Огоньки без огранки

– Все, ребята, совещание закончено. Продолжайте работать.

Офицеры вскочили и потянулись к двери, а генерал напоследок бросил Нестерову:

– Гена, любые версии по делу сразу мне сообщай. Не тяни резину до последнего. Знаю я твою привычку все сначала самому разнюхать, перепробовать и пережевать.

– Так точно, товарищ генерал!

Майор ответил по-уставному, когда был уже на выходе из кабинета. Отчеканил, прикрыл за собой дверь и пошел вслед офицерам своей группы, чтобы продолжить расследование этого непростого и нехарактерного для того времени дела.

Глава 8 – декабрь 1977 года – «Ташкент – город хлебный»

До Нового года оставался всего лишь один день. Роберт лежал на диване и невнимательно смотрел какой-то предновогодний телевизионный концерт. За таким праздным занятием он проводил все последние дни, похожие друг на друга, как снежинки, падающие за окном квартиры. А что же еще ему было делать в этом заточении?

Роберт не чувствовал в душе никакого праздничного подъема. Он помнил, что такое чувство у него было только там, в другой жизни, когда его Егине накрывала рождественский стол. И пусть на столе этом не было разносолов, но вся семья Роберта была тогда вместе. В знакомом и родном Ленинакане.

А вот Москва Роберту совсем не нравилась. И даже не только потому, что здесь приходилось сидеть взаперти в этой обшарпанной съемной квартире в районе Теплого Стана вдали от семьи. Просто тут все было чужое.

Чужие люди, косящиеся с недоверием на черноволосых гостей из Закавказья. Чужая и невкусная еда из местных гастрономов. Чужая погода, снежная и неприветливая.

От этого московского холода не спасала даже югославская дубленка, купленная братом у каких-то фарцовщиков. Этот чертов русский мороз проникал под нее, загоняемый внутрь ветренными метелями. Не сильно помогали шапка из меха ондатры и сверхмодный красно-черный мохеровый шарф. Роберт, выходя на морозную улицу, обматывал им шею, оставляя торчать из дубленки почти до носа.

Он мерз в этой зимней Москве, выстукивая на улице чечетку своими румынскими кожаными туфлями. Эта стильная обувь на тонкой подошве, конечно же, не очень подходила для морозной столицы. Но для армянина хорошие туфли – это предмет не только удобства, а еще и гордости. Роберт с усмешкой косился на местных прохожих, напяливших какие-там теплые полу-сапоги типа «прощай молодость». Разве мог он одеть на себя это безобразие? Да никогда! Поэтому и мерз нещадно.

Совсем другое дело было в солнечном и благодатном Ташкенте, куда братья Григорян направились сразу после кражи. В столице Узбекистана они провели три незабываемых месяца перед тем, как уехать в Москву.

Роберт вспоминал об этом времени с теплотой и удовольствием, хотя умотать из Ташкента им пришлось спешно и не без риска.

В этом жарком, южном городе, Роберт с Артуром почувствовали себя настоящими местными баями, богатыми и уважаемыми. Деньги тратили не скупясь. Жили на широкую ногу. Ходили в лучшие рестораны.

Меняли сотенные банкноты сначала в сберкассах. А потом, поосторожничав, начали обменивать их у улыбчивых узбекских цеховиков под бешеный процент.

Братья познакомились с ними на центральном Ташкентском рынке, куда отправились прибарахлиться.

Отсюда, от этого приветливого средне-азиатского города, до столицы большой советской страны было очень далеко. Бдительные глаза центральных надзирающих органов явно не могли рассмотреть все, что делалось тут. А может они, органы эти, и понимали, но упорно делали вид, что не замечают пережитков времен басмачества.

«Восток – дело тонкое!» – говорил товарищ Сухов из кинофильма «Белое солнце пустыни». Прав он был и по отношению к этому времени, хотя фраза относилась к временам пятидесятилетней давности.

На Ташкентском рынке царили свободные товарно-денежные отношения, которых не могло быть в других городах Советского союза.

Здесь никто не прятал с прилавков импортных, контрабандных товаров, неведомо как попадающих из Афганистана. По-видимому, сложный горный рельеф 137-ми километровой границы этой страны с Узбекской ССР не позволял полностью контролировать ее доблестными советскими пограничниками.

Тут было все, что могла пожелать себе не особо привередливая душа советского жителя. От импортного мыла до двухкассетного магнитофона Шарп, японского производства. Цены, правда, очень кусались.

Скучающие, привыкшие к жаркому солнцу, рыночные торговцы в тюбетейках не прятали свой товар под прилавок, когда мимо проходили милицейские патрули. Напротив, они по-дружески раскланивались с милиционерами. Расспрашивали друг друга о здоровье общих родственников. Иногда вместе пили чай из широких пиал.

