Ангарский сокол: Шаг в Аномалию. Ангарский Сокол. Между Балтикой и Амуром

– Ясно что, собрание нужно провести, начистоту пообщаться. Сначала с майором поговорю, конечно.

Вячеслав допил чай и, посидев в раздумьях минутку, решительно направился в стоящую рядышком избу Сазонова, чьи апартаменты находились на втором этаже. Поднявшись наверх, он обнаружил там спорящую компанию – в комнате уже находились Смирнов, Петренко, Кабаржицкий и Новиков. Все нервно дёрнулись, когда Соколов открывал дверь.

– А где Саляев? – спросил Вячеслав.

– В казарме, конечно, не оставлять же бойцов одних! – сразу ответил Новиков.

– Решил что, Алексей? – вопрос адресовался Сазонову.

– Хрен его знает, Вячеслав. Может, под арест посадить зачинщиков, а казаков попросить убраться поскорей?

– Так ведь ещё ничего не было! Только наши догадки, – Кабаржицкий вставил своё и был прав. – Ведь это мы тут невесть чего придумываем, а наши, может, просто поболтали и всё забыли.

– Но всё равно я предлагаю провести собрание, да и время настало, – решительно произнёс Вячеслав.

Спорить с этим никто не стал, решили сегодня днём собрать людей в казарме и расставить все точки над i. Чтобы не оставлять пустыми посты посёлка, с каждым отделением работу проводили отдельно. Сначала поговорили с отделением Новикова, как более лояльным. Потом пришёл черед саляевского отделения, тут вопросов было больше, остальные отделения оставались тёмной лошадкой. Было неизвестно, чего от них ожидать.

В итоге молодые здоровые морпехи поставили несколько задач перед руководством посёлка, в целом их можно было скомпоновать под вопросы общего и местного масштабов. Самая важная тема – возвращения домой. оказалась самой сложной. Соколов честно сказал, что наиболее вероятен вариант того, что им придётся остаться здесь навсегда. Хотя вероятность чуда в принципе возможна, но он сам верит в это с трудом. Насчёт вольностей было сказано, что субординация была, есть и будет, никаких вольностей в казачьем варианте не предусматривается, да и сами казачьи вольности таковыми кажутся лишь на первый взгляд. Впрочем, желающие могут сдать оружие и убираться на все четыре стороны – искать счастья в необременённых цивилизацией просторах Сибири. Подальше от места возможного появления прохода в аномалии.

Насчёт женщин решилось проще: руководство посёлка сразу дало зелёный свет самой сложной мужской проблеме, которая могла в будущем наделать много бед. По аналогии с казаками, морпехам и строителям дозволялось брать так называемых туземных жён, но с несколькими железными правилами. Не дозволялось брать больше одной женщины и только по обоюдному согласию. И без ущерба несению службы и работам на благо посёлка.

Морпехи, казалось, в целом поняли весь спектр проблем, которые встанут перед ними широкой стеной при бегстве из лагеря, пусть и с оружием, к которому, как часто бывает, кончаются боеприпасы. Итогом стало то, что парни дали понять – информация, попавшая к руководству посёлка, была не совсем верна, и что де они вовсе не желали приключений на свои неокрепшие задницы. В посёлке Смирнова, по его словам, таких проблем пока не наблюдалось. Морпехи не выказывали похожих запросов. Однако это вовсе не означало отсутствия проблемы, полковник это ясно себе представлял.

Между тем Смирнов мягко съехал на тему выгод от подселения туземцев, пример Белореченского посёлка ему дюже понравился. Сазонов предложил ему отбить у бурятского князя второго кыштыма. Столь невероятный вариант многих огорошил. Но неожиданно Смирнов полностью поддержал предложение майора, к его вящему удивлению. Причём решил сделать это не откладывая в долгий ящик, а на неделе: проводив отряд Бекетова до реки Уды, провести разведку в местности, где сотник хотел оставить несколько человек на зимовку.

– Поможем им со строительством, а заодно разведаем тамошнюю обстановку.

День пролетел быстро, казачки собирались в обратную дорогу, выменяв у Сазонова немного припасов на золотой песок. С Бекетовым договорились о совместной постройке Удинского зимовья на границе совместных зон влияния.

Смирнов и Сазонов решили вопрос о тех людях, что должны будут помочь в строительстве и охране зимовья, на Уду послали семь человек под началом Новикова – четыре морпеха, включая самого Василия, Петра Карпинского, радиста Коломейцева, снайпера Кима и трёх строителей с инструментом. На следующее утро караван из шести лодок отправился вниз по течению Ангары, чуть позже в Новоземельский посёлок ушла лодка с компанией Смирнова.

