Свойство очаровываться миром

– Машенька, пожалуйста, не читай так громко – ты мешаешь читать другим.

– А я негромко не умею, – также шепотом отвечает Машенька.

– Тогда читай про себя. Договорились?

– Договорились – про себя даже интереснее.

– Ну и умница!

Библиотекарь на цыпочках отходит от стола.

Машенька громким шепотом окликает ее:

– Вера Павловна, а вы пальчиком, пожалуйста, покажите, где тут в книжке про меня написано.

Притчи и миниатюры

Наши и не наши

Однажды после воскресной проповеди и причастия кто-то из прихожан в церкви спросил у отца Петра:

– Скажите, а кто нам, русским православным людям, более близок: буддист, иудей или мусульманин?

– Разве близость человека определяется его национальностью или тем, какую религию он исповедует?

– А чем еще?

Отец Петр обвел взглядом собравшихся вокруг него людей и неожиданно предложил:

– Давайте, я поведаю вам притчу. – И, огладив ладонью бороду, начал рассказывать.

– Рано утречком в Великую субботу поехал один «русский православный человек» на своей машине в Лавру, к мощам Сергия приложиться и праздник светлый, Пасху, в святом для всех нас месте встретить.

На полпути случилось так, что у машины спустило колесо.

Остановился на обочине, достал запаску, поменял. Наклонился к канаве придорожной руки помыть, а сзади разбойники налетели. Побили изрядно, из карманов деньги вывернули. Мобильник, ключи от машины отобрали и укатили на его машине, оставив нашего героя валяться в придорожной грязи.

Много ли мало ли времени прошло, сказать не берусь, но оклемался сердешный, вышел на дорогу, голосует проезжающим.

Все мимо катят.

Священник один притормозил было, да увидел замызганные грязью ботинки, порванную куртку и снова на газ нажал – салон у него в машине перед Пасхой начищен, ладаном пропитан – побрезговал батюшка в такую благость незнакомца приглашать.

Депутат думский с мигалками, даже не притормозив, мимо проехал – его в Лавре журналисты с камерами ждали, чтобы засвидетельствовать набожность народного избранника.

Бедолага уж совсем отчаялся, идет по краю дороги, шатаясь от усталости, голову опустил. Вдруг каблучок потрепанный впереди остановился и задний ход дал.

Вышел из машины узбек, правоверный мусульманин, из тех, кого у нас в Москве презрительно лимитой называют. Дверку перед страдальцем открыл, помог в салон сесть, достал аптечку, ссадины тому на руках продезинфицировал, пластырем залепил. Разузнав о случившемся, отвез нашего героя в Сергиев Посад, устроил в гостиницу, деньги на мелкие расходы оставил.

После чего уехал по своим делам в Дмитров, пообещав на обратном пути, в воскресенье, заехать за ним и отвезти домой в Москву.

– Так это вы евангельскую притчу о самарянине на свой манер рассказали! – раздалось сразу несколько голосов.

– Именно! Так, кто для нашего героя близким оказался: православные священник с народным депутатом или узбек-иноверец?

– Ясно дело – узбек, – отозвался прихожанин, вопрошавший ранее о близости. – Но это частный случай, а хочется в общем знать – кто наши, кто не наши.

– Милосердный иноверец-самарянин и христианский Бог в евангелии неразделимы.

Если Христос «НАШ», то НАШИ и все те, чьи сердца исполнены любви к людям, к божьему творению.

Какой они веры, верят ли вообще в Бога, какой национальности, какого пола – это все третьестепенное.

Осенние листики

Я нажал на педаль тормоза. Машина послушно остановилась перед светофором. Тотчас же о ветровое стекло ударился сморщенный желтый лист, чем-то напоминающий удивленное человеческое лицо, и, раздираемый любопытством, принялся бесцеремонно разглядывать пассажиров на заднем сидении. Затем затрясся, задрожал, скользнул вправо, сделал круг по периметру стекла, резко взмыл вверх и спикировал на стоявшего во втором ряду опеля.

Несколько секунд, замерев на одном месте, он пристально всматривался в лица сидящих там людей. Потом что-то более привлекательное вновь заставило его подняться в воздух и устремиться на красный свет через перекресток к противоположной стороне дороги…

Зажегся зеленый. Я выжал сцепление, нажал на газ. То ли старый знакомый, то ли новый листик судорожно чиркнул по стеклу.

Неожиданно подумалось:

«А чем осенние листья отличаются от людей? Не подобны ли вихри наших бессчетных желаний осеннему ветру? И носимся мы, гонимые ими по всему свету:

– Вот оно – нашел! Нет, не то. Этого я не хочу. Надо туда. Нет, лучше туда».

Нам кажется, что мы свободны, что сами выбираем, как и куда лететь. Но разве человек и его мимолетные желания – одно и то же? Разве человек по своей сути не является чем-то большим?

Природа подарила нам этот мир, это тело и все необходимое для жизни. Каждый миг бытия исполнен совершенства. Надо лишь погрузиться в него всем своим существом, не пройти мимо, не упустить его красоты.

Но гонимые ветром желаний, мы судорожно высматриваем что-то большее в будущем, упуская саму жизнь – настоящее.

Как будто не доверяем Тому, Кто нас создал, считаем себя обделенными.

И эта философия обделенных, обманутых, а потому неблагодарных, завистливых существ почти повсеместно доминирует. Разве я не прав?

Свобода не в том, чтобы тащиться по миру на поводках бесчисленных, постоянно меняющихся желаний, а в том, чтобы в любых условиях и при любых обстоятельствах оставаться людьми, выражать свою суть. Понимание своей бесконечной, вневременной сути называется мудростью. Мудрость рождает благодарность. Благодарность – мать радости и бескорыстного служения.

Жизнь – это праздник, если она вращается по орбитам мудрости. Когда человек живет, отыскивая мед даже в самых горьких моментах бытия, то все, в чем он нуждается, приходит как бонус к главному – любви и благодарности.

Ветер играет над дорогой осенними листьями – швыряет вверх, собирает в стаи, разбрасывает по сторонам…

Птичка в клетке

Соседскому мальчику подарили птичку в большой клетке с позолоченными прутьями.

Неделю или две он наслаждался общением со своим пернатым другом, но, в конце концов, из чувства сострадания решил выпустить его на свободу.