. Тонкие, белые, точно фарфор, руки беспрестанно комкали вышитый носовой платок.

Молчание затягивалось, Дэм все никак не мог отвести глаза от живущих своей нервной жизнью рук тети, когда услышал тихое:

– Дэмьен, мальчик мой. Ты жив. Ты вернулся…

Несколько широких шагов, и колени сами преклоняются перед маленькой женщиной, улыбающейся и плачущей одновременно. Дэмьен судорожно стиснул тетины запястья и спрятал лицо в ее раскрывшихся навстречу ладонях.

– Простите. Простите меня. Умоляю, простите…

За что просил прощения Дэмьен Тюремщик, не знал даже он сам. Может, за то, что целый год после смерти родителей доводил тетю до обмороков своими сумасшедшими выходками? За то, что умер, и ей пришлось оплакивать его, как родного сына? Или за то, что воскрес и сейчас отнимает у нее самое дорогое? Ведь после того, как произойдет перевод заключенного, дядя Бертран должен будет развестись, ради брака с другой «подходящей» женщиной, или взять в дом постоянную любовницу.

– Все хорошо, Дэмьен. Все хорошо. Ты вернулся, и все будет хорошо. Ты ведь спасешь его, правда? Ты согласишься?

– Конечно, тетя, – Дэмьен поднялся, не выпуская ее рук. Бесхитростные вопросы Марты позволили ему взглянуть на ситуацию под другим углом. – Конечно, соглашусь. Разве могу я поступить иначе?

Завтрак прошел… неплохо. Когда первые впечатления от встречи улеглись, Дэмьен смог даже проглотить традиционную в их семье творожную запеканку. И не только ее. Слуги появлялись и исчезали незаметно, меняя блюда перед сидящими за столом высшими. И Дэмьен еще раз убедился в справедливости поговорки «Аппетит приходит во время еды». Похоже, организм решил пополнить исчерпанные резервы за один присест.

Когда подали травяной чай, молчание сменилось неспешной беседой. Говорил в основном Бертран, которому иногда поддакивал Марк. И ни одного вопроса Дэму о том, как он жил все эти годы, задано не было. Даже тетя, чье женское любопытство било через край, все-таки сдерживалась. Всему свое время. А сейчас приближалось самое важное – время перевода.

– Ты сказал, что дашь ответ, – напомнил Бертран, поднимаясь из-за стола.

На что Дэм тоже поднялся и просто ответил:

– Я выполню свой долг, хайсит.

– Хорошо. Тогда следуй за мной.

Бертран вел племянника по знакомым и в то же время незнакомым коридорам восточного крыла. В отличие от западного, здесь многое изменилось. Дэмьен готов был поклясться, что половина предметов обстановки исчезла. Роскошь заменялась функциональностью и какой-то нарочитой строгостью. Старинные кресла, что стояли почти в каждом удобном уголке, заменили на странно выгнутые стулья. Дэм чуть было не попросил дядю остановиться, чтобы оценить их удобство. Но дядя остановился сам перед совершенно гладкой металлической дверью.

– Прежде чем мы пойдем к Машине, я хотел бы задержаться. Ты позволишь, племянник?

– Конечно, – Дэм даже немного растерялся.

Зачем бы дяде спрашивать у него разрешения?

– Это ненадолго. Можешь подождать здесь, – Бертран указал Дэму на так заинтересовавший его стул.

Затем нажал несколько раз на ничем не выделяющийся участок стены, после чего дверь отъехала в сторону, открывая проход в тут же осветившуюся небольшую комнату. Не то чтобы Дэма удивило это чудо механики, в спецхране он видел и не такие вещи. Но то, что дядя устроил нечто подобное у себя, заставляло задуматься. Чем Дэм и занялся, когда дверь за Бертраном плавно встала на место. Перед этим ему удалось бросить быстрый взгляд на скудную обстановку комнаты, и теперь оставалось только гадать, для чего там понадобился высокий трехногий стул, стоящий в центре нарисованного на полу треугольника.

Гадать пришлось недолго. Бертран вернулся буквально через несколько минут и, сделав Дэму знак следовать за ним, пошел дальше.

– Позволь задать тебе вопрос, дядя, – после короткого молчания Дэм решил озвучить свои догадки. – Когда ты стал жрецом Триединого?

– Я стал им давным-давно. Почти сразу же после перевода. Это еще одна обязанность Главного Тюремщика со времени Восстановления. Глава дома обязательно становится жрецом Триединого. И ты со временем станешь. Не спорь. Об этом поговорим позже. А сейчас сосредоточься на своей Комнате. Проверь, надежно ли она закрывается.

– Не беспокойтесь, хайсит, – Дэмьен не собирался докладывать дяде ни о кровати под балдахином, ни о видеоприставке, ни тем более о свойствах телевизора. – Замки надежны. Ему никогда не выйти оттуда.