Лодки по течению шли ходко, на месте были ещё до сумерек. Зимовье было задумано Бекетовым на островке недалеко от впадения Уды в Ангару, место было очень удачно выбрано – остров омывался широкими водами Уды, а лес не подступал слишком близко к берегам реки, как это было повсеместно на Ангаре. Выгрузившись, люди первым делом развели костёр – после путешествия нужно было обогреться и подсушить одежду. При этом отличился Карпинский, который навёл шороху своей зажигалкой. Он решил использовать её, увидев приготовившегося было высекать искру Афанасия.

Пётр тут же поймал укоризненный взгляд Новикова, пожал плечами и принялся рассказывать удивлённому столь быстрым розжигом огня Афанасию про новгородских учёных мужей и их чудесных научных изысканиях. Афанасий немедля предложил отсыпать золотишка за такое изыскание, на что Пётр, косясь на Василия, предложил подойти с этим вопросом попозже. Тот нехотя согласился.

– Афанаська! Где ты, чёрт? – Бекетов с берега кликал десятника, и Хмелёв зайцем кинулся к своему начальнику.

Пётр Иванович несколько минут наставлял оставляемого на зимовку Афанасия, нередко косясь на поселковых.

«Конечно, нас он всё-таки опасается, ишь как зыркает», – подумал, наблюдая за казаками, Карпинский.

Позже Бекетов тепло простился с остающимися на зимовку людьми – и поселковыми и своими, отбывая далее по течению Ангары, или, как называл реку Бекетов, Тунгуски, к родному Енисейскому острогу. Уже только четыре лодки продолжали дальнейший путь, и вскоре они пропали из виду, выйдя на Ангару. Коломейцев, тем временем настроив рацию, уже передал сообщение Сазонову о благополучном достижении места зимовья. Семеро оставшихся казаков и рабочие принялись разбирать инструменты и рубить лапник для ночёвки.

Енисейский острог. Ноябрь 7136 года (1628)

Прибывший из продолжительного речного похода сотник обнялся с енисейским воеводой Василием Аргамаковым и тут же потащил его на разговор в избу, дав команду казакам разгружать лодки, набитые собранным ясаком. Разговор получился долгим, сначала Василий недоверчиво щурил глаза и усмехался, но потом раскраснелся, вскочил с лавки и стал мерить ногами жарко натопленную горницу.

– А не врёшь?! Откель им взяться? Новгородцы… не может того быть! Никогда не слыхивал.

– А ну сиди тут, сейчас я покажу тебе пищаль новгородскую! – Бекетов выскочил из избы и направился к себе, чертыхаясь и ругая себя, что не взял пищаль сразу. – На, гляди, воевода! Хорошенько гляди, – крикнул Бекетов, входя в горницу.

С некоторым трудом раскрыв молнию чехла, сотник извлёк на свет предмет вожделений многих советских любителей охоты – однозарядный, модифицированный «Иж». Бекетов передал ружьё атаману, а сам высыпал на стол горсть патронов к нему.

– Гляди, а это бой к ручнице, дробь.

Аргамаков вертел в руках диковинку, цокал языком от удовольствия.

– А продай, Пётр Иванович! Золота по весу дам!

– Сдурел, Василий! Не надобно за такую вещь золота, дай-ко пищаль сюда, а то мало ли чего.

Бекетов сцапал ружьё и стал убирать в чехол, как вдруг Аргамаков заметил медную начищенную табличку на прикладе.

– Ну-ка, погодь прятать, давай гляну, что на меди писано.

– На, гляди, я читать пробовал, буквицы вроде знакомые, но не те, что при церквах учат.

Аргамаков впился глазами в табличку. С горем пополам угадали лишь несколько букв, но для казаков полное содержание этой надписи было абсолютной китайской грамотой. А на табличке красовалась выбитая на меди надпись: «Капитану Смирнову А. В от командира 103-й гвардейской Краснознамённой, ордена Кутузова II степени воздушно-десантной дивизии Рябченко И. Ф. Кабул, 1985».

В тот же вечер Бекетов с Аргамаковым писали очередное письмо в Москву, ко двору Московского государя Михаила Романова. Письмо ушло на следующий день вместе с караваном служилых людей и стрельцов, охранявших собранные казаками Енисейского острога шкурки.

«Великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии из Сибири из Енисейского острогу пишет тебе сын боярской Петрушка Бекетов.

