История Смутного времени в России в начале XVII века

. Сам царь с главными силами пошел к Серпухову, куда также имел повеление прибыть и князь Мстиславский из Боровска.

Едва царь выехал из Москвы, как получил утешительное донесение, что князь Хворостинин и бунтующие астраханцы, раскаявшись в своих злодеяниях, вошли в сношения с боярином Шереметевым и девятнадцатого мая снова покорились царю

. Василий спешил огласить сию радостную весть для ободрения собирающихся на Оке войск своих. Впрочем, покорность астраханцев была ненадежна: они не хотели впустить к себе Шереметева, который по-прежнему оставался на Бальчике. Таким образом, в городе не искоренилось своевольство, печальным следствием коего было скорое возобновление прежних смут.

Лжепетр, Шаховской и Болотников, сосредоточившие войска свои в Туле, выслали с общего совета к Серпухову, вероятно, для удержания переправы на Оке, князя Телятевского с тридцатью тысячами путивлян, ельчан и казаков донских, терских, волжских и яицких. Но Телятевский, известившийся в пути о прибытии царя в Серпухов, обратился на Каширу. Князья Голицын и Львов спешили донести о том царю, который послал к ним на подкрепление несколько сотен и вместе с тем предписал им идти на врагов

. Обе стороны сошлись на берегах Восми в семнадцати верстах от Каширы. Упорное сражение началось пятого июня с рассветом и продолжалось четыре часа с переменным счастьем. Сперва бунтовщики стали одолевать, но Голицын и Лыков, одушевляясь великодушным отчаянием, разъезжали по полкам своим и кричали отступающим: «Где суть нам бежати? Лучше нам здеся померети друг за друга единодушно всем!» Воины их устыдились дальнейшего отступления и отвечали: «Подобает вам начинати, а нам помирати!» Тогда бояре, призвав на помощь Бога, бросились в сечу; за ними устремилось все воинство. Мятежники дрогнули в свою очередь. Из них около тысячи семисот удалейших казаков перешли речку и засели в буераках, ограждаясь повозками своими. Прочие, побросав орудия, набаты, знамена и коней, бежали к Туле и были преследуемы на расстоянии сорока верст. Кроме убитых и рассеянных они потеряли пять тысяч пленных, и Телятевский воротился в Тулу с весьма немногими людьми. Оставшиеся в буераках казаки не хотели сдаваться и отстреливались из ружей еще два дня; наконец, когда у них не стало пороху, царские воины, спешившись, пошли на них. Рязанцы первые спустились в буераки под предводительством Федора Булгакова и Прокопа Ляпунова. Сопротивление казаков, лишенных способов к обороне и подавленных многолюдством нападающих, было почти ничтожно. Все они были вырезаны, за исключением семи человек, коим даровали жизнь по просьбе некоторых нижегородских и арзамасских помещиков, ими также спасенных от лютой смерти во время разбойничеств их на Волге с Лжепетром.

Василий, обрадованный столь знатной победой, далее не медлил действовать решительно. Сам оставаясь еще в Серпухове, он выслал за Оку трехполковое войско под главным начальством князя Скопина-Шуйского, который в сорока верстах от Тулы, соединяясь с каширским полком князей Голицына и Лыкова, продолжал следование свое к сему городу

. Неприятель, в намерении препятствовать обложению Тулы, расположил сильный отряд в полутора верстах от города на топкой речке Воронее, в крепком месте между болотом и лесом. Но отряд сей не мог остановить воинов Скопина, которые двенадцатого июня, несмотря на сильное сопротивление, переправились за Воронею и втоптали мятежников в Тулу. В запальчивости битвы человек десять из московского войска ворвались даже в самый город и там были убиты.

Царские воеводы остановились под Тулой в ожидании прибытия самого царя, который несколько дней спустя выступил из Серпухова с остальным войском и двадцать восьмого июня прибыл под Алексин. Город сей сдался на другой день, а тридцатого числа царь, прибыв под Тулу, приказал начать осаду

. Князь Андрей Голицын с каширским полком стал на Каширской дороге на Черленой горе, примыкая левым крылом своим к отряду князя Петра Араслановича Урусова, расположенному на речке Тулке и состоящему из чуваш, черемис и татар казанских, романовских и арзамасских; на левой стороне Упы находился стан главного войска; позади оного царь приказал разбить свои шатры в двух верстах от города

. Большая часть осадных орудий выставлена была за турами на Крапивенской дороге, но некоторые из них помещены были и со стороны Каширской дороги поблизости реки Упы.

