Ангарский сокол: Шаг в Аномалию. Ангарский Сокол. Между Балтикой и Амуром

– Володя?

– Кабаржицкий? Да, на первых порах пусть он, а там посмотрим.

– Как с продовольствием будем решать?

– С собой возьмёте столько, сколько возможно. Приданные тебе тунгусы будут охотиться, у Владимира с рыбалкой неплохо. По возможности будем вас снабжать. В здешних лесах трудно с голоду умереть. Хотя мясо и рыба мне порядком поднадоели, картошки хочется, чёрт возьми! Но пока нельзя! Всё на высев.

– А когда она, появилась на Руси, при Петре вроде? – улыбнулся Сазонов.

– Ну да, мне рассказали, что Пётр отправил мешок картошки из Голландии в Россию только в конце этого семнадцатого века. Да что Пётр, ещё при Екатерине Великой у картошки не было шансов. А в девятнадцатом веке ещё были картофельные бунты.

– Кабаржицкий рассказал? – засмеялся Сазонов.

– Ага, он самый. Вот смешно получится, если картошка в Россию придёт не из Европы, а из Сибири! Занятная коллизия, а? Хе-хе.

– Да уж, это точно. Может, и Бекетову потом подкинем картошечки? – предложил майор.

– Ну это как дела наши с ним пойдут. Точнее не совсем с ним, мужик-то он неплохой, а с Московским царством.

– Ох, надеюсь, что всё ладно будет, – после некоторой паузы сказал Вячеслав, оглаживая бороду.

– Хорошо бы… Ладно, пойду готовиться к отбытию. Ты когда планируешь меня послать-то, Андреич?

– На неделе, Лёша, не торопись. Мы ещё десять раз всё обдумать успеем.

Мишку Черкаса, убитого Елисеем, похоронили на высоком берегу Белой со всеми почестями: сколотили гроб, сделали оградку и поставили православный крест над могилой. Казаки за такое отношение к убитому казаку очень зауважали начальство посёлка, присутствовавшее на похоронах. А Елисей так и остался висеть на суку в перелеске недалеко от посёлка. Собаке – собачья смерть.

Ивана Репу, литейщика, сцапанного Новиковым у хрипуновцев и вывезенного в Белореченский посёлок, вызвали к воеводе Ангарского края. Так Вячеслава представил Ивану Кузьма, ставший теперь казачьим атаманом. По случаю атаманства Кузьме выдали невиданные доселе штаны со множеством карманов, отличный кожаный ремень, высокие ботинки с мощной подошвой, а самое главное – небольшой для его лапищи пистолет с двумя обоймами и нож с широким лезвием. Нацепив всё это великолепие да рассовав свою мелочёвку по карманам, Кузьма Фролыч стал напоминать современного для двадцать первого века робинзона-спецназовца. Посмотреть на этого загорелого на майском солнце мужичину с мощным волосатым торсом и серьгой в ухе сбежались почти все жители посёлка. Они смотрели на него с таким нескрываемым удивлением и уважением, что Кузьма вконец стушевался и нацепил рубаху, чем вызвал несколько разочарованных женских вздохов. Для своих Кузьма теперь стал исключительно Кузьмой Фролычем и для всех девятнадцати человек непререкаемым авторитетом.

Иван зашёл в светёлку к воеводе, снял шапку, сложил двуперстие и, чертыхнувшись на отсутствие красного угла, подошёл к столу, приглашаемый жестом воеводы.

– Здравствуй, Иван, – начал разговор Вячеслав.

– Здорово, воевода, пошто звал? – спросил Репа, уже догадываясь о теме разговора, не дурак, мол. Вячеслав внимательно смотрел на Ивана, щуря глаз и поглаживая усы. – Воевода, ты хочешь рудное дело для себя учинить? – решил взять быка за рога Иван.

– Да, Иван, но ты не спеши. Сначала расскажи о себе, о семье своей.

Иван опешил, зачем ему это надо знать? Допрос желает учинить, но зачем? «Ну да Бог с ним», – решил Иван и, пожав плечами, начал рассказ.