Служу я, холоп твой, тебе, праведному государю, в Сибири всякие твои государевы, службы зимние и летние, конные и струговые, и нартные 16 лет, и своей службишкой и раденьем многую тебе, праведному государю, прибыль учинил.

В прошлом, государь, во 136-м году посылан был я, холоп твой, а со мною служивые немногие люди, по Верхней Тунгуске реке на Уду реку к тунгусам, что те тунгусы тебе, праведному государю, были непослушны, твоего, государева, ясаку не давали и служилых и промышленных людей побивали. Да я ж, холоп твой, послан на твою, государеву, службу для твоего, государева, ясачного збору на годовую, под братцкой порог. И я, холоп твой, на твоей, государевой, годовой службе тебе, государю, служил, ходил и с братцкого порогу по Тунгуске вверх и по Оке реке, и по Ангаре реке, и до усть Уды реки, и твой, государев, ясак з братцких княжцей и улусных людей взял вновь, и братцких людей под твою, государеву, высокую руку подвел. И по се число те братцкие люди твой, государев, ясак дают в Енисейской острог.

А преж, государь, меня в тех местех никакой руской человек не бывал. Однакож, на Ангаре реке, при впадении в неё Белой реки узрел я людей руских, числом небольшим, но боевитым и мастеровым безмерно. Побили они безо всякого своего убытку тунгусов без меры, да забрали себе улусников братцкого князишки. Сами они сказывают, что де потомки они беглых новгородцев. А государство их далеко стоит за морем на большой земле, однакож богатства в той земле нет, ясак збирать нечем и земля не родит хлеба. Так они в земельке Сибирской промышляют, а главным у них мастеровой боярин именем Вячеслав Соколов да полковник Ондрей Смирнов.

Дюже опасные сеи люди для наших промыслов, однако сами недоброго они пока не замышляют, да нам, холопам твоим, государь, помогают в бедствиях наших. А что делать с ними далее, то не ведаю, подскажи нам, холопам твоим, что затевать, Великий государь.

Петрушка Бекетов да Василько Аргамаков с Енисейского острогу».

Посёлок Белореченский. Начало ноября

Тунгус Алгурчи неожиданно исчез из Белореченского посёлка вместе с сыном-подростком. Хватились его лишь на второй день после того, как Алгурчи крайний раз видели отплывающим ранним утром от деревянных мостков причала. А так как он часто выходил на рыбалку вместе с сыном, то его очередному утреннему лову не придали значения. Дозорный с башни позже лишь отметил, что у него был в лодке кожаный мешок, как теперь стало ясно – с припасами.

– Ну я так и крикнул ему, что, мол, наживки сегодня взял побольше? А он только улыбнулся и головой закивал, – оправдывался часовой.

– Ладно, смотрим по реке и берега. С реки не уходить, внимательно, ребята. – Сазонов отправил две поисковые группы, пошарить по реке вверх и вниз по течению, заодно закинув Коломейцеву в зимовье батарею для рации. Но, несмотря на двухдневные поиски, никаких следов найдено не было, тунгусы в посёлке молчали, на вопросы отвечали однообразно – мол, не знаем, не видели. А на шестой день с зимовья пришёл сигнал, что на Ангаре морпехи заметили четыре лодки, шедшие по направлению к посёлку. Высланный наряд сержанта Саляева опознал в головной лодке пропавшего советника старого вождя Тутумэ вместе с сыном. Теперь этот увечный тунгус вёл небольшой отряд чужих туземцев в посёлок. Саляев, прибыв на моторке в посёлок, навёл шороху – своих туземцев согнали в бараки, на башни выставили дозоры. Люди, проверив оружие, ждали прибытия лодок. Наконец лодки подошли к причалу.

– Алгурчи! Заходи один с сыном, другие пусть сидят в лодках! – Саляев кричал с башни на правом берегу реки.

Тунгус кивнул, что-то негромко сказал своим друзьям, и они вдвоём вышли к воротам, створки которых тут же оттащили, открыв проход в посёлок. Там его ждал Соколов с Сазоновым.

– Ну, рассказывай, Алгурчи, что случилось с тобой?

Тот замялся, косясь на сына: Алгурчи хоть и понимал по-русски, разговаривать не мог совершенно. А вот его сын, напротив, говорил уже очень хорошо, лучше всех тунгусов в посёлке. Бойкий и любознательный паренёк, он был любимцем поселковых, везде совал свой курносый нос, даже помогал строителям – с удивительно гордым и важным видом подавал инструменты. А в устроенной Вячеславом импровизированной школе для поселковых тунгусов уже даже пробовал читать и писать.