Мы из губрозыска

– Вы ко мне? – удивилась она.

– К вам, к вам…

– Но ведь я сама должна была к вам явиться во второй половине дня… Право слово, вы бы не утруждались. Я, хоть и неважно себя чувствую, но все равно бы пришла…

– Мы, собственно, по другому вопросу. Вот постановление на обыск. Ознакомьтесь, пожалуйста.

– Обыск! То есть вы решили, что это моих рук дело? – Женщина устало опустилась на одинокий табурет в длинной прихожей. – Какой позор! Как я теперь в глаза людям смотреть буду!

Из дверей выглядывали любопытные лица соседей. Взяв парочку из них в качестве понятых, сыщики приступили к обыску.

Муж Мотыльковой был на работе, дети в школе. Никто не мешал.

Из общей кухни пахло подгоревшей пищей. Петр невольно сглотнул. С утра на ногах, а во рту и маковой росинки не было. И не понятно, когда еще перекусить удастся. Может, до самого вечера придется голодным ходить.

Сыщики вошли в комнату и осмотрелись. Особой меблировкой она не блистала: двуспальная железная кровать, два топчана для сыновей, шкаф со скрипучими дверцами, стол, который использовали и как обеденный и как письменный, комод, несколько стульев. Над кроватью висела книжная полка. Обои пожелтели от сырости и местами отошли от стен. Возле буржуйки была сложена аккуратная стопочка дров.

– Ну что, приступим. У тебя как – опыт в таких делах есть? – спросил Колычев.

– Всякое бывало. Но не сказать, чтобы большой спец по этой части, – признался Елисеев.

– Все равно лучше, хотя бы с маленьким опытом, чем совсем без никакого. Начинай с правой стороны, я – с левой.

Они приступили к обыску. Колычев распахнул шкаф, раздвинул пропахшие нафталином вещи. Едва сдержался, чтобы не чихнуть: запах был ядреный.

Елисеев выдвинул ящик из старинного комода и в маленькой резной шкатулке из дерева обнаружил улов – свернутые в тугой рулончик совдензнаки. Пересчитал, вышло около трехсот тысяч. Петр только присвистнул.

– Откуда деньги?

– Наши, семейные. На поездку в Москву откладывали. Младшенькому наши доктора не могут диагноз поставить, вот и хотим отвезти в Москву, чтобы показать профессору, – пояснила Мотылькова.

Она взяла себя в руки и говорила спокойным тоном, хотя по-прежнему избегала смотреть на соседей. Стояла, ссутулившись и скрестив руки перед собой. На лице была полная отрешенность от происходящего.

– Ихние это деньги, – внезапно подтвердила понятая – женщина лет пятидесяти с красными натруженными руками.

– А вы откуда знаете? – удивился Колычев.

– Так Инесса давно рассказывала. Про тот, как к дохтуру ходила, про предписание евойные, о том, что коплют на Москву потихонечку, – простодушно ответила женщина. – Промеж нас шибких секретов нетути. Когда под одной крышей живешь, ничего не спрячешь.

Триста тысяч – не шесть миллионов. Елисеев вернул семейные накопления на место.

Других результатов обыск не дал. Парусиновый портфель не нашелся, больше денег в комнате не было.

Извинившись перед Мотыльковой, сыщики покинули коммуналку.

– Отрицательный результат – тоже результат, – философски сказал Колычев. – Теперь будем знать с гарантией, что Мотылькова – честный человек. Сосредоточимся на других версиях.

– Ищем грустного? – догадался Елисеев.

– Ага.

– Как же найти его по такому описанию?

– Вернемся в угро, посмотрим сводки за месяц. Помнишь, я говорил тебе, что уже слышал о похожей краже?

Они зашли в свой кабинет.

– Ты как, проголодался? – участливо спросил Колычев.

– Да утром как поел, так и все… – признался Петр.

Борис словно читал его мысли.

– У меня тоже в брюхе заиграло. Сейчас организуем небольшой перекус.

С этими словами Колычев направился к выходу.

– Ты куда? – окликнул Петр.

– К Левину. У него всегда едой разжиться можно. Одолжу ситного чуток да сахаринчику. Глядишь, попьем чайку. А потом за работу.

Вернулся Борис вместе со смуглым «гимназистом», которого Петр видел на утреннем совещании.

– Осип, – представился Левин. – Для своих – просто Ося.

– Петр.

– Будем знакомы, Петр. Нам с тобой вместе трубить и трубить в уголовном розыске.

Левин пришел не с пустыми руками. Как и предполагал Колычев, «гимназист» оказался запасливым. У него удалось разжиться всем необходимым для чаепития, заменившего сыщикам обед.

– Ты ведь не местный, Ось? – спросил Елисеев, отхлебывая горячий сладкий чай.

– Точно. Что, в глаза сильно бросается?

– Да не то чтобы сильно… Просто говор у тебя не наш, – выкрутился Петр. – У нас на «о» налегают и многие слова переиначивают. Слышал, наверное?

– Ах, в этом смысле… Из Одессы я. Там родился и вырос, учился в одесской гимназии, хотел в университет поступить.

– К нам-то как занесло?

– Война… – Левин загрустил. – Родителей петлюровцы расстреляли во время погромов, прямо у меня на глазах. Я поклялся отомстить. Пошел в добровольцы, попал в Первую конармию товарища Буденного. Потом по комсомольской путевке направили в милицию, прямиком в железнорудский губрозыск. С той поры и ловлю преступников. Такая вот у меня незамысловатая биография…

– Извини. Не хотел тебе душу бередить.

– Ничего! Время такое… У всех горечи в жизни хватает. Эх! – вздохнул Левин. – Поскорей бы социализм построить! Тогда и заживем по-человечески! Как думаешь, построим?

– Обязательно построим. Недолго терпеть осталось, – кивнул Елисеев. – Соскучился народ по справедливости, по мирной жизни. Вот поборем врага внутреннего, а потом и внешнего, и начнем социализм строить. И нам не все же за бандитами гоняться.