– Рад, что ты так уверен, – Бертран остановился и снова что-то нажал на стене, открывая проход на узкую винтовую лестницу, ведущую вниз. – Потому что мы почти пришли.

После недолгого спуска (Дэм определил глубину примерно в три этажа) они пошли по горизонтальному проходу, полностью выложенному милком. Без постоянного воздействия солнца он почти не светился, так что фонарь, зажженный дядей, оказался необходим. Пол пружинил так же мягко, как в Кольце, и Дэмьен невольно напрягся. Ничего хорошего от технологий сектов он не ждал и, несмотря на сильнейшее желание избавиться от Пустоты, с бьющимся сердцем пытался представить процедуру перевода. Дядя в подробности не вдавался, сказав лишь, что все будет очень просто. По крайней мере для Дэма.

Помещение с Машиной (язык не поворачивался назвать его комнатой) вырастало прямо из коридора. Стены, пол, потолок начали постепенно расходиться, закругляться… Дэмьен опомниться не успел, как оказался на дне большой, слабо фосфоресцирующей сферы, до границ которой не дотягивался свет фонаря. Зато он дотягивался до стоящей в двух шагах Машины, которая, казалось, росла прямо из пола. Больше всего она напоминала перекрученное временем и ветром трехметровое осиное гнездо, слепленное из того же милка. Вероятно, для сектов это был универсальный материал.

Бертран подошел к Машине и пальцем начертил на ней какой-то знак. В ответ раздался тихий, очень высокий писк почти на пределе слышимости.

– Сличает генетический код, – пояснил он. – Только Тюремщики могут ее активировать. Какой-то ген передается по мужской линии, очевидно, ответственный за существование Комнаты в нашем разуме.

В этот момент писк прервался, и ближайшая к Дэмьену округлая стена Машины начала вдавливаться внутрь, пока не образовала неглубокую нишу высотой чуть выше человеческого роста.

– Когда я скажу, ты войдешь туда и встанешь спиной к стене, – пояснил Бертран вибрирующим от напряжения голосом. Но, возможно, это шутило шутки скользящее по сфере эхо.

Он продолжал чертить знаки, и в ответ на каждое движение пальцев искорки зеленого света проскакивали под молочно-белой поверхностью. Скоро рядом с первой нишей появилась вторая.

– Сейчас я начну считать, и мы будем делать все одновременно. На «раз» входим, на «два» поворачиваемся, на «три» плотно прислоняемся к стене. Потом просто стоим. Я скажу, когда перевод завершится. Ты можешь почти ничего не ощутить, но я буду знать. Все ясно?

– Да.

– Тогда раз… Два… Три.

* * *

Дэмьен стоял у стены, которая спустя некоторое время приняла форму его тела, поглотив чуть меньше чем наполовину. Он чувствовал… Да ничего он не чувствовал. Милк нагрелся от соприкосновения, и Дэмьен даже не мог точно сказать, где заканчивается человеческая плоть, а где начинается Машина. Потом что-то произошло. Теперь Дэмьен не мог сказать, где заканчивается его сознание и начинается что-то чужое, холодное, рациональное, неживое. Ему показалось, что дядя закричал, и вдруг сразу стало очень тихо, исчез даже шум крови в ушах. Затем отключились осязание и зрение. Дэм не знал, продолжает ли он дышать или давно забыл, как это делается. Но страха не было. Ледяное спокойствие Машины превратило все эмоции в маленькие зеленые кристаллы льда, которые складывались в причудливые узоры чужой письменности. Кай. Он – маленький Кай из сказки про Снежную Королеву, у которого не осталось ничего человеческого, кроме вопросов. Как Машина это делает? Почему он не чувствует Комнаты? Он поймет, когда перевод завершится? Он может умереть?

На секунду Дэмьену показалось, что он уже умер, а в следующий миг на него обрушился шквал зрительных, слуховых и прочих ощущений. Весьма неприятных.

– Дэмьен, очнись!

Хлесткая пощечина заставила глаза Дэма широко распахнуться, и в них сразу хлынул свет фонаря, который Бертран поднес ему прямо к лицу. «А у дяди тяжелая рука, хорошо, что он меня в детстве ей не воспитывал», – подумал Дэм и вдруг понял, что действительно не может дышать. Благо вторая пощечина, мотнувшая его голову в сторону, помогла делу, и Дэм услышал собственный судорожный вдох.

– Что… кх… случилось? Мы его перевели? – просипел он.

– Перевели, – дядя поставил фонарь и, усевшись на пол, смахнул со лба частые капли пота. – В конце что-то пошло не так, но это когда он уже был у тебя в Камере. Мне показалось, что ты… Это очень странно… Мне показалось, что ты уходишь в Машину. Точнее, уходит твое сознание. Такого никогда еще не было. Пришлось вытаскивать тебя, не дожидаясь полной остановки процесса. Что сейчас чувствуешь?