Успехи, ознаменовавшие первые действия царских войск, имели влияние и на некоторые окрестные города

. Сапожок и Ряжск снова покорились царю. Кроме того, приехали к нему с повинной из Михайлова тамошние Лжепетра воеводы князь Федор Засекин и Лев Фустов с несколькими стрелецкими головами, да из Брянска окольничий князь Григорий Борисович Роща-Долгорукий и Елизарий Безобразов, и с ними многие дворяне и дети боярские Северской земли.

Василий, не находя возможным вместе с осадой Тулы предпринять таковую же и Калуги, упорствующей в мятеже, хотел, по крайней мере, отрезать сообщение калужан с бунтующим краем. В этом намерении он послал на левую сторону Оки два отряда под начальством князя Третьяка Сеитова и князя Василия Мосальского

. Сеитов успешно исполнил поручение свое и очистил от неприятеля города Лихвин, Белев и Болхов; Мосальский, со своей стороны, осадил Козельск.

Главное дело, осада Тулы, шло медленно, хотя число осаждающих простиралось до ста тысяч человек

. В городе находилось до двадцати тысяч отважных злодеев, коими предводительствовали Лжепетр, князь Шаховской, князь Телятевский, какой-то Кохановский и, что всего важнее, неустрашимый Болотников, готовившийся явить новые опыты уже им в Калуге оказанного удальства

. Ободряемые его примером мятежники делали ежедневно по три и по четыре вылазки, дрались отчаянно и всегда отбивали многократные приступы царских войск.

Однако же, несмотря на храбрость осажденных, Шаховской и Болотников предусматривали, что им не удержаться в Туле и что рано или поздно царь возьмет сей город, если не будет им сильной помощи извне. Но откуда можно было им ожидать сей помощи, как не от нового порыва северских людей, возбужденных явлением Димитрия, к коему слепая их приверженность все еще сохранялась? Самая бодрость защитников Тулы основывалась единственно на уверениях Шаховского о скором прибытии Димитрия. В сих обстоятельствах начальники мятежников поручили бывшему при них запорожскому атаману Ивану Заруцкому ехать в Польшу для точного разведания, будет или нет Молчанов в Россию? Но Заруцкий доехал до Стародуба и не только далее не продолжал своего пути, но даже и не писал в Тулу. Не имея от него никакого известия, Шаховской послал еще в Польшу казака, который, достигнув до своего назначения, уведомил друзей воеводы Сандомирского, что если они не поторопятся выслать в Россию какого-нибудь Димитрия, то Шуйский неминуемо восторжествует, а с тем вместе исчезнет для Марины и ее отца всякая возможность к возвращению утраченного ими величия. Мнишковы приверженцы усердно принялись за дело.

До тех пор поляки оставались в бездействии не потому, чтобы угасло в сердцах их желание мстить России за убиение в Москве соотечественников, но единственно по причине внутренних раздоров, терзавших собственное их отечество. Жебржидовский и Радзивилл снова возбудили против короля рокош сильнее прежнего и даже объявили престол польский праздным. Обе стороны выступили в поле в июне месяце. В решительной битве под Гусовым король остался победителем, и рокошане рассеялись. Хотя Жебржидовский, нашедший убежище в крепости Замостье, еще не покорялся королю, но должно было ожидать, что и он не замедлит прекратить бесполезное сопротивление. С окончанием междоусобия многие из молодежи польской оставались в праздности. Друзья Мнишека рассудили, что нетрудно будет склонить их на помощь всякому, кто согласится принять на себя имя Лжедимитрия. Но не столь легко было вскорости найти человека, способного к роли самозванца. Пример Молчанова в особенности показывает, что отважность должна была составлять первое достоинство избираемого лица. В сем убеждении один из сподвижников Отрепьева, поляк Меховецкий, не гоняясь за вероподобием, решился назвать Димитрием подговоренного им юношу, который хотя чертами лица отнюдь не походил на Отрепьева, но не менее его оказывался дерзновенным и предприимчивым. Сей новый обманщик, по имени Иван, был родом из России, но жительство имел в белорусском городе Соколе и занимал место учителя при детях одного священника