Каждый восточный базар имеет свой собственный колорит. Стоило подойти к любому из ташкентских торговцев, ленивому на вид и, казалось бы, вовсе не заинтересованному в покупателях, как он сразу менялся: расплывался в широкой улыбке, предлагал чаю, заводил длинную, дружескую беседу. Откуда-то подбегали его многочисленные помощники и выкладывали на прилавок все новые и новые товары.

А потом, после долгих примерок и восхвалений, начиналось финальное действие спектакля, именуемое восточной базарной торговлей. Цена, задранная в несколько раз, начинала понемногу опускаться. Затем еще и еще, до какой-то минимальной, известной торговцу, планке. Это было обязательной традицией и нарушать ее было никак нельзя.

К покупателям, особенно белокожим и русоголовым, которые сразу платили цену, названную в первый раз, у торговцев пропадал всяческий интерес. Они небрежно швыряли товар на прилавок, молча забирали деньги и невежливо отворачивались.

У братьев Григорян денег было полно. Но им в первый же день объяснили правила базарного этикета. Поэтому понадобилась целая неделя для покупки двух пар джинсов Монтана, ярких спортивных костюмов, мужского французского парфюма и квадратных солнечных очков производства ФРГ.

Еще несколько дней ушло на приобретение кожаных пиджаков, итальянских рубашек и японских электронных часов с калькулятором, совсем уж диковинных для советского человека.

Торопиться братьям было некуда. Они, одетые почти во все импортное, постриженные и побритые в центральном ташкентском салоне быта, ездили днем на такси по городу, обменивали в сберкассах украденные сотенные купюры. А по вечерам засиживались в ресторанах и кутили. Заказывали лучший коньяк и самую дорогую закуску.

Все было по высшему разряду. Не хватало только женского внимания, особенно неженатому Артуру. С этим делом в узбекской столице был явный дефицит. Даже в веселых и шумных ресторанах львиная доля посетителей была мужского пола. Да и редкие дамы приходили сюда в основном с супругами.

Но даже это неудобство можно было на время стерпеть. Ташкент, в целом, братьев устраивал, но произошло событие, которое повлияло на их решение покинуть этот гостеприимный город.

Сберкасс в узбекской столице было не так уж много. Братья Григорян заходили туда по одному и обменивали небольшие суммы.

Поначалу, беспечные кассирши молча забирали три-четыре сотенные купюры и без вопросов выдавали трешки, пятерки, червонцы и четвертные. Но потом, когда братья стали объезжать сберкассы уже по третьему кругу, на них стали подозрительно коситься.

Проницательный Артур сообразил, что пора закругляться. Он спинным мозгом почувствовал, что милицейская засада вполне могла ждать их при очередном обмене. Вот тогда братья и вспомнили про местных цеховиков.

С их представителем, который назвался Фирузом, они встретились в базарной чайхане.

Лысый, невзрачный мужчина лет пятидесяти, сидел на ковре, скрестив ноги, и пил чай. Его восточное, сильно загорелое до черноты лицо контрастировало с белой хлопчатой рубашкой, застегнутой на все пуговицы.

Перед ним на большом подносе стояли чайные принадлежности, а на нескольких тарелках лежали восточные сладости. Сам он ничем особенным не отличался от других посетителей простенького заведения. Разве что на безымянном пальце его правой руки, держащей пиалу с чаем, ярко сверкала огромная гайка – золотой перстень ручной работы.

Фируз кивком пригласил сесть напротив. Свободной рукой предложил угощение и начал без обычных восточных церемоний:

– Уважаемые, сколько денег обменять хотите?

Беседу с ним продолжил Артур, успевший шепнуть Роберту, чтобы тот молчал:

– Смотря какие условия?

– Ну, условия обычные. Рубли на рубли под тридцать процентов от суммы. Рубли на доллары под пятьдесят.

Фируз говорил все это спокойным, будничным тоном, будто какой-то обычный банковский кассир.

Артур возмутился:

– Это же грабеж! Мы же не фальшивки меняем. Полновесные советские сторублевки. Ну, десять процентов, это еще куда ни шло, а тридцать точно грабеж!

Фируз и глазом не повел на его возмущение. Медленно глотнул чая из пиалы и ответил:

– Уважаемый, мы же не спрашиваем, откуда у вас эти деньги?! А здесь не касса взаимопомощи. По таким вопросам не к нам, а в свой профком. Не знаю уж, по какому ведомству вы числитесь?..

Артур перебил его, не дослушав:

– Пятнадцать процентов за рубли и двадцать пять за доллары?!

– Хорошо, если сумма большая и интересная нам, будет двадцать пять и сорок! Если не согласны, попейте чаю, халву покушайте и о делах больше не говорим. Не отнимайте время у серьезных людей!