– Отец мой, Михайла Васильевич, родом из Дмитрова, кузнецом был, а на войне с ляхами сгинул без следа. Матушка, Ольга Микулишна, с псковской украйны, жива, слава Богу. С братами моими живут в Дмитрове, в посаде. Браты по отцовому завету кузнецы оба, детишки тож к железу тянутся сызмальства.

– Ну а ты как в Москве оказался?

– Я… меня Акинфий, старшой брат, после того, как отец сгинул на войне, послал к дядьке Игнату в Тулу, подмастерьем. Ну а там, как выучился ремеслу, так в Москву и подался, а опосля и в Литейный приказ, плавильщиком.

– Так сбежал от дядьки-то, получается?

– Ну да… сбежал, точно, – засмущался Иван.

– Обратно, поди, хочешь?

– Да не особливо.

– Ты в рудах разбираешься? – спросил воевода заинтересованным голосом.

– Ну да, ужель с железом работал бы?

– Отлить железо сможешь?

– Смогу, что ж не смочь.

– А пушку?

– Дык, это пушечный литейный двор нужен, токмо там можливо пушку отлить.

– А ты можешь такой двор сделать? – подался вперёд Вячеслав.

– Один?! – замахал руками Иван. – В уме ли ты, воевода? Сколько всего нужно: составить форму, расположить печь, отлить, сверлить, да высверлить затравку, поправлять, смотреть и пробовать – да под силу ли мне сие?

– Нет, конечно, но мы поможем!

– Ну, ежели, опричь меня будут людишки, знающие сие дело крепко, то можливо и сработать дело пушечное. Да только откель ты ведаешь, что возьмусь я за дело сие? – усмехнулся Иван воеводе.

– А что, разговоры вёл бы со мной, кабы не стал?

Иван, почесав вихры, подмигнул Вячеславу:

– Не, пожалуй, не стал бы.

– То-то и оно.

– Я что ещё подумал, воевода…

– Говори.

– У вас струг один совсем плох – борта воду пускают, а чинить сие нечем. Надо бы смолокурню ставить, а струг тот на берег вытащить.

– Да, верно говоришь, дело нужное, я мужиков тебе в помощь дам, сделаете. Но ты в первую очередь о железе думай.

– Хорошо, ну пойду я, воевода?

– Что «пойду»? Вместе пошли.

На Ангаре стояли последние майские деньки, изредка вечерами бывал и дождик. Лето сулило быть солнечным и погожим. Дела у огородников шли очень даже неплохо, рассада прижилась практически вся, погибло лишь несколько ростков, те, что не выдержали пути. По словам почвоведов, урожай обещал быть, и хотя он был предназначен под последующие посадки, люди были готовы терпеть и ждать.

У речного причала на Белой с утра было столпотворение. На струге новгородцев поднималась ясачная команда – дюжина казаков, собравшая все доспехи, и свои, и новгородцев, их же пищали и порох. Внушительным дополнением к ним была шестёрка морпехов, экипированная бронежилетами и касками. Саляев захватил даже несколько гранат на крайний случай. Помимо сбора ясака и приведения туземцев в подданство, у Саляева была ещё одна задача – провести, насколько это возможно, перепись кочевий и поселений туземцев на Ангаре и наиболее крупных её притоках. Саляев, вместе со старшим экспедиции – Кузьмой Фролычем, заранее отметил на карте, в какие притоки они будут заходить. С собой они брали и четвёрку молодых тунгусов – для полноценного общения с туземцами и возможной охоты в пути следования экспедиции.

Огромное, яркое солнце играло весёлыми бликами на золоте высоких куполов белоснежного красавца-собора. Тёплый, сладкий до одурения ветерок приветливо гладил вихры, обволакивая тело нежными невидимыми объятьями. Хотелось закричать от удовольствия, эдак на весь мир – поделиться с ним своей радостью. Хорошо жить! С изумрудного холма, на котором стоял собор, открывался поистине волшебный вид на окрестности, казалось, что крест собора упирается в небесный свод, а снизу всё кажется таким маленьким и суетным. Вот вьётся синей лентой река, огибая ярко-зелёные луга, на которых пасутся бурёнки, а вон меж лесом и лугом раскинулось родное село. А у самой околицы стояла тонкая фигурка девушки в красном платочке.