. Он знал хорошо по-русски и по-польски, твердо помнил круг церковный и даже разумел по-еврейски. Впрочем, кроме неустрашимости в боях и стойкости в исполнении принятых предначертаний, он отличался только гнуснейшими пороками, был груб в обхождении, свиреп и корыстолюбив и предавался постыднейшему распутству

. Меховецкий передал ему все подробности о похождениях Отрепьева и, таким образом настроив его по возможности, отправил в Стародуб, а сам между тем занялся на границе набором войска из вольнонаемной шляхты и разной сволочи

.

В первых числах сентября явились в Стародуб два незнакомца, из коих один назывался Андреем Андреевичем Нагим, а другой московским подьячим Алешкой Рукиным

. Они говорили, что подосланы от царя Димитрия, укрывавшегося от своих изменников, чтобы разведать о расположении к нему стародубцев. Услышав сие, стародубцы единодушно завопили: «Все мы ему рады. Скажите нам, где он ныне, и мы все пойдем к нему головами». Тогда Рукин объявил всенародно, что Димитрий находится в Стародубе, но, несмотря на все убеждения нетерпеливых жителей, отказался указать его. Притворное упорство свое он довел даже до того, что стали его пытать; будто не стерпя мучительства, он, наконец, объявил, что под именем Нагого скрывается сам Димитрий, чудесно спасенный от измены московских жителей, которые будто бы вместо него убили какого-то немца по имени Арцыкарлуса

. Стародубцы без дальнейших расспросов, без дальнейшего доказательства поверили голословной басне и, увлеченные примером и советами одного из своих сограждан, Гаврилы Веревкина, поверглись за ним к стопам мнимого Димитрия и клялись жить и умереть за него

. Зазвонили во все колокола, и весь город был в радостном волнении. Заруцкий, еще находившийся в Стародубе, спешил также к самозванцу, и хотя с первого взгляда заметил, что он обманщик, однако не усомнился признать его за царствовавшего в Москве Димитрия, коего, впрочем, сам не видывал. Заруцкий, предобреченный сделаться злодеяниями своими одним из ужаснейших орудий гнева Божия над несчастной Россией, был русским по происхождению, а поляком по подданству

. Он родился в Червонной России в городе Тарнополе, но в юности оставил Польшу, разбойничал сперва вместе с крымскими татарами, а потом с донскими казаками, коих успел привязать к себе отважностью, не обузданной никакими нравственными понятиями. Он никогда в Москве не бывал и с Отрепьевым нигде не встречался.

Меховецкий, выжидавший поблизости Стародуба, какой прием сделан там будет им созданному самозванцу, скоро получил известие о восторге, произведенном его появлением, почему он в тот же день вступил в Стародуб с пятью тысячами поляков, из коих, впрочем, только немногие были порядочно вооружены

.

К сему столь худо снаряженному войску хотя и присоединились в скором времени несколько тысяч северян, но все ополчение не составляло еще чего-нибудь такого, с чем можно бы надеяться одолеть огромные силы, собранные царем Василием под Тулой. Несмотря на то, самозванец решился выступить в поле, чтоб от бездействия не охладилось к нему усердие народное. Он также рассчитывал и на возбуждение измены в царских воинах обворожительным влиянием имени Димитрия

. В сем предположении он дерзнул послать Василию с требованием уступить ему престол без дальнейшего кровопролития. Сие нелепое предложение привезено было под Тулу одним сыном боярским, который по слабоумию своему до такой степени вдался в обман, что искал только случая кровью своей запечатлеть верность свою тому, кого почитал законным государем. Безумец упрекал в глаза царя Василия в похищении престола у природного своего государя. Разгневанный царь повелел его пытать огнем, но он посреди мучений говорил те же речи и дал себя жечь до самой смерти, не оказывая ни малейшего сомнения в справедливости защищаемого им дела.

Столь дивное исступление в пользу обманщика, изумляя царя, убеждало его в великости новой беды, угрожающей бурному его царствованию. Получаемые известия из Северской земли ежедневно умножали его беспокойство. Еще самозванец не выступал из Стародуба, как уже города Чернигов, Новгород-Северский и Путивль, увлеченные одними присланными от него грамотами, признали его за своего государя. Брянск готовился также последовать сему примеру. В сих обстоятельствах надлежало бы немедленно выслать против вора достаточное войско для искоренения его, прежде нежели он успел усилиться, но царь не посмел ослабить себя под Тулой, из опасения, чтобы тем не выпустить из рук заключенных там злодеев, коих по известному их исступлению не без основания почитал вреднейшими из своих врагов. Он решился до падения Тулы действовать против лже-Отрепьева только отрядами. Так как вор из Стародуба шел к Брянску, то Василий предписал Мещовскому воеводе Сунбулову послать наскоро расторопных воинов для проведания о неприятельских обращениях и для наказания брянчан за их шаткость. В то же время высланные самим царем из-под Тулы отряды овладели городами Дедиловым, Епифанью, Крапивной и Одоевым и тем заслонили осаждающее войско от стороны Украйны

.

Сунбулов, для исполнения полученого им повеления, назначил для поиска двести пятьдесят лучших конных воинов и предоставил им самим избрать себе начальника. Выбор их пал на брянского уроженца, голову Елизара Безобразова, который быстро двинулся к Брянску и вступил в сей город беспрепятственно, потому что большая часть жителей, отнюдь не ожидая набега, вышла на сретение вору, уже находящемуся в недальнем расстоянии. Безобразов поспешил сжечь город и возвратился в Мещовск

. Самозванец послал за ним погоню, но не могли догнать его, потому что он имел предосторожность запастись переменными лошадьми.

Лже-Отрепьев, остановясь станом под Свинским монастырем, занялся устройством выжженного Брянска. Наконец, двадцать девятого сентября он отправил пехоту свою с обозом в Карачев, куда и сам прибыл с конницей несколько дней спустя. Но и тут недолго оставался и двинулся на выручку Козельска. Напрасно осаждавший сей город князь Мосальский хотел удержаться под оным с имеющимися при нем восемью тысячами воинов

. Разбитый вором, он принужден был с уроном отступить к Мещовску

. Можно было опасаться, что злодей скоро найдет средство подать помощь и самой Туле, но, по счастью, участь сего мятежнического гнезда была уже решена.

Долгое время тульская осада продолжалась безуспешно. Царские воины скучали, упадали духом. Открылись важные побеги. Начальник татар, князь Урусов, изменяя данной присяге, отъехал в Крым со многими мурзами

. Сам царь недоумевал, к каким средствам прибегнуть для одоления упорства осажденных. Когда таким образом успех предприятия делался уже сомнительным, явился к Василию муромский сын боярский Фома Сумин Кровков и обещался потопить Тулу, если ему дадут нужное число работников. Сначала царь и бояре осмеивали его выдумку, но он объявил, что готов принять казнь, если не исполнит своего обещания. Видя твердую его уверенность в своем хитродельстве, решились допустить его к попытке. По указанию его стали прудить реку Упу в трех верстах ниже города. Плотина, устроенная из деревьев и соломы, постепенно возвышалась земляной насыпью. Всякий воин из царского стана обязан был принести ежедневно по одному кульку с землей. Вода в реке начала значительно прибывать. Тогда, убедившись в возможности успеха, принялись за дело с большим рачением. Царь приказал выслать в помощь Кровкову всех мельников с окольных мест. В непродолжительном времени наводнение сделалось ужасным. Вода не только обступила весь город, но даже проникла в оный, так что по улицам ездили на плотах. Пресеклось всякое сообщение города с окрестными селениями, и вместе с тем сделалось невозможным для осажденных получать подвозы, кои доселе, несмотря на обложение, часто успевали проходить в город иногда тайно, а иногда и открыто, под покровительством удачных вылазок

. К довершению их горестного положения, большая часть существующих в городе хлебных и соленых складов были потоплены и размыты

. Цена ржаной муки возвысилась непомерно: за бочку платили по двадцать четыре рубля (восемьдесят нынешних серебряных). Жители, доведенные до крайности, ели лошадей, собак, кошек, мышей и даже стерву и воловьи кожи. Но и сии отвратительные способы продовольствия истощались. Бунтовщики, нуждой укрощенные, стали толпами выходить из Тулы в царский стан

. Таким образом с повинной являлись ежедневно по сто, по двести и даже по триста человек. Сам отважный Болотников наконец убедился в невозможности дальнейшего сопротивления и решился с общего совета с князьями Телятевским и Шаховским войти в переговоры о сдаче города. Вследствие сего он известил царя, что Тула готова покориться и даже выдать Лжепетра с тем, чтобы прочим осажденным даровано было помилование, но что тульские защитники отнюдь не положат оружия безусловно и скорее съедят друг друга, чем добровольно подвергнутся казни

. Василий, встревоженный приближением Лжедимитрия, хорошо знал, что непреклонность была бы неуместна, и потому обещал пощадить покорствующих.

Десятого октября боярин Крюк-Колычев занял Тулу отрядом московских войск. Болотников выехал из города в задние ворота, где наводнение не было так сильно; подъехав к царской ставке, он слез с коня, упал к ногам Василия и, положив обнаженную саблю себе на шею, сказал: «Я исполнил обет свой; служил верно тому, кто называл себя Димитрием в Польше, справедливо или нет, не знаю, ибо сам я царя прежде никогда не видывал. Я не изменял своей клятве, но он выдал меня; теперь я в твоей власти! Если хочешь головы моей, вели отсечь ее сею саблею. Но если оставишь мне жизнь, послужу тебе столь же верно, как и тому, кто не поддержал меня». Но сомнительно, чтобы было во власти самого царя оставить жизнь Болотникову. Тесные обстоятельства, в коих находился Василий, поставляли его в зависимость от бояр и помещиков, которые не допустили бы его к помилованию опасного их врага, если бы царь действительно и желал не нарушить своего обещания. Болотникова отправили в Москву с прочими главными начальниками мятежников и с пятьюдесятью двумя немцами, взятыми в Туле, в числе коих находился и богохульный Фидлер. По прибытии их в столицу Лжепетра повесили под Даниловым монастырем на Серпуховской дороге

. Болотникова же отослали в Каргополь и там утопили

. Подобная участь постигла и казацкого атамана Федора Нагибу. Немцев сослали в Сибирь, и там Фидлер угрызениями совести доведен был до того, что самая наружность его сделалась дикообразной. Но чиновные преступники нашли защитников между собратьями своими вельможами и были пощажены. Соблазн безнаказанности для них был доведен до такой степени, что князь Телятевский, посрамивший высокий сан свой принятием начальства над бунтовщиками, не только не лишился свободы, но даже сохранил и боярство

. Самого князя Шаховского, которого летописец справедливо именует «всей крови заводчиком», довольствовались сослать в Каменную пустынь на Кубенском озере

.

Весть о покорении Тулы побудила Лжедимитрия поспешно отступить в Трубчевск. Нет сомнения, что следовало бы царю с имеющимися при нем в сборе значительными силами идти за злодеем, дабы уничтожением его истребить последний плевел мятежа в государстве. Но не должно упускать из виду, что сам Василий, по стечению печальных обстоятельств, сопровождавших его избрание, и последствий оного, пользовался только властью ограниченной и потому часто находился в необходимости воздерживаться от выгоднейших предприятий единственно из угождения к своим приверженцам. Так и в этом случае помещики, утомленные пятнадцатинедельным стоянием под Тулой, желали отдохновения, и царь не почел возможным отказать им. Правда, возвращаясь сам в Москву, он приказал было князю Скопину и Ивану Никитьевичу Романову с главной ратью идти из Тулы на Пчельну, для удержания Лжедимитрия, но когда пришла весть об отступлении самозванца из Козельска, то распустили все войско до первого зимнего пути, оставив только в поле наблюдательный отряд под